Остановив человека с папкой в руках, я спросил, как найти управляющего, и он указал мне на маленький офис на первом этаже. Управляющий оказался высоким мужчиной с брюшком, в сиреневом кардигане, волосы у него были крашеные. Он выслушал мое дело, как если бы я просил у него руки его племянницы.

– Вы кто, что-то вроде полицейского? – спросил он, расчесывая ногтем свою буйную бровь. Откуда-то из глубины здания донесся громкий звук трубы, заслышав который он явственно поморщился.

– Детектив, – схитрил я.

– Ну, мы всегда рады сотрудничать с вами по мере возможности. На какую роль, вы сказали, пробовалась эта девушка?

– Я не говорил. Боюсь, я не знаю. Но это было в последние две-три недели.

Он поднял телефонную трубку и нажал на переключатель.

– Вилли? Это я, Отто. Будь хорошим мальчиком, загляни ко мне в кабинет на минутку. – Он положил трубку на рычаг и проверил, в порядке ли его прическа. – Вилли Райхман управляет постановками. Может быть, он сумеет вам помочь.

– Спасибо, – поблагодарил я и предложил ему сигарету.

Он заложил ее за ухо со словами:

– Как вы добры! Я ее выкурю позже.

– Что вы сейчас снимаете? – поинтересовался я, пока мы ждали. Играющий на трубе взял несколько высоких нот, которые явно друг с другом не сочетались.

Отто издал стон и лукаво уставился в потолок.

– Фильм называется «Ангел с трубой», – сказал он, причем энтузиазм в его тоне подозрительно отсутствовал. – Он сейчас уже более или менее закончен, но этот режиссер все любит доводить до совершенства.

– Это случайно на Карл Хартл?

– Да, а вы его знаете?

– Только «Цыганского барона».

– А, – сказал он кисло, – это...

В дверь постучали, и низенький человек с ярко-красными волосами вошел в офис. Он напомнил мне тролля.

– Вилли, это герр Гюнтер. Он – детектив. Если ты сможешь простить, что ему понравился «Цыганский барон», то тогда, наверное, сумеешь оказать кое-какую помощь. Он ищет девушку, актрису, которая была здесь не так давно на распределении ролей.

Вилли неуверенно улыбнулся, открывая маленькие неровные зубы, похожие на кусочки каменной соли, кивнул и сказал пронзительным голосом:

– Нам лучше пройти в мой кабинет, герр Гюнтер.

– Не задерживайте Вилли надолго, герр Гюнтер, – распорядился Отто, когда я вслед за миниатюрным Вилли выходил в коридор. – У него встреча через пятнадцать минут.

Вилли повернулся и тупо посмотрел на студийного менеджера. Отто раздраженно вздохнул:

– Ты что, никогда ничего не пишешь себе в записную книжку, Вилли? К нам приезжает этот англичанин с «Лондон-фильм». Господин Линдон Хейнес. Помнишь?

Вилли что-то проворчал и, пройдя по коридору к другому кабинету, впустил меня внутрь.

– Итак, как зовут эту девушку? – спросил он, указывая на стул.

– Лотта Хартман.

– Вы знаете название компании?

– Нет, но я знаю, что она приходила сюда две недели назад.

Райхман сел и открыл один из ящиков стола.

– Так, за последний месяц мы набирали актеров только на три фильма, поэтому не будет ничего сложного... – Его коротенькие пальцы достали три папки. Положив на книгу записей, он стал перелистывать их содержимое. – Девица попала в передрягу?

– Нет. Просто она может знать кое-кого, способного помочь полиции в расследовании, которое мы проводим.

Это, по крайней мере, была правда.

– Так, если она пробовалась на роль в прошлом месяце, ее имя будет в одной из этих папок. Возможно, нам не хватает привлекательных развалин в Вене, но чего-чего, а актрис здесь навалом. И, заметьте, половина из них – шлюхи. Даже в лучшие времена актриса – это синоним шлюхи.

Он закончил с одной папкой и взялся за другую.

– Не могу сказать, будто мне жаль, что нет развалин, – заметил я. – Я из Берлина. У нас развалин – по высшему разряду.

– Разве я этого не знаю? Но этому англичанину, с которым у меня встреча, непременно нужны развалины здесь, в Вене. Чтоб было как в Берлине. Как у Росселлини. – Он печально вздохнул. – Я спрашиваю вас, что еще есть кроме района Оперы и Кольца?

Я сочувственно покачал головой.

– На что он надеется? Война кончилась три года тому назад. А он, похоже, думает, что мы отложим восстановление на тот случай, если подвернется английская съемочная группа? Может, в Англии все это происходит дольше, чем в Австрии? Меня это ничуть не удивило бы: вспомните, сколько бюрократов породила Англия. Нигде не встречал их в таком количестве. Бог знает, что я сейчас буду говорить этому парню. К тому времени, как они начнут снимать, не останется и разбитого окна.

Он бросил на стол листок бумаги с пришпиленной в левом верхнем углу фотографией, какие делают на паспорт.

– Лотта Хартман, – объявил он.

Я взглянул на имя и фотографию.

– Похоже, что так.

– Я даже ее помню, – сказал он. – Она не совсем то, что нам было нужно тогда, но я пообещал подыскать для нее что-нибудь в этом английском фильме. По правде говоря, герр Гюнтер, никакая она не актриса. Пара ролей без слов в Бургтеатре во время войны – вот и все. Но англичане собираются снимать фильм о черном рынке, и поэтому им нужно много шлюшек. Если вспомнить об опыте Лотты Хартман в этой области, то она вполне может подойти.

– Да? А что это за опыт?

– Раньше она работала в клубе «Казанова», теперь – крупье в казино «Ориентал». По крайней мере, так она мне сказала. Но, насколько мне известно, она одна из экзотических танцовщиц, которые там работают. В общем, если вы ее ищете, то вот адрес.

– Ничего, если я его возьму?

– Ради Бога.

– Да, и еще одно. Если вы ненароком встретитесь с фрейлейн Хартман, пожалуйста, сохраните мой визит в секрете.

– Буду нем как рыба.

Я собрался уходить.

– Спасибо, вы мне очень помогли. Да, и удачи вам с вашими развалинами.

Он криво ухмыльнулся.

– Да уж, если увидите какую-нибудь шаткую стену, сделайте одолжение, пихните ее хорошенько.

В тот же вечер я был в «Ориентале». Первое отделение шоу в четверть девятого только начиналось. Обнаженная девица танцевала на площадке, формой напоминающей пагоду, под аккомпанемент инструментального секстета. Глаза у девушки были холодные и жесткие, совсем как абсолютно черная глыба полированного порфира. Презрение, написанное на ее лице, казалось, было таким же несмываемым, как и птички, вытатуированные на по-девичьи маленькой груди. Пару раз ей пришлось сдерживать зевоту, а один раз она состроила гримасу горилле, который был приставлен, чтобы оградить ее от восхищенных почитателей таланта. Когда через сорок пять минут она закончила танцевать, то ее поклон выглядел насмешкой над теми из нас, кто наблюдал за ней.

Я подозвал официанта и перенес свое внимание на сам клуб.

На коробке спичек, которую я взял с латунной пепельницы, «Ориентал» рекламировался как «Кабаре прекрасных египетских ночей». Местечко и в самом деле было достаточно непристойным, чтобы сойти за нечто средневековое, по крайней мере, по заштампованным понятиям какого-нибудь постановщика декораций со студии «Зиверинг». Длинная, причудливо изгибающаяся лестница спускалась в помещение, обставленное в мавританском стиле – с позолоченными колоннами, куполообразным потолком и многочисленными персидскими гобеленами на стенах, украшенных псевдомозаикой. Влажный подвальный запах, дым от дешевого турецкого табака и несколько проституток – все это только прибавляло достоверности восточной атмосфере. Я бы не удивился, увидев багдадского вора, садящегося за деревянный инкрустированный стол рядом со мной. Вместо этого я удостоился общества сутенера из Вены.

– Ищешь хорошенькую девочку? – спросил он.

– Искал бы, так не пришел сюда.

Сводник превратно истолковал мои слова и указал на здоровенную рыжеволосую девицу, сидевшую около стойки американского бара, который был здесь явно не к месту.

– Я могу тебя уютно устроить вот с той.

– Нет, спасибо. Я отсюда чувствую запах ее трусов.

– Послушай, пифке, эта маленькая шлюха такая чистая, что ты смело можешь ужинать на ее промежности.