Олежка сразу понял: такие люди, как лондонский нелегал, не попадают под грузовик случайно. Едва перебирая ногами от ужаса, он отправился домой, — и уже возле дома сам чуть не попал под тяжёлый чёрный внедорожник. Может быть, это было простым совпадением, — даже скорее всего, совпадением, но…

— Но я, как вернулся домой, сразу позвонил поэту… Ну, этому, который сделал стихотворный перевод… Звоню, слышу: жена рыдает, дети вопят!.. Повесился, — ты представляешь?!. Повесился поэт!.. Причём, где-то за городом, в лесу… Ну, думаю, всё ясно! Сбегал я в магазин, закупил продуктов на месяц, вернулся, дверь досками заколотил, окна шкафами загородил, телефон из розетки вырвал… Сижу, дрожу… Через месяц кончились продукты. И как на зло — воду на сутки отключили! Стал я потихоньку доски отдирать… Только нос наружу высунул, — смотрю, идут двое по лестнице — мрачные такие, здоровенные, руки в карманах, — и ко мне! Чуть меня кондратий не хватил. Как заору от ужаса — на все двенадцать этажей!.. Фу ты, вспомнить стыдно… А это Воробьёв с Пироговым оказались…

— Хорошо, Олег, — сказал я, одним глазом посматривая в рукопись. — А чего ради ты вцепился в этот золотой жезл? Ну отдай его, если так страшно… На что он тебе, в сущности? Жизнь-то дороже.

— Отдать?! — Ньюкантри отшатнулся от меня в негодовании, побледнел и широко раскрыл перекошенный рот. — Отдать?! Жди! Ещё чего?! Я что, на психа похож? Да делайте, что хотите!.. Да только через мой труп!.. Да хоть ешьте живьём!.. Дурак, это не такая вещь, которую отдают! Только вместе с головой, — никак иначе!

— Да голову-то жалко!..

— Жалко. А что делать? Не отдам, и всё тут. Найду на них управу. Нет безвыходных положений, есть отчаявшиеся люди! Сейчас у тебя отсижусь, а потом за границу: в Южную Америку, в Австралию, в ЮАР… Деньги есть… Пусть ищут по свету!

— А золотой жезл сейчас где? С собой? Ох, прости, нескромный вопрос…

— Да чего там — нескромный… Спрятан он в надёжном месте. Эти-то бумажки, — он ткнул пальцем в рукопись у меня на коленях, — эта-то макулатура никакого интереса для меня не представляет. Ни для меня, ни для них… Так, разве что для филологов, для любителей древности… А вот подлинный текст, подлинные письмена… Это, доложу я тебе, ценность! И она у меня спрятана. Хорошо спрятана. Не найдут. И золотой футляр, и первичную рукопись, — всё схоронил, надёжней некуда, уж можешь мне поверить…

Я понял, что Ньюкантри сейчас подробно объяснит мне, где находится его надёжный тайник, и испугался: зачем мне знать такие подробности?.. Ведь и в самом деле: меньше знаешь, крепче спишь. Я поспешил увести разговор в сторону:

— Ты бы мне рассказал вкратце, о чём эта поэма, а то читать такой кирпич…

— Да как тебе сказать, — Новосёлов вздохнул. — Видишь ли, несколько миллионов лет тому назад, когда человеческая цивилизация переживала переход из Круга Змеи в Круг Кита, возникла очень интересная культура, — не народ и не государство, а некая общность людей, обладающих Межзвёздным Знанием…

Я немедленно отключился. Ньюкантри ещё долго бубнил что-то, делал академические жесты, хмурил брови, выпячивал нижнюю губу, а я украдкой смотрел за окно в гущу сырого придорожного леса, в солнечные берёзы позднего сентября, в поля, заросшие корявым кустарником, ограждённые по линии горизонта плотной стеной тяжких синих туч. Над Ленинградской областью сгущался сумрак, — старый, добрый новосёловский сумрак, тот самый, которому Олег посвятил свой знаменитый журнал. Наш автобус на страшной скорости уходил в этот сумрак, всё глубже погружался в его пучины, плыл в нём, словно подводная лодка или кит, украшенный фосфорическими огнями. Я включил фонарик над головой и принялся читать рукопись, — не сначала, а откуда пришлось.