Хэриет в свое время решила, что Алекса должна быть воспитана совершенно по-другому, так, как Хэриет мечтала когда-то, чтобы воспитали ее саму: сильной, полагающейся во всем только на себя, не боящейся требовать все от этой жизни, а если понадобится, то взять желаемое силой. Она не должна полностью отвергать роль, навязанную ей мужчинами, но при этом ее сердцем всегда должна управлять голова. Сердца, говорят, разбиваются слишком легко, а чувства только осложняют жизнь.
Прежде чем Хэриет смогла взять себя в руки, она раздраженно подумала о том, что Алекса должна научиться управлять своими чувствами. В конце концов, самое сложное — научиться терпению и самоконтролю, а Алекса очень способная девочка. Если она воспримет завтрашний вечер как вызов судьбе, это, несомненно, станет началом превращения юной провинциальной амазонки в изысканную даму. Мелодичный бой часов напомнил Хэриет, что пришло время ужина (миссис Маккензи предупредила, что ужин сегодня подадут рано). Алекса даже не пошевелилась, она так сладко спала, что Хэриет решила не будить ее. Будет лучше, если она сегодня хорошенько выспится, чтобы завтра на балу быть свежей и отдохнувшей.
Придя к такому выводу, Хэриет решительно позвонила. Уже через минуту трое слуг стояли перед ней. Отдавать приказы было ее стихией. Свежие фрукты и графин холодной кипяченой воды нужно принести для племянницы на тот случай, если она проснется. Еще, пожалуй, нужно подать немного сухого белого вина. Себе же она потребовала немедленно приготовить ванну. Ее властный тон возымел действие, все было сделано мгновенно. Через некоторое время Хэриет в элегантном темно-бордовом платье из струящегося шелка была готова к выходу.
Она уже придумала, как объяснить отсутствие Алексы: долгое путешествие и переживания по поводу предстоящего события, несомненно, утомили ее. Маккензи, конечно же, поймут. Спускаясь по лестнице в сопровождении двух слуг, Хэриет готовила себя к предстоящему вечеру, учтивым разговорам и сдержанному обмену сплетнями между дамами, когда мужчины перейдут к портвейну и сигарам.
Услышав приглушенный смех и голоса, Хэриет еще раз порадовалась, что позволила Алексе остаться в постели. Вот уж действительно маленький семейный ужин! Там, должно быть, собралось человек двадцать, если не больше, и все они наверняка умирают от любопытства. Что ж, им придется подождать до завтра. Завтра мы им всем покажем, Алекса и я!
Глава 3
Алекса никогда не могла быстро заснуть, обычно она вертелась до полного изнеможения, лишь тогда веки ее тяжелели и она проваливалась в сон. Правда, потом она спала глубоко и безмятежно, как ребенок. Были периоды, когда она целыми неделями нормально не спала, лишь дремала час-полтора днем и часа четыре ночью. Всегда очень подвижная, Алекса, казалось, жила на одних нервах и вела себя достаточно безрассудно, каталась ли она верхом или охотилась со сворой гончих. Она предлагала молодым офицерам, жившим неподалеку, устроить скачки с препятствиями или на спор поохотиться на свирепого дикого зверя. Она сама была похожа на молодое сильное животное; казалось, ничто не могло утомить ее, пока в один прекрасный момент она не начинала раздражаться по любому поводу и беспричинно на всех кричать, а затем запиралась в своей комнате «для медитации».
Хэриет, хорошо знавшая Алексу, в таких случаях заходила к ней в комнату лишь часа через два. К этому времени Алекса обычно засыпала, иногда прямо за столом, а иногда даже на полу. Ее сон в такие моменты больше походил на транс. Хэриет относила девушку в постель и оставляла с ней няню-туземку, которая сидела не двигаясь рядом с Алексой все время, пока та спала, — часов двенадцать, восемнадцать, а то и больше.
— Я чувствую себя заново родившейся! — смеясь и довольно потягиваясь, говорила Алекса, проснувшись после долгого сна. И некоторое время она действительно вела себя так, будто заново родилась: смеялась, радовалась, старалась всем угодить и даже часами могла читать книги своему брату, который обожал ее в такие моменты, хотя в другое время старательно избегал.
Обычно во время «глубокой спячки» — так Хэриет называла это состояние — Алекса не видела снов. Но сегодня все было иначе. Возможно, это случилось потому, что молодая горничная раздвинула шторы и оставила открытым окно, через которое в комнату проникал шум прибоя и прохладный океанский бриз. В любом случае Алекса на этот раз не лежала в кровати неподвижно, как каменная статуя, и обычно спокойный ее сон был нарушен странными картинами и видениями. Из-за этого она все время ворочалась в постели, хотя и не собиралась просыпаться.
Вот она участвует в сражении, а дядя Джон спрашивает ее:
— Ну что, Алекса, ты наконец решилась? Конечно же, он имеет в виду переселение душ, возможность родиться вновь, и она слышит свой ответ:
— Нет, пока нет. Лучше бы мне родиться язычницей, которая не думает, только чувствует, тогда быть женщиной не так уж и плохо. Ведь язычницы свободны от всяческих правил и условностей, и, главное, им никто не может внушить, что счастье и наслаждение — это проявления слабости!
— Была ли ты когда-нибудь раньше язычницей? В какой стране ты уже рождалась женщиной?
Она не узнала голос человека, задавшего ей этот вопрос. Возможно, это морской ветер принес его вместе с мириадами звуков из других стран, омываемых этим же океаном.
Не желая заходить так далеко даже в своих сновидениях, Алекса попыталась проснуться и, находясь где-то на грани сна и реальности, подумала: «…Страны? Испания… Почему Испания? Папа воевал в Испании… „горько-сладкая“… так он называл испанскую музыку. Мавританское влияние… „они называют это фламенко“…» Во сне она видела себя танцующей в красном платье под звуки гитары… затем раздался голос… ее голос. Но почему она поет так печально? Печаль, ожидание… Никогда — об этом поется в песне. Прошло… прошло… никогда… Нет, это не имеет к ней никакого отношения!
Алекса почти проснулась, но еще находилась где-то между сном и реальностью, когда услышала какой-то голос, поющий на испанском под грустные звуки гитары. В комнате стоял сильный аромат цветов. Царь ночи. Жасмин. Алекса, хорошо знавшая испанский язык, так же как и еще четыре других, поняла, что это песня о неразделенной любви, о счастье, за которым следует печаль… Вдруг довольно резко пение оборвалось.
Все! Довольно! Испанская музыка вмещает горечь многих столетий. Может, лучше английскую песню? До ее сознания теперь долетали другие голоса и звуки. Повернувшись, Алекса попыталась лицом зарыться в подушку, все еще не желая просыпаться. Она продолжала дремать, когда Хэриет, сопровождаемая слугой, вошла в комнату. Свежие фрукты нужно заменить, поменять воду и вино… Алекса почувствовала, как Хэриет склонилась над ней, поправляя простыни. Бедная тетушка! Сложное сочетание консерватизма и либерализма. Думает свободно, а ведет себя в полном соответствии с условностями. Интересно, что случилось с мужчиной, которого она любила и который женился на ее лучшей подруге?
— Вы погладили вещи мисс Ховард, прежде чем повесить их в шкаф?
— Да, мэм. Я за всем проследила. Я останусь здесь на ночь, вдруг барышне что-нибудь понадобится.
— Хорошо. Спасибо, Меника. Уверена, ты за всем присмотришь. А я пойду спать. Нет, спасибо, мне ничего не нужно. Разве что помоги мне расстегнуть сзади пуговицы, а дальше я справлюсь сама.
Ровно дыша, Алекса продолжала дремать. Под простынями, которыми накрыла ее тетушка, было довольно жарко. Бедная тетя Хэри! Бедная дорогая тетушка! Ей тоже необходимо поспать… Из окна доносились слабые звуки моря, заглушаемые скрипением колес экипажей, цоканьем копыт и громкими голосами, желавшими друг другу спокойной ночи. Она почувствовала слабый аромат сигары и подумала, что он напоминает ей дядю Джона. Он всегда курит только самые лучшие сигары. А ей он отдает все самое лучшее, что есть в нем. Свою мудрость, доброту и понимание…
Как приятно было лежать так, находясь где-то между сном и реальностью! Обрывки сновидений проплывали перед ней. То она видела себя маленькой непослушной девочкой, которая категорически отказывается надевать юбки и устраивает такой скандал, что тетя Хэри соглашается с ней. То она видела себя пиратом, который стоит босыми ногами на качающейся палубе корабля и смело сражается с врагами, а затем с пренебрежительным смехом бросается в море. Каким прохладным и приятным было море! Зеленое, голубое, серое, а иногда иссиня-черное. Пенящееся и соленое. Дружелюбное и враждебное одновременно. Странный и неприятный сон… Должно быть, именно бой часов, стоящих на книжном шкафу красного дерева, заставил Алексу окончательно проснуться и сесть на кровати. Двенадцать. Она уже совершенно проснулась, ей было очень жарко и хотелось пить. Молодая горничная, вскочившая сразу же, как только «английская мисс» пробудилась, не могла знать, что Алекса прекрасно говорит на тамили и на сингали — двух основных языках страны. Не могла она знать и то, что Алекса не раз вступала в горячие споры с молодыми английскими офицерами, которые, ухмыляясь, говорили:
