— Дай мне кнут…

А когда он увидел, что Браун смотрит на него так, будто все еще находится в гипнотическом трансе, он почти по-звериному зарычал:

— Я сказал, дай сюда этот чертов кнут!

— Вы же можете легко уговорить ее рассказать вам, где она спрятала все эти бумаги, — заговорил вдруг Чарльз с какой-то настойчивостью и почти со злорадством. — Ударьте ее пару раз, и она признается. А после того как мы поженимся и ее надежно упрячут в то место, о котором мне говорила маркиза, можно будет не бояться скандала. Разве не так?

— Ну да, моя матушка, — сказал Ньюбери тем же самым спокойным тоном. — Моя разумная, хитроумная мстительная матушка. Это очень на нее похоже… Чарльз, сядь на место. И молчи, пока я не заговорю с тобой, слышишь? А тебе, Николас, видно, придется еще объяснить, что в некоторых случаях молчание имеет свои достоинства. Я надеюсь, ты понял.

Единственным признаком того, что маркиз был очень близок к потере контроля над собой, было резкое и шумное его дыхание, нарушавшее тишину и удерживавшее их всех на своих местах, пока он не стянул веревку со шкива собственными руками и, взяв свой тяжелый суконный плащ, не набросил его небрежно на начавшую вдруг дрожать от холода Алексу.

— Вот, прикройся! А теперь повтори всю эту историю и ответь на мои вопросы. Надеюсь, ради собственного блага ты будешь давать правильные ответы. Но прежде всего скажи, что ты имела в виду, когда сказала, что моя… вдовствующая маркиза знала обо всем?

Маркиз Ньюбери не выказал ни малейшего признака потери обычного для него самообладания, когда небрежным жестом отдал свой шелковый цилиндр полусонному дворецкому и сбросил пальто в доме своей матери на площади Белгрейв. С той же вежливой отчужденностью он положил свои перчатки и трость на столик, прежде чем повернуться спиной к огню камина.

Она приветствовала его насмешливым взлетом бровей, а когда заговорила, в ее голосе послышались нотки раздражения:

— Мой дорогой Кевин. Такой сюрприз в такой вечер и в столь поздний час! Дарли говорит мне, что ты увидел свет в моей комнате?..

— О да. Я отвозил Александру… леди Трэйверс… к ней домой, когда увидел свет и решил, что ты, вероятно, еще не ложилась…

Он улыбнулся ей так, что ей стало немного не по себе, и она отрывисто спросила:

— Александру? Неужели? А я-то думала, что провожать ее домой должен был твой племянник. Или у тебя есть для меня еще и другие новости? Потому что, если это не так… значит, у меня был очень скучный и утомительный день… Как ты знаешь, я планирую послезавтра отправиться в Испанию. Будь любезен, выкладывай, что там у тебя.

— Ах, милая мама, дело в том, что, по-моему, тебе не вполне удобно будет уезжать в Испанию в тот момент, когда я так рассчитываю на твою помощь со всей этой утомительной подготовкой к свадьбе. На самом деле я полагал, тебе захочется устроить небольшой досвадебный прием у себя, а потом сделать большой прием после брачной церемонии у меня. У тебя всегда так хорошо получалось с организацией подобных вещей.

На этот раз ему удалось ее удивить. Вдовствующая маркиза перестала раскачиваться в своем кресле-качалке взад-вперед, нахмурилась и произнесла с раздражением:

— Свадьба? Уже слишком поздний час, чтобы я заинтересовалась разгадыванием загадок. О чьей свадьбе ты говоришь?

— Мама, ты не против, если я выпью немного твоего великолепного бренди? — И, не дожидаясь ее ответа, он открыл буфет и налил себе, пренебрегая всеми манерами, рюмку ее самого лучшего коньяка «Наполеон».

Что это в него вселилось? Ей стало не по себе от столь необычного для него поведения и от того, каким странным, оценивающим взглядом он окинул ее. И это почти вынудило ее повторить свой последний вопрос, но теперь уже с нескрываемым раздражением.

— О чьей? Разумеется, твоей внучки. Она выходит за Эмбри. Полагаю, она сама настаивала на выборе его в качестве жениха. Но, в общем-то, кажется, вполне справедливо, не правда ли, что моя дочь станет следующей маркизой Ньюбери, а?

— И когда же все это началось, с каких это пор ты стал интересоваться подобными вещами? — воскликнула вдовствующая маркиза обиженно-капризным тоном. — Меня должны были известить, коль скоро Элен изменила свое решение и отменила помолвку с Эмбри. И тебе следовало сообщить мне, что ты хочешь выделить ему наследство. Если, конечно… — Она выпрямилась в своем кресле, и ее глаза посветлели — …тебе удалось добиться правды от них обоих. Так ведь? Так вот почему ты здесь на самом деле? Сообщить мне, что ты, наконец, сделал то, что я всегда предлагала, и ускорил ход событий, верно?

— Моя дорогая, умная, изобретательная мамочка, — сказал маркиз, поднял свою рюмку в подобии насмешливого тоста и стал задумчиво посасывать из нее, прежде чем поставил ее и продолжил: — Кажется, ты могла бы, если хочешь, сказать, что я форсировал события почти по чистой случайности. Я вытащил секреты, прогнившие и изъеденные червями и плесенью, на свет Божий, чтобы в них разобраться. Что же касается твоего предыдущего вопроса, то разве я не сказал о своей дочери? Твоей внучке, а? Элен, бедная девочка, всего лишь одна из трех незаконнорожденных моих дочерей от моей второй, незаконной жены, как ты прекрасно знаешь, милая мама. Но я говорил о свадьбе, которая должна состояться между моей законной дочерью и моим единственным наследником. Я думал, ты уже догадалась об этом, если, конечно, твой возраст не начал затуманивать твое сознание. Будет очень жаль, если это случится или если ты заставишь меня так думать. А в этом случае мне придется поместить тебя в тот самый изысканный санаторий, который ты рекомендовала моему племяннику Чарльзу в качестве резиденции для его будущей жены. Ха!

Его внезапный холодный смешок заставил маркизу, которая в своей жизни никогда и ничего не боялась, вдруг съежиться в своей качалке и облизать пересохшие губы, когда он подошел к ней на несколько шагов ближе и остановился, пристально смотря на нее. Потом он насмешливо произнес:

— Но отчего же ты вдруг так побледнела, моя дорогая Belle-Mere? Мы оба хорошо знаем, что совести у тебя нет, так что причина не в этом, не правда ли? Но тогда в чем? Безмолвствовать не в твоих привычках, и я полон нетерпения услышать от тебя некоторые пояснения относительно твоего планирования, в котором ты явно преуспела. О том, например, как ты намеревалась разъединить меня с моей женой и ребенком и как ты устроила мне продолжительную задержку в Турции; или как ты так хитро все организовала в отношении бедняжки Виктории с помощью Ховардов. И как ты устроила, чтобы был наказан Эмбри, и приказала выполнять то, что ты диктовала, и со мной было так же. Ты сделала все, чтобы мою дочь использовали известным тебе образом, а меня поощряла жить с проститутками! Этот список почти бесконечен, не так ли? И ты не захочешь, чтобы я утомлял нас обоих, перечисляя все твои деяния, да? Моя дражайшая мать-потаскуха!

— Ты не имеешь права говорить со мною так! Как ты смеешь?! И все это со слов коварной дряни, намеревающейся провести нас всех? Если она твоя дочь, значит, ты прижил ее с Соланж. Неужели тебе не понятно? И ты сам знаешь, как они замышляли обмануть тебя, разве не так? Брачного свидетельства не было. Это несчастное глупое создание, считавшее, что ты на ней женился, не могло даже доказать этого. Кевин, ты слишком поддаешься эмоциям. Если бы это было не так, ты понял бы, что все сделанное мной было тебе на пользу! Посмотри, в каком завидном положении ты сейчас, какое место занимаешь в правительстве, как тебя уважают. Если бы я не добилась для тебя защиты и не уберегла тебя от глупых ошибок, ты был бы… ничем и никем! И ничего бы ты не достиг, понимаешь? А сейчас ты маркиз Ньюбери, и это имя что-нибудь да значит: этот род значит многое! Это не какие-то французские выскочки… Ха! Слабые люди нуждаются в том, чтобы ими руководили, дорогой мой Кевин, а ты был слабым, пока я не решила сделать тебя сильным. А теперь, будь добр, оставь мой дом, чтобы я могла лечь спать, потому что мне не хочется больше занимать тебя разговорами. Почему бы тебе вместо этого не перейти через улицу и не успокоить свои нервы у этой маленькой стервы, которую ты называешь своей дочерью?