От Славгорода до Павлодара сто пятьдесят две версты. Выходим рано утром, делаем короткий привал в полдень. Снег день ото дня все больше тает. Лишь через двадцать-двадцать пять верст можно встретить поселок. По улицам звенят талые ручьи. Тупоносые мои сапоги насквозь промокают. Портянки выжимаем и сушим на ночевке. Мокрые ноги побелели, кожа стала тонкой, выступили волдыри.

К четвертой ночи мы прибыли в Павлодар. Казахская беднота здесь живет обособленно, в двух верстах от юго-восточной окраины. Среди городской бедноты жил товарищ Смагула по имени Абдрахман. У него мы отдыхали два дня. Абдрахман работал в Омске, женился на зажиточной вдове, у которой было две дочери от первого мужа. Он привез ее сюда, занялся торговлей на скотном базаре и стал состоятельным жигитом. Когда жена умерла, Абдрахман женился на дочери казахского муллы. Он совсем не такой, как Смагул, — юркий, всезнающий, прекрасно одет и, кажется, позабыл прежнее положение рабочего, став купцом.

Мы разговорились. Абдрахман непоколебимо верил в алаш-орду. Я попытался заговорить об отрицательных сторонах алаш-орды, но Абдрахман не сдавался… Зашел как-то к Абдрахману пучеглазый жигит по имени Абиль. Он прибыл из Семипалатинска, служил в войске алаш-орды. С ним я долго и подробно беседовал. Поскольку я отрекомендовал себя родственником борца Хаджимухана, то они, глядя на мое телосложение, и меня признали за борца. Многое со слов Абиля я узнал о деятельности «батыров» алаш-орды за это время. С Абилем обошли весь Павлодар. Побывали и в русско-казахской школе, в мечети, где собрались мусульмане, чтобы совершить молитву в день пятницы.

Теперь мне предстояло совершить переход от Павлодара до Баян-Аула, пройти сто девяносто две версты. Смагул нашел работу в Павлодаре, а я договорился с караванщиками, прибывшими из Баян-Аула. Положение в той стороне было неважное, население голодало после тяжелого жута.[69]

На городском базаре между рядами, греясь на теплом солнце, гуляют солдаты атамана Анненкова. Форма их мне очень знакома — пулеметные ленты, черные папахи, сабли, на погонах две буквы «А. А.». Некоторые из них — китайцы из числа отщепенцев, бродяг. На поясах кинжалы. Наблюдал я спокойно, уже не как заключенный. Вот едет на лошади казах. Один из китайцев в форме схватил ее за хвост и придержал. Лошадь остановилась. Казах обернулся, но, увидев солдата, смиренно опустил голову и ничего не сказал. Китаец перочинным ножом срезал целый пук волос от хвоста лошади. Казах в испуге начал озираться по сторонам, ища защиты. Двое городских казахов, задетые за живое, что-то сказали солдатам. Те ответили площадной бранью. Казахи хотели отобрать пук волос у солдата. Собрался народ, большинство — казахи. Увидев, что дела плохи, солдаты-китайцы позвали своих на помощь. К ним быстро подошли три-четыре атаманца, вынули сабли из ножен.

Казахи разбежались, как мелкая рыбешка от щуки. Анненковцы били их по спинам саблями плашмя.

С караванщиками я вернулся на квартиру, взял несколько номеров газеты «Сары-Арка». Я не мог забыть необузданную подлость атаманцев и вдруг увидел в газете статью, подписанную аульным казахом. Передо мной был еще номер «Сары-Арки» от 26 марта 1919 года.

Вот эта статья:

«Необузданность.

…В конце января 12 казачьих милиционеров выехали в бараки «Бес оба», находящиеся в двухстах верстах от Баяна. По пути они делали все, что им взбредет в голову, издевались над казахами Акбеттаусской волости. Слов нет, чтобы обо всем рассказать. Встречных казахов избивали плетью и розгами. Прекращали избивать только тогда, когда обиженный обещал выкуп. Подводу возвращали хозяину при условии, если тот даст выкуп за свою же подводу. Берут тымаки, ковры, шаровары, узорчатые кошмы, короче говоря, все, что понравится им в доме казаха. Они самовольно срывают замки с кладовых. Есть случаи изнасилования женщин.

Приведем факты: избили жену, детей и самого Абдира Мойнакова. Пороли розгами его сына Бекена. У хозяина не было денег откупиться, поэтому он пообещал отдать тысячу рублей на обратном пути. Коня, взятого для подводы, они вернули, получив двести рублей.

У казаха седьмого аула Ордабая Адирова взяли одну узорчатую кошму и одну подушку.

Избили известного муллу Машхура Копеева.

Выпороли розгами некоего Темирбулата и его сына, потом получили от них двести рублей.

Мулле хаджи Абайдильды и его сыну из шестого аула присудили по 15 розог каждому и получили от них двести пятьдесят рублей.

Выпороли розгами Аскара Топпасова и взяли у него тымак.

Выпороли розгами Оспана Битакаева, получили с него двести пятьдесят рублей и один тымак.

У Ашима Доскараева отобрали один тымак и семьдесят рублей.

«Разыщи своего покойного мужа!»— с таким несуразным требованием избили жену Жалпака Ондирбаева и отобрали у нее ковер.

У табунщика Дуйсенбая Карашолакова отобрали пятьдесят рублей и двенадцать лошадей для своих подвод.

Наказали розгами Абиля Шалкарбаева из второго аула, избили, искалечили его старшего брата Нурмана, после чего у обоих забрали двести рублей.

У Сулеймена Оркенбаева взяли двести рублей.

Хамита Чоканова не стали пороть розгами после того, как он дал выкуп две тысячи рублей.

У Сламбека Имамбекова взяли полторы тысячи рублей.

Жамбека Имамбекова пороли розгами и взяли у него пятьсот рублей.

У Аскара Шанкуланова взяли тысячу рублей.

Кияшу Алимбаеву дали двадцать пять ударов розгами и взяли у него двадцать пять рублей.

Мусабек наказан двадцатью розгами и заплатил двадцать пять рублей.

У Туктибая Тогайбаева из 11-го аула забрали тысячу рублей.

На обратном пути в Аккелинской волости наказали 15 розгами Ажмагамбета Жамакова и забрали у него 300 рублей.

Учитель Сулейман Ержанов, упрашивая «не трогать свой аул», заранее заплатил 500 рублей и «подарил» один тымак, одни брюки и снарядил четыре конных подводы.

Все притеснения и издевательства невозможно передать в одном письме. Народ в недоумении. Одни утверждают, что это дело рук отщепенцев — русских. Они это делают по злобе за то, что некоторые хотят отделить казахский народ, сделать самоуправляемым. А народ только лишь умоляет: «О боже, смилуйся, чтобы не встретить их никогда!..» Как только появится на горизонте русский человек, народ в испуге разбегается. Многие казахи озлоблены, но все еще надеются, что среди русских найдутся разумные люди, которые укротят своих разнузданных собратьев.

Старшины аулов, боясь побоев и грабежей, воздерживаются от подачи телеграмм высшим русским чинам. Они рассуждают так: «Пока приедут расследовать, здесь покончат с нами самосудом».

В 30 верстах от Баяна находится маленький Александровский завод. Управляющим его работает некий Гроненго. После указа от 25 июня[70] этот Гроненго слыл «спасителем душ». Не ограничиваясь тем, что казахи работали у него даром, он еще брал с них взятки за «устройство» на завод. Два месяца он использовал казахов на работе и в конце концов не смог спасти их от тыловых работ. В прошлом году, боясь большевиков, он хотел скрыться в казахской волости. Казахи не позабыли его «доброты» и поэтому не приняли его. Теперь тот же Гроненго 5 февраля вызвал к себе начальника милиции со всеми милиционерами и приказал избить неугодных ему казахов. Нижний этаж своего дома он превратил в тюрьму. Туда заключили Торе Каракеева и Аскара Жусипова. Гроненго ходил, засунув руки в карманы, и говорил: «Если дадите 8 000 рублей, то выйдете из тюрьмы!..»

Некий казах Ажибай бранил в прошлом этого «буржуя» за невыдачу заработной платы. Когда Гроненго решил выпороть его розгами, казахи заступились и добились прощения, заставив Ажибая с унижением обнимать ноги «буржуя».

Некий казах Амра своевременно не возвратил гири, за это Гроненго отобрал у него коня и верблюда.

В прошлом году весною у одного русского потерялся мешок хлеба, за это было отобрано 9 волов у одного аула. Все прошло безнаказанно, отнесено к деяниям «смутного времени».