- Какие у тебя секреты? – Удивлялся потом лейтенант Ушаков. - Так стрелять можно только в сказке!

 - Всё просто, – обстоятельно рассуждал Михаил. - Целишься в мишень и воображаешь прямую линию. Точно наводишь по ней, будто кто-то тебе специально протянул нитку и плавно нажимаешь спуск...

 За все восемь месяцев учёбы Кошевой из РПД ни разу не промахнулся, став лучшим во всём округе.

 - За отличные результаты на полковых стрельбах, - осенью того же года, перед монолитом строя полка, зачитал приказ начштаба капитан Калмыков. - Курсанту Кошевому выносится благодарность командования!

 - Служу трудовому народу!

 … Капитан стал образцом военного для Михаила. Стройный брюнет, элегантно-военный вид. Перепоясан кожаными ремнями, в петлицах с золотыми позументами горит капитанская «шпала». На рукавах широкий красный шеврон окаймлен золотом. Гимнастёрка сидит как влитая. Не военный, а выставочный экспонат!

 - Вот бы стать капитаном! – часто мечтал Михаил. - Во всём мире не сыщешь лучшей формы, чем в РККА!

 Незаметно подобралась зима. Морозище трещал грозно, таких на Дону не бывает! Взвод на стрелковом тренаже на берегу Шилки с учебными винтовками клацает затворами, не видя мишеней за туманом из незамерзающей полыньи.

 - Ужас, как холодно! - все тёрли красные уши в своих будёновках, шапок-ушанок тогда не выдавали.

 Михаил сунул руки в карманы шинели, и доброжелательный комиссар школы старший политрук Волошенко, тут же прервал беседу:

 - Курсант Кошевой.

 - Я.

 - Встать смирно! – приказал он строго. - Выньте руки! Ещё раз увижу, получите наряд вне очереди!

 От неожиданности Михаил резко вскочил и в душе был обижен на замечание, но дисциплина в РККА была железной.

 - Наверное, так и надо! – понял он позднее. - Забывать, что ты пример для рядовых нельзя ни на минуту.

 Старший политрук Волошенко по своему вёл среди слушателей курсов воспитательную работу, не слишком много говоря о высоких идеалах.

 - А ну, хлопцы, давайте спивать!

 Говорил он, и бойцы пели:

 - «Из-за лесу солнце всходить, Ворошилов едет к нам»

 Потом про Галю, которая была молодая, и которую привязали «до сосны косами» и там еще был «по-пид горою гай». Пели также идейные частушки про старого неспособного мужа.  

 - Гарно!

 Он применялся к конкретным обстоятельствам, и его усилия были действенны. Когда курсанты совершенно выдохлись после шестидесяти километрового марша и падали от усталости, он сказал:

 - А ну, хлопци, слухай сюда!

 - Мы слушаем. – Ответил за всех Михаил.

 - Що це воно таке, что если бы воно було, то ничего бы на свете не було?

 - Не знаем, товарищ капитан! - сказали курсанты хором, сильно заинтригованные.

 - Видите высоту? - он указал на холм, примерно с километр впереди. - Вот туда дойдём, там и скажу.

 Дошли, свалились на землю почти замертво, сбросили с плеч тяжёлое снаряжение и, отдышавшись, спросили:

 - Так что же это, товарищ капитан?

 - А это если бы в том месте, откуда рождаются дети, были бы зубы!

 … Наконец подошло последнее воскресенье перед выпуском и поступлением лучших выпускников в военное училище. Закончена уборка помещений, форма наглажена и вычищена. Нынче взвод идёт смотреть кино в город.

 - На девушек посмотрим…

 Ротный строй дубасил по гулким мостовым старинной крепости, расположенной, кажется, на краю света. Сосед справа Витька Цурканов, слесарь сталинградского завода «Баррикады», шёпотом спросил Михаила:

 - Фильм, то какой?

 - Вроде бы покажут «Шорса», - предположил Кошевой. - Мне Сенька - киномеханик говорил.

 - Лады…

 Сегодня и впрямь демонстрировали фильм Александра Довженко «Щорс», о легендарном герое гражданской войны.

 - Садись! – в зале прозвучала команда командира взвода.

 - Красота! – зашептали курсанты. - Настоящий кинотеатр! Ты видел, какие девушки стояли у кассы?

 …По женскому обществу все курсанты соскучились очень, особенно женатые. В город их поодиночке не пускали, увольнительных не было. Направляли только в наряды военного патруля. Ходили по улицам втроём, подходили к поселковому клубу, в затянутых морозом окнах, видели танцующих девушек и парней.

 - Вот бы попасть внутрь! – торопливо передавали винтовки одному, а двое шли в клуб.

 Там танцевали, отводили душу и обратно на мороз, не дай бог, на старшину наскочишь! Несмотря на то, что фильм интересный, Михаил, как только погас свет, по привычке засыпает. Сказывалось слишком большое напряжение учёбы…

 - Выходи строиться! - зычный голос лейтенанта разбудил Михаила, когда киносеанс закончился.

 Обратная дорога в гарнизон оказалась веселее. На гуляющих тёплым вечером девчат, ребята глядели с нескрываемым вожделением. Как и они на нарядных военных, но не все, особо породистые лицом и статью, из дворянок, выказывают одно презрение:

 - Мясо. – Свысока бросает одна светлокожая блондинка. - Говядинка.

 - Мослы, - поддерживает подругу голубоглазая красавица. - На убой ведут!

 Это дети высланных сюда «врагов народа» понял Михаил.

 - Злобствуют! – подумал он, забывая, что формально сам сын осужденного по этой статье. - С такими орлами никому не получится свернуть нас с правильного пути.

 Кошевой с удовольствием оглядывал своих молодцеватых товарищей. Фуражки одеты лихо, чуть набекрень. На ногах не сапоги, а ботинки, но начищенные до зеркального блеска. Все подтянутые и опрятные. Как будто почувствовав необходимость продемонстрировать силу и красоту бойцов Красной Армии, лейтенант Ушаков скомандовал.

 - Кошевой, запевай! – Михаил тут же сильным голосом взял такой тон, что строй подхватил дружно и в ногу. - Пала тёмная ночь у приморских границ, лишь дозор боевой не смыкает ресниц!

Борису Рохлину, бывшему актёру ленинградского театра, снилось, что у него оторвана голова. Вокруг вольготно развалилось зрелое лето, всяческое щебетание и цветочки, а голове холодно. Бедная головушка голая и кто-то катит её ногами по траве в глубокую яму, как мяч в ворота. А оттуда отчаянно дует и Борису от этого страшно. Поэтому бесхозная голова по пути ловко ухватилась зубами за подвернувшуюся ветку, сучок скрипнул и обломился... Сон прервался.

 - Чёрт, приснится же такое! – подумал Борис и перевернулся на другой бок. - Будто саблей начисто срубили, даже шея болит…

 Он хотел натянуть на всамделишную голову бушлат, поэтому на секунду приоткрыл глаза, обмер от страха и быстро зажмурился. Кто-то стоял рядом, занеся над его беззащитной лысиной острую железную скобу, какими крепят брёвна. 

 - Пока сплю, не ударит... – молниеносно сообразил Борис и скомандовал себе. - Спи, дурак, защурься, дыши ровней, не вздумай глянуть.

 Оказалось, что это очень жутко, вот так с закрытыми глазами ждать удара, словно ты курица под безжалостным топором. Рохлин талантливо сделал вид, что спит...

 - Заберут всё подлецы! 

 Одновременно он слышал, как под низким топчаном шарит кто-то второй. Кажется, тот вытащил неуклюжий чемодан, поднял его на шаткий скрипучий стол и выкинул в окно, следом спрыгнул сам. Тот, кто стоял над головой Бориса, сказал громко и весело.

 - Ну, твоё счастье, Артист. – Закончил он и тоже сиганул в окно. - Спи, нам «мокруха» ни к чему...

 По свежевыпавшему снегу проскрипели осторожные шаги и стихли, а Борис всё ещё трусил проснуться. Он боялся пошевелиться, чудилось, как гнутая железяка втыкается в кипящий мозг. Только когда Рохлин совсем замёрз, он осторожно разлепил глаза. Рядом никого не было, на краю стола, у изголовья топчана, лежала зазубренная стальная заноза в палец толщиной...

 - Да, – выдохнул он. - Твое счастье, Артист...

 Очухавшись, он вылез из-под промасленного бушлата, дыру в окне умело заколотил фанерным лозунгом «Труд - дело чести». Окно налётчики «взяли» аккуратно и тихо, стекло выдавили через бумагу, намазанную солидолом.