Прежде я уже говорил Либлю, что успех в мире частного детектива непредсказуем, это не то дело, которое можно планировать, где легко предугадывать развитие событий и строго соблюдать заранее определенные сроки. Беда с этими адвокатами, они полагают, что весь мир живет по своду законов Наполеона. И тем не менее у меня было что рассказать Либлю.

– Девчонка Кенига, Лотта, появилась в Вене, – сообщил я.

– Она наконец вернулась из лыжного отпуска?

– Похоже на то.

– Но вы ее, как я понимаю, еще не нашли?

– У одной моей знакомой по клубу «Казанова» есть подруга, которая говорила с Лоттой пару дней назад. Она, оказывается, вернулась уже неделю назад или что-то около того.

– Неделю? – переспросил Либль. – Почему же вы так долго это выясняли?

– Всякая информация требует затрат времени, причем немалых. – Я дерзко пожал плечами, так как был уже сыт постоянными допросами Либля и начал получать детское удовольствие, поддразнивая его этакими нарочитыми проявлениями некоторого безразличия.

– Да, – проворчал он, – вы это уже "говорили. Казалось, я его не убедил.

– Эти люди не оставили, заметьте, нам своих визитных карточек, – сказал я. – И в «Казанове» Лотта Хартман не появлялась со времени своего возвращения. Девушка, которая разговаривала с ней, сказала, что Лотта надеется получить небольшую роль в фильме на студии «Зиверинг».

– "Зиверинг"? Да это в девятнадцатом районе. Владелец студии – Карл Хартл, он из Вены и раньше был моим клиентом. Хартл снимал всех звезд первой величины: Пола Негри, Лиа де Путти, Марию Корда, Вильяма Бэнки, Мишан Харви. Вы видели фильм «Цыганский барон»? Ну, так это снимал Хартл.

– Как вы думаете, не мог ли он знать что-нибудь о киностудии, где Беккер нашел тело Линдена?

– О «Дриттеман-фильм»? – Либль с отсутствующим видом помешивал кофе. – Будь это легальная студия, Хартл бы о ней знал: мало что из происходящего в венском кинопроизводстве ускользает от него. Но в данном случае никакой студии не было – лишь название в договоре. Там никогда не работали ни над какими фильмами, вы же сами проверяли, не так ли?

– Да, – сказал я, вспомнив о том бесплодном дне, который я провел там две недели назад. Оказалось, что в конце концов даже договор исчез, и собственность теперь отошла к государству. – Вы правы, Линден был первым и последним, над кем в студии поработали. – Я пожал плечами. – Так, просто предположил.

– Что вы намерены теперь предпринять?

– Постараюсь найти Лотту Хартман в «Зиверинге». Думаю, это достаточно просто сделать. Вы ведь не будете претендовать на роль в фильме, не оставив адреса, по которому с вами можно связаться?

Либль, шумно прихлебывая, допил кофе, а затем изящно промокнул уголки рта носовым платком размером с парус.

– Пожалуйста, не тратьте время на розыски этой женщины, – сказал он. – Мне не хотелось бы подгонять вас, но, пока мы не обнаружим местонахождение герра Кенига, у нас ничего не будет. Его хотя бы можно попытаться заставить появиться в суде в качестве важного свидетеля.

Я покорно кивнул. У меня было и еще кое-что ему сообщить, но его тон раздражал меня, и любые дальнейшие объяснения привели бы к вопросам, на которые я пока не готов был отвечать. Я, например, мог рассказать ему о том, что узнал от Белински за этим же столиком в «Шварценберге» примерно через неделю после того, как он спас мою шкуру, – эти сведения я до сих пор пережевывал и пытался понять. Нет, все далеко не так просто, как Либль себе представляет.

– Прежде всего, – объяснил Белински, – Дрекслеры на самом деле были теми, за кого себя выдавали. Она пережила концлагерь в Маутхаузене, а он прошел через гетто в Лодзи и Аушвице. Встретились в госпитале Красного Креста после войны, некоторое время жили во Франкфурте до переезда в Берлин. Очевидно, они достаточно тесно сотрудничали с людьми из КРОВКАССа и с прокуратурой, собрали много досье на разыскиваемых нацистов, причем занимались несколькими делами одновременно. Поэтому нашим людям в Берлине не удалось определить, какое расследование могло быть связано с их смертью или со смертью капитана Линдена. Местная полиция зашла в тупик – так они, во всяком случае, заявляют. Честно говоря, им, похоже, вообще наплевать, кто убил Дрекслеров, а расследование американской военной полиции, как мне кажется, вряд ли вообще куда-нибудь приведет.

Однако маловероятно, что Дрекслеров мог заинтересовать Мартин Альберс. Он был эсэсовцем и шефом тайных операций СД в Будапеште до сорок четвертого года, затем его арестовали за участие в заговоре Штауффенберга с целью убить Гитлера и повесили в концлагере Флоссенбург в апреле сорок пятого.

Осмелюсь сказать, он это заслужил. По общему мнению, Альберс был порядочным ублюдком, даже если он и действительно пытался избавиться от фюрера. Вы, ребята, слишком долго доходили до этого. Парни из нашей разведки предполагают, что Гиммлер все знал о заговоре и позволял ему развиваться, так как надеялся сам занять место Гитлера.

Так вот, оказывается, этот парень, Макс Абс, был слугой Альберса, водителем и вообще телохранителем, так что, похоже, он таким образом воздавал почести своему старому боссу. Семья Альберса погибла при воздушном налете, поэтому, думаю, не осталось никого, кто бы мог поставить надгробный памятник в его честь.

– Довольно-таки дорогой жест, как ты думаешь?

– Разве? Ну, я, конечно, не хотел бы, чтобы меня прикончили из-за твоей задницы, капустник.

Затем Белински рассказал мне о компании в местечке Пуллах.

– Организация содержится на американские деньги, управляется немцами, основана с целью восстановить немецкую коммерцию по всей Бизонии. Идея состоит в том, чтобы сделать Германию экономически независимой, причем как можно скорее, для того чтобы дяде Сэму не пришлось постоянно вас всех выталкивать из самолета. Сама компания расположена при американской миссии, называемой Кемп-Николас, которую всего несколько месяцев назад занимала почтовая цензура армии США. Кемп-Николас – это обширное владение, которое изначально было предназначено для Рудольфа Гесса и его семьи. После того, как он ушел в самоволку, здесь некоторое время хозяйничал Борман. Потом Кессельринг и его сотрудники. Теперь он наш. Территория достаточно хорошо засекречена, чтобы создать у местных жителей впечатление, будто там проводятся какие-то технические исследования, но в этом нет ничего удивительного, если вспомнить его историю. Как бы то ни было, добропорядочные жители Пуллаха обходят его стороной, предпочитая не задумываться о происходящем там, даже если это безобидная компания экономических и коммерческих умников. Думаю, у них хорошо получается, ведь и Дахау в нескольких милях оттуда.

«Кажется, о Пуллахе позаботятся, – подумал я. – Но как быть с Абсом? Для человека, который пожелал увековечить память героя немецкого Сопротивления – если таковое существовало, – было несколько странным убить невинного человека единственно ради того, чтобы остаться неизвестным. И каким образом Абс связан с Линденом, охотником за нацистами? Был своего рода осведомителем? И может быть, Абса убили так же, как Линдена и Дрекслеров?»

Я допил свой кофе, закурил сигарету и успокоил себя тем, что в данный момент никакой суд, кроме моего собственного, не задаст мне ни этот, ни какой-либо другой вопрос.

Трамвай тридцать девятого маршрута шел на запад по Зиверингштрассе в Деблинг. Он остановился, чуть не доезжая до Венского леса, отрога Альп, который простирался до самого Дуная.

Киностудия – это не то место, где можно увидеть какие-либо явные признаки производства. Невостребованное оборудование вечно лежит в фургонах, предназначенных для его перевозки. Декорации всегда незавершены, даже когда их уже построили. Но там непременно толчется масса людей, все они исправно получают зарплату, но, кажется, только и делают, что курят сигареты и нянчат чашки с кофе, причем они стоят, потому что их не считают достаточно важными персонами, чтобы предоставить им кресла. Для того, кто настолько глуп, чтобы финансировать такое явно расточительное предприятие, фильм, должно быть, представляется самым дорогим отрезом после китайского шелка. «Уж доктор Либль, – подумал я, – здесь от нетерпения с ума сошел бы».