Таковы деяния Тургайской алаш-орды. Вот они, просвещенные ее главари:

Мержакип Дулатов, Ахмет Байтурсунов, Ельдес Омаров, Тельжан Шонанов, Мырзагазн Еспулов, Салимгирей Каратилеуов, Асфандияр Кенжин, Карим Токтыбаев и многие другие..

Мне пришлось остановиться на кровавых действиях Тургайской алаш-орды, чтобы читатель яснее представил себе обстановку того периода…

Приближалась осень. По всему чувствовалось, что Колчак задыхается. Стали появляться в аулах отряды грабителей, тайные агенты, дозорные.

Однажды перед закатом солнца наш аул всполошился. Мы находились во впадине Кара-озек. Я стоял на улице в казахской одежде. С востока показались два всадника, неуклюже сидевшие на лошадях. Прискакав в соседний аул, они подъехали к юрте бая, но не спешились. Это оказались солдаты. Обитатели аула моментально собрались около них. Я направился туда же, узнать, что за новость привезли солдаты. В это время от толпы отделился всадник с куруком[83] и поскакал в мою сторону. Я узнал табунщика бая — Ареша. Незаметным движением плети он дал понять, чтобы я вернулся назад немедленно. Я, сделав вид, что чем-то занят, сел на траву.

Бледный, испуганный Ареш, поравнявшись со мной, мимоходом проронил:

— Они ищут тебя! Побыстрее садись на эту лошадь и скачи к нашему табуну, в степь!

Я сел на лошадь Ареша, взял в руки курук, и не спеша, чтобы не вызвать подозрений, уехал к байскому табуну.

Издали слежу за аулом. Солнце закатилось, наступили сумерки. Солдаты взяли с собой одного сопровождающего из аула и проехали мимо байского табуна куда-то по ложному следу.

Через некоторое время прискакал за мной Ареш, и я вернулся в аул.

Ночь прошла в тревоге… Солдаты заночевали в соседнем ауле, у нашего родственника, бывшего в прошлом третейским судьей и волостным управителем. Вскоре к нам прискакал жигит с той же вестью: солдаты требуют выдать Сакена! Надо дать им взятку. Пусть Сакен разыщет деньги!

Начали советоваться. Один из моих родственников вместе с прибывшим жигитом пошли к богатой вдове,[84] тоже моей родственнице, посоветовались и позвали меня. Они решили дать за меня выкуп.

Я не согласился. Жигит ускакал, но скоро вернулся обратно с тем же предложением: «Надо дать взятку, иначе будет плохо!»

Я всерьез рассердился: «Если хотите мне сделать добро, то не говорите о взятке! Дать взятку, значит, выдать, предать меня!..»

После этого посредники больше не возвращались. Я опасался ночевать в ауле и пошел на кладбище. Ночью вошел в мазар из самана, перешагнул могилы и лег на травке в углу.

Рано утром аул откочевал в горы.

Наступили холода. Дальние аулы начали через Голодную степь откочевывать в сторону Чу. Я тоже решил двинуться. Надо было найти спутника и лошадь. Найти попутчика в такой дальний путь, в такое трудное время нелегко. Кто оставит свой аул, родителей, детей и жену, чтобы уйти в чужие края? Только тот, кого преследуют власти, кто не может больше оставаться в родном краю.

Тем не менее попутчики нашлись. Но мы никак не могли найти лошадей. У моего отца был один мерин, один жеребец и около десятка кобылиц с жеребятами. Жеребец неважный, мерин крепкий. Но это единственная лошадь, на которой отец зимой выезжает охотиться. Купить коня не на что. Есть богатые родственники, но в дни, когда на твою голову свалилась беда, они тебе уже не родня, наоборот, злорадствуют и насмехаются. Зато, когда ты в «чине», когда ты сильный и денежный, когда ты не ходишь пешком, а разъезжаешь на автомобиле и на почтовых, у тебя много и родственников и друзей, и лошадей. Когда я прибыл в аул после побега, из родни лишь один Даулетбек оказался добрым и дал мне лошадь. Но она сильно отощала, была малолеткой и в дальний путь не годилась. Я попал в трудное положение, совсем замучился, прося лошадей у богатых родственников. Я не обращался к бедным родственникам, потому что они сами еле-еле сводили концы с концами. Сколько выпадало на мою долю с детства унижений из-за отсутствия подводы! Совсем ребенком меня послали на Успенский завод обучаться русскому языку. Отец посадил меня на верблюда за спиной Акильдека, младшего брата нашего родственника Раиса. Домой я возвращался либо за спиной Раиса на верблюде, либо с Дукеном, который ездил на завод за сыном.

Я получил похвальную грамоту от учителя Успенской русско-казахской школы Романа Николаевича Склянкина и отправился в Акмолинск. На летние каникулы я возвращался в аул то на груженой подводе торговца из нашего аула длинноногого Омара, то на подводе мелкого торговца из нашего аула Садыка Жаманова, везущего на Успенский завод различные бакалейные товары из Петропавловска, то на подводе торговца Салкая из соседнего рода Таракты Соранской волости…

И в Акмолинск я ездил на чужих подводах. И в Омск — тоже. Возил меня на своей телеге «золотых дел» мастер Мухамеджан Манасыпов, возил меня на своей подводе Кожамберди Сарсенов, казах из Сары-тауской волости Акмолинского уезда, из рода Тунгатар. Даже после того как в 1916 году я окончил семинарию и «стал человеком», то и тогда богатые родственники не дали мне лошади, чтобы доехать хотя бы до ближайшего поселка. А у них в степи паслись табуны лошадей. И только дети одного небогатого родственника Ибрагимбека дали своего гнедо-пегого коня…

Если сам силен — у тебя и друзей много, и коней много. Если беден, то и родственников у тебя нет, и лошадей нет.

«Если сам беден, то тебе и отец чужой», «Если просишь у чужого, то у него ключи от сундука на небе…» Так гласят пословицы, очень подходящие к моему положению.

В конце концов, я оседлал короткохвостого рыжего коня отца. Попутчик мой не нашел лошади, и я решил ехать через Голодную степь один.

Потом я услышал, что знакомый жигит из рода Алтай, одного из разветвлений большого рода Аргына из волости Актау, собрался кочевать на Чу, чтобы там перезимовать. Я договорился ехать вместе с этим человеком.

Меня провожал отец и еще два родственника.

Четыре одиноких лачуги, четыре маломощных хозяйства собираются самостоятельно кочевать через Голодную степь, через горы и скалы, через пустыню.

Горы Сары-Арки похожи на лица много повидавших стариков, на хмурые лица, изрезанные глубокими морщинами. За горами холмы, плоскогорья. Когда минуешь их — начнутся безлесые, бестравные мертвые степи.

К одинокому аулу присоединились четыре-пять человек с шалашами, навьюченными на верблюдов. Это были хорошо знакомые с аулом жигиты из рода Таракты Мадибек, Акберген и другие. Они ездили в Акмолинск подавать жалобу на волостного и теперь возвращались, ничего не добившись. Мы познакомились быстро, нашли общий язык и сблизились. Все они прямодушные, приветливые и смелые жигиты. Они рассказали мне множество акмолинских новостей.

Теперь все мы собрались вместе идти по следам аулов, откочевавших раньше. Дороги Голодной степи небезопасны для одиноких путников, там много разбойников и воров.

Была ночь. Я спал в глиняной мазанке, а мой отец в юрте. Среди ночи меня разбудил сын хозяина аула по имени Кошкинбай.

— В чем дело? — спросил я, протирая глаза.

— Ой, вставай, интересное дело! Один казах, а другой, кажется, русский ночуют в соседнем ауле. Они едут с Балхаша, были проводниками у русских офицеров. Теперь возвращаются домой, — прошептал он.

Несколько дней тому назад по этим местам прошли двенадцать вооруженных до зубов русских, большинство офицеры. Они держали путь на Балхаш. Эти двое их сопровождали. В аул они приехали на конях с клеймом Шубыртпалы Агыбая. Сбруя в серебре, переметные сумки набиты вещами. Они, видимо, возвращались с добычей, награбленной в аулах…

Я сразу вспомнил, что мимо нашего аула тоже прошли двенадцать русских. Среди них была одна женщина. Люди говорили, что все они, должно быть, офицеры. Говорили также, что они забрали шесть-семь лучших наших коней.