Человек на стуле не успел шевельнуться, как я изо всех сил врезал ему по ушам. Он закричал и упал на пол, сжимая голову и отчаянно извиваясь от боли в наверняка лопнувших перепонках. Только теперь я увидел, что он делал с Вероникой. Под прямым утлом из ее колена торчал штопор-бурав.

Пистолет Кенига все еще был на полпути из кобуры, когда я прыгнул на него, с силой ударил его в незащищенную подмышку, а затем ребром ладони стукнул по верхней губе. Этого оказалось достаточно: он осел за стулом Вероники, и кровь потекла у него из носа. Вообще-то бить его еще раз не было нужды. Но теперь, когда его рука больше не зажимала девушке рот, ее громкие мучительные крики убедили меня нанести третий, сокрушительный удар предплечьем в центр груди. Он потерял сознание еще до того, как рухнул на пол. Тотчас же пес прекратил яростно лаять и стал пытаться языком привести его в чувство.

Я поднял пистолет Кенига с пола, опустил его в карман брюк и начал быстро развязывать Веронику.

– Все в порядке, – сказал я, – мы скоро выберемся отсюда. Белински с минуты на минуту будет здесь с полицией.

Я старался не смотреть на то, что они сделали с ее коленом. Она жалобно стонала, когда я стянул последнюю веревку с ее залитых кровью ног. Ее кожа была холодной, и она тряслась всем телом, очевидно, в шоке. Но когда я снял пиджак и обернул его вокруг ее плеч, она стиснула мою руку и сказала, скрежеща зубами:

– Убери его. Бога ради, вытащи его из моего колена. Краем глаза посматривая на лестницу в подвал – вдруг один из людей Небе станет искать меня, заметив, что мое отсутствие наверху затянулось? – я опустился перед Вероникой на колени, оглядел рану и инструмент, которым она была нанесена. Это был обыкновенный штопор-бурав для извлечения пробок с деревянной ручкой, теперь мокрый от крови. Острый конец был вкручен в коленный сустав на глубину нескольких миллиметров, и казалось, не было способа удалить его, не причинив ей такой же боли, как и при закручивании его внутрь. Едва заметное прикосновение к ручке заставило ее вскрикнуть.

– Пожалуйста, вытащи его, – настаивала она, чувствуя мою нерешительность.

– Хорошо, – сказал я, – но держись за сиденье стула, будет больно. – Я подвинул другой стул поближе, чтобы избежать нечаянного удара в пах, и сел. – Готова? – Она закрыла глаза и кивнула.

Первое движение против часовой стрелки придало ее лицу оттенок алого цвета, затем она закричала во всю мощь своих легких. Но при втором прокручивании она, слава Богу, потеряла сознание. Быстро осмотрев бурав, я швырнул его в человека, которого стукнул по ушам. Лежащий в углу мучитель Вероники, похоже, был в плохом состоянии. Он получил жестокий удар, и хотя я никогда прежде его не применял, но понаслышке знал, что иногда он становился причиной смертельного кровоизлияния в мозг.

Колено Вероники сильно кровоточило. Я поискал вокруг, чем бы завязать ее рану, и, не найдя ничего подходящего, решил воспользоваться рубашкой оглушенного мной человека. Сложив в несколько слоев, я крепко прижал ее к колену, а затем рукавами туго привязал. Закончив перевязку, я остался доволен первой помощью. Но дыхание Вероники было слабым, и я не сомневался: без носилок она отсюда не выберется.

К этому времени прошло почти пятнадцать минут с тех пор, как я посигналил Белински, и тем не менее не было никаких признаков, что наверху происходит что-то необычное. Сколько времени потребуется его людям, чтобы вломиться сюда? При наличии таких защитников, Как латыш, вряд ли можно было ожидать, что Мюллер и Небе будут арестованы без борьбы, но пока не слышалось ни криков, ни выстрелов.

Кениг застонал и слабо зашевелил ногами, как прихлопнутое насекомое. Я отбросил собаку и наклонился, чтобы рассмотреть его. Кожа под усами приобрела серо-синий цвет, и по количеству крови, которая стекла у него по щекам, я понял, что, наверное, отделил его носовой хрящ от верхнего отдела челюсти.

– Полагаю, теперь ты не скоро сможешь получать удовольствие от сигар, – проворчал я угрюмо, вытащил маузер Кенига из кармана и проверил затвор. Через смотровое отверстие я увидел знакомый блеск патрона центрального боя. Так, один патрон в патроннике. Я вытащил магазин и увидел еще шесть, расположенных в аккуратной последовательности. Точно сигареты в портсигаре. Тыльной стороной ладони я задвинул обратно в рукоятку магазин и пальцем взвел курок. Пора было выяснить, что случилось с Белински.

Я поднялся по подвальной лестнице, на мгновение задержался за дверью, прислушиваясь. Мне показалось, что я слышу чье-то дыхание, но тут же я понял, что это мое собственное. Я поднял пистолет к голове, снял с предохранителя ногтем большого пальца и вышел.

Долю секунды я видел черного кота латыша, а затем мне почудилось, словно потолок обрушился на меня. Я услышал хлопающий звук, точно пробка вылетела из бутылки шампанского, и чуть было не, засмеялся, когда понял, что это звук пистолета, непроизвольно выстрелившего в моей руке. Оглушенный, словно вытащенный на берег лосось, я лежал на полу, в голове звенело, словно к ней подключили телефонный кабель. Слишком поздно я вспомнил, что для большого человека латыш на удивление тихо ходил. Он опустился рядом со мной на колени и усмехнулся мне прямо в лицо, прежде чем снова ударить дубинкой.

Затем наступила темнота.

Меня ждало послание. Оно было написано заглавными буквами, как будто автор хотел подчеркнуть этим важность своего сообщения. Я попытался прочесть его, но буквы прыгали у меня перед глазами. С трудом удалось разобрать несколько букв. Пришлось напрячь для этого все свои силы, но выбора у меня не было. Наконец я сложил воедино все буквы. Послание гласило: «Помощь США». В этом был заключен какой-то важный смысл, но я не мог понять какой. Вдруг я заметил, что это была только часть послания, и притом вторая часть.

Я проглотил слюну, надеясь избавиться от тошноты, и принялся разбирать первую часть послания, явно зашифрованную: «ГР.ВТ. 26 фунтов. КЮ. ФТ. 0 10». Что бы это могло значить? Я ломал голову над этим текстом, но вдруг за дверью раздались шаги, и в замке повернулся ключ.

Я почувствовал мучительную боль в голове, когда меня подняли две пары рук и потащили лицом вниз, держа за руки и за ноги. Проходя через дверь, один из тех, кто нес меня, отшвырнул ногой пустую картонную коробку с надписью «Помощь».

Мои шея и плечо болели так сильно, что, когда меня схватили за руки, на которые, как оказалось, были надеты наручники, и подняли с пола, я весь покрылся гусиной кожей. В отчаянии я рыгнул и попытался снова улечься на пол, где чувствовал себя относительно удобно. Но держали меня крепко, а при сопротивлении боль только усиливалась, поэтому я смирился и позволил протащить себя по короткому сырому проходу мимо двух разбитых бочек, а затем вверх по ступенькам, которые вели к большому дубовому чану. Двое мужчин, притащивших вашего покорного слугу, грубо бросили меня на стул.

Голос Мюллера велел им принести для меня вина.

– Я хочу, чтобы он пребывал в полном сознании, когда мы будем задавать ему вопросы.

Кто-то поднес стакан к моим губам и грубо запрокинул голову. Осушив стакан, я почувствовал вкус крови во рту и сплюнул прямо перед собой, не заботясь о том, куда попадет мой плевок.

– Дешевая дрянь, – услышал я свой голос. – Вино для кухарок. Мюллер засмеялся, и я повернул голову на этот звук. Лампочки без плафонов горели тускло, но даже такой свет причинял моим глазам мучительную боль. Я просто зажмурил глаза, а затем снова открыл их.

– Прекрасно, – сказал Мюллер. – От вас прежнего кое-что осталось. И это вам понадобится, чтобы ответить на все мои вопросы, господин Гюнтер, уверяю вас.

Мюллер устроился на стуле, скрестив ноги и сложив руки на груди. Он напоминал человека, который решил поприсутствовать на прослушивании актеров. Рядом с ним сидел Небе, который, однако, выглядел более напряженным, чем бывший шеф Гестапо, а по соседству с ним – Кениг в чистой рубашке, прижимавший к своему носу и рту платок, точно у него был сильный приступ сенной лихорадки. У их ног на каменном полу лежала Вероника – без сознания и совершенно голая, если не считать повязки на колене. Как и у меня, на руках у нее поблескивали наручники, хотя, учитывая ее состояние, это была совершенно излишняя предосторожность.