Он — потомок знаменитого Сырым-батыра, известный волостной управитель Салык.

Когда съезд закончил свою работу, Салык обратился к президиуму:

— Эй, вы там! Сейчас все без исключения должны пойти на кладбище. Будем читать коран на могиле павших в 1916 году.

Делегаты беспрекословно повиновались и, выйдя из цирка, толпой повалили на кладбище. Возле могил все уселись, скрестив ноги.

Члены президиума и вообще активисты оказались в переднем ряду— Халель, Жаханша, Губайдулла и другие. Длиннейшую суру корана «Табарак» терпеливо прослушали до конца.

Таков был характер новой власти на местах. Полноправных наместников бога на земле, вроде Салыка, можно было встретить и в других местах, с теми же повадками и отношением к новшествам.

Я уже не раз рассказывал о волостном управителе Олжабае, на которого было подано множество жалоб и который своего племянника Толебая протащил в областной комитет. Олжабай оставался безнаказанным, имел свою руку в среде новых представителей власти. Когда позднее пришли колчаковцы, Олжабай стал одним из активных руководителей уездной алаш-орды, а вышеупомянутый Салык — членом правительства алаш-орды в Западном Казахстане.

Авторитетные баи, вроде Салыка, всячески нападали и на нас в Акмолинске. Их повседневной заботой было уничтожение казахского комитета. Как только они ни обзывали нас, какую только клевету ни возводили на членов комитета. Именовали нас безбожниками, совратителями с пути истинного, возмутителями народного спокойствия.

Мы не сдавались, борьба закаляла нас.

Однажды в двенадцать часов дня мы созвали закрытое заседание комитета совместно с членами «Жас казаха». Разбирались некоторые секретные вопросы, поэтому у дверей мы поставили дежурного, чтобы он не впускал посторонних.

Был полдень, и народ, как всегда, окружал здание комитета. Только мы начали заседание, как за дверью послышался стук и сердитые выкрики. Слышно, что наш дежурный пытается успокоить напирающих, но безуспешно. Дежурный, наконец, не вытерпел и красный, с обиженным видом вошел в комнату заседаний.

— Целая толпа насела на меня, хотят силой ворваться, — пояснил он.

— Кто подстрекатель?

— Волостной Сыпан.

Сыпана мы знали как всесильного волостного. Лет двадцать пять подряд он бессменно служил волостным и был умной лисой, тонким и обходительным в разговоре и в делах, не то, что уральский Салык, который среди бела дня выбил однажды глаз одному из членов комитета в Жымпиты.

— Никого не впускай, объяви, что заседание закрытое, — настояли мы на своем.

Дежурный удалился, но через минуту послышались голоса громче прежних, дверь распахнулась, чуть не слетев с петель, и на заседание ворвалась группа жигитов во главе с Сыпаном.

— Что вам угодно от комитета?

— Ничего! — вызывающее ответили нарушители порядка. — Мы желаем присутствовать во время ваших разговоров.

— Заседание комитета закрытое, вы не имеете права здесь находиться.

— Почему закрытое? Какие могут быть тайны от нас? Мы будем присутствовать — и все!

Погорячились, понервничали, начали успокаиваться. Члену нашего комитета, казначею Нуржану Шагину Сыпан сказал следующее:

— Смотри, Нуржан, держи язык за зубами! А то я тебе быстро найду подходящее место.

Сыпан со своей свитой удалился, но заседание комитета было сорвано.

В другой раз, во время заседания «Жас казаха», произошло следующее событие. Председательствовал я. Сидели полукругом. Рядом с председательствующим — секретари и члены правления: Адилев, Айбасов, Нуркин и Асылбеков, а напротив нас Серикпаев, Донентаев и другие. Комната была наполнена до отказа, не протолкнуться. Желающих послушать оказалось немало.

Заседание продолжалось до вечера. Перед заходом солнца у дверей неожиданно началась какая-то сутолока, послышались недовольные возгласы:

— Куда лезете? Чего напираете, и так тесно!

— Что случилось?..

Мы увидели, что сквозь толпу пробирались к нам поближе пять-шесть служителей культа с сердитыми лицами. Это были известные «святые» Акмолинского уезда — хальфе Галаутдин, достопочтенный мулла Омар и другие муллы. Мы вынуждены были прервать заседание и спросить, что нужно этим людям.

— Пока ничего, — неопределенно ответили муллы и, сев в переднем углу, начали между собой о чем-то совещаться. Затем Галаутдин неожиданно приблизился ко мне и предложил:

— Господин Сакен, вы должны прекратить выступления на несколько минут.

— Зачем?

Выступающий умолк, в зале наступила тишина.

— Подошло время намаздигер.[17] Прервите собрание, идите все на вечернюю молитву, — предложил хальфе.

— Нам сейчас некогда, хальфе, — возразил я.

— Что значит некогда? Болтать вы находите время, а совершить намаз некогда? Сейчас же идемте на молитву, — приказал Галаутдин.

— Но мы не совершали омовения, — продолжал упорствовать я. — Мы не готовы к намазу.

— Омовение вы еще успеете совершить. Сейчас прервите собрание и идемте на молитву, не то время намаза пройдет, — холодно, с нотками угрозы, продолжал хальфе.

Как тут быть? Меня задела за живое настойчивая наглость Галаутдина. Я оглядел лица своих товарищей, увидел напряженного, готового к схватке Бакена Серикпаева и чуть заметно кивнул ему. Он понял меня и сказал решительно и громко:

— Не говори глупостей, мулла!

Вслед за Бакеном с места вскочил Омирбай:

— Дай мне слово, Сакен!

Я предоставил ему слово. Муллы притихли в некоторой растерянности. Все присутствующие в зале затаили дыхание, ожидая, чем же кончится эта небывалая схватка молодежи со служителями культа.

Омирбай смело начал:

— Вы, муллы, обманываете народ, морочите нам голову, висите как дармоеды на народной шее! Вы двуличны, говорите одно, делаете другое, красноречивые и хитроумные лжецы! Покаетесь ли вы когда-нибудь в своих нечестных проделках? Почему вы явились сюда, какое вам дело до нас? Когда нас будут поджаривать в аду на том свете, вы сможете нам подать руку помощи?..

Муллы удалились ни с чем…

На этих примерах я хочу показать, что и волостные, и муллы действовали заодно против наших нововведений и всячески пытались оказать давление на наш комитет.

Надо сказать, что не только в Акмолинске, но и всюду по Казахстану, в той или иной степени успешно, духовная знать и бывшие царские чиновники единым фронтом шли против комитетов, пытались протащить в жизнь свои решения, навязать населению свои взгляды и по-прежнему остаться у власти.

Приведу еще один пример более позднего периода.

Это было во время колчаковщины.

Алаш-орда сосредоточилась в то время в двух местах: в Семипалатинске, где ею руководил Алихан Букейханов, и на западе Казахстана, в Уральской области, в Жымпиты, где руководителем был Жаханша Досмухамметов. Активными деятелями алаш на западе были Халель, упомянутый волостной Салык и другие.

Однажды все руководство западной алаш-орды собралось на квартире Халеля по случаю приезда известного хазрета Куаная, весьма высокого почетного гостя. Лично знали Куаная и относились к нему с уважением татарские и башкирские муфтии[18] в Казани и Уфе. Естественно, что здесь смотрели на него с подобострастием и называли «хазрет».

«Хазрет» Куанай сидел величественный и сердито-важный. Глядя со стороны, можно было подумать, что это пожаловал сам будда, до того неподвижен и значителен Куанай. Он молчит, зря слова не вымолвит, а если и скажет что, то каждое его речение воспринимается как божий дар. С олимпийским спокойствием взирает хазрет на свою паству, а члены правительства сидят скромно, тихо, как ученики перед учителем. Иногда в их угодливых взглядах на Куаная можно прочесть собачью преданность, так и кажется, что вот-вот они завиляют хвостами, как верные псы перед хозяином. Тут же сидел и глава правительства Жаханша Досмухамметов. Он в новеньком, с иголочки, изящном мундире, похожий па персидского военачальника Ризашаха. Жаханша обворожителен, хочешь — не хочешь, а так и тянет еще раз посмотреть на него. Жаханша— глава алаш-орды, Жаханша казахский хан…