- Да разве что может сравниться со смертью родителей? – вскинулась Тоня. - Для меня это самое страшное… Как жить опосля?

 - Привыкнешь!

 - Привыкну? – возмутилась она. - Ты так говоришь, потому что он тебе не родной отец…Я всё забыть не могу, как ты в тот день пьяным явился. Не прощу никогда!

 - Как знаешь, только я Ефима уважал и жалею о нём. Вины моей в его смерти нет и потому не совести меня, не надо…

 Григорий резко отслонил жену и решительно направился в сторону засыпающей степи. Он шёл, уверенно ставя на пыльную почву могучие ноги, а Тоня осталась стоять одна, с прижатыми к высокой груди, трясущимися руками.

 - Как он может так обижать меня? - Растерянными глазами она смотрела в след уходящему мужу и не узнавала его. С этого дня пролегла между ними невидимая трещина, с каждым последующим годом всё более широкая.

Любая керамическая посуда обладает одним определяющим свойством, непредвиденной и внезапной хрупкостью. Нипочём ей вода и огонь, холод и жар, но от самого слабого удара может она вдруг рассыпаться на мелкие черепки. А если внутри, под слоем блестящего лака, уже есть извилистая трещина, тогда и подавно. Так и иная семья, на вид крепкая да весёлая, но в серёдке, в умах супругов  уже растёт, ширится обида, способная разорвать хрупкий материал человеческих взаимоотношений.

 - Обидел меня крепко Григорий! – природная гордость супруги не позволяла простить мужа.

 Со дня похорон тестя между Григорием и Антониной исчезла та самая  душевная близость скрепляющая семью, словно клей. На первый, сторонний взгляд всё оставалось по-прежнему. Росли и хорошели дети, муж также уходил на работу, исправно приносил домой получку. Жена рьяно вела хозяйство, украшала и холила дом. Шелехов зарабатывал хорошо, денег хватало, но по молчаливому согласию о других детях речь не заводили:

 - Хватит уже, нарожалась! – отвечала Антонина на редкие упрёки матери. - Грудь опала, бёдра раздались шире некуда…

 - А как ты хотела?

 - Где ты моя девичья красота, куда подевалась?

 - Эка вспомнила! – удивлялась Зинаида Степановна. - Муж тебя любит, а что другие не засматриваются, не велика беда.

 - Ничего Вы маменька не понимаете. – Отмахивалась Тоня. - Я с мальства привыкла к мужскому вниманию, может мне без него нельзя…

 - Ох, смотри, как бы Григорий не охолонул.

 Мать Антонины после смерти мужа начала часто болеть и через несколько лет тихо умерла. Григорий к тому времени сильно изменился. Всё чаще он чувствовал внутри нарастающую непонятную тоску, толкающую его из дома. Работа под землёй угнетала его, делала пустым и дёрганным. Не то чтобы он боялся смерти, но каждый раз спускаясь в забой, он вздрагивал и панически гадал.

 - Выеду ли я после смены на гора? – перед глазами стоял печальный пример тестя. - Зачем я живьём закапываю себя, зачем копаюсь словно крот? 

 Григорий обречённо вздыхал, понимая, что нельзя ему вернуться в родные места и опять спускался в ненавистную шахту: 

 - Сейчас бы выехать в поле, вспахать пару десятин, кинуть в борозду ячменное  семя…

  О его прошлых подвигах помнили на родине, до него доходили оттуда редкие сведения. Михаил Кошевой с оказией иногда писал ему о хуторских новостях. Из писем зятя Григорий узнал, что Дашутка родила девочку, но та умерла в младенчестве. Больше у них детей не было. Поэтому когда пришло время выправлять документы, его сына Мишку сестра записала, как своего.

 - Совсем меня небось не помнит! – маялся неудачливый отец.

 По документам сын стал Кошевым и со временем вырос в высокого чернявого парня. Ему пошёл двадцать первый год, и он недавно женился. Михаил успешно председательствовал в колхозе, организованном в Татарском. Он числился на хорошем счету в районе и поэтому особо не переживал за прогнозируемое будущее. Здоровье Кошевого поправилось, сам он стал спокойнее и медлительнее.

 - Вот и ладненько! – радовался Григорий, перечитывая редкие письма. - Спасибо Михаилу, меня спас и сына воспитал.

 Однако на дне души Шелехова редко, но ядовито шевелилась зависть, ведь не он жил все эти годы со старшим сыном. Не он будет сидеть рядом с молодыми за свадебным столом, не он скажет напутствующее слово. Как же хотелось Григорию увидеть родные места, поплавать в воде тихого Дона и зайти в отцовский курень.

 - Увижу ли когда снова? - От того он скрипел зубами во сне, от того иногда напивался с мужиками до полной отключки. Предсказуемо зачастились скандалы с женой и всё чаще Григорий проводил время вне дома. Вот и сегодня его остановили перед сменой шумные горняки:

 - Здорово Пантелеевич!

 - Здорово. 

 - Григорий Пантелеевич, ты сегодня на футбол пойдёшь? – спросил его Пашка Лисинчук, он после памятной аварии работал на их шахте. - Сегодня играет «Стахановец», последняя игра сезона.

 - А с кем играем?

 - С московским «Динамо».

 - Тогда конечно, надо помочь нашим хлопцам порвать зазнавшихся москвичей.

 - И выпьем заодно!

 Выехав после ночной смены, они договорились встретиться на стадионе «Стахановец» прямо перед матчем и разошлись по домам.

 Газета «Социалистический Донбасс» писала в апреле 1936 года, о том, что решением Высшего Совета физкультуры в городе Сталино организовалась показательная команда футболистов. В команду вошли лучшие игроки обширного промышленного региона. Игроки клуба освобождались от работы на производстве и занимались только футболом.

 В мае того же года команда получила название «Стахановец», в честь своего знаменитого земляка Алексея Стаханова. Играющим тренером команды стал Николай Наумов, забивной нападающий новорождённого клуба. Первый официальный матч «Стахановец» провёл в Казани против местного» Динамо» и уступил 1:4, хотя играл неплохо. Автором единственного гола в составе «горняков» и соответственно первого в чемпионатах стал Федор Манов.

 В следующем сезоне горняков повысили в классе, отныне команда играла в первой группе чемпионата СССР, с лучшими клубами страны.        12 ноября 1937 года «Стахановец» играл дома с московскими динамовцами. Почти двенадцать тысяч зрителей, не смотря на холодную погоду, дружно приветствовали каждое удачное действие своих любимцев. В воротах хозяев поля непробиваемо стоял прыгучий, как кошка голкипер Скрипченко. Защитник Бикезин красиво пресекал все попытки форвардов гостей ворваться в чужую штрафную площадку. Капитан команды и её лучший бомбардир Балаба, совместно с товарищами по нападению, забил в тот день четыре безответных мяча. Пашка в перерыве матча восхищался игрой команды:

 - Как играют черти!

 - Носятся, как угорелые.  

 - Ты видел как Пономарёв засандалил москвичам?

 - Я думал, он сетку порвёт… - одобрительно заметил Григорий. - Как саданул в верхний угол, жах!

 - Молодцы!

 - Горняки, одним словом…

 Мимо них плотной массой двигались болельщики « Стахановца». Разгорячённые алкоголем и красивой игрой люди обменивались мнениями, курили на ходу, щёлкали семечки. Вдруг рядом с беседовавшими коллегами раздался возбуждённый крик:

 - Товарищ Мелехов! – Григорий недоумённо оглянулся, он почти забыл свою настоящую фамилию. - Григорий Пантелеевич, дорогой мой!

 Рядом с ними остановились двое мужчин, один возбуждённо улыбался и тянул к Григорию заскорузлые натруженные руки.

 - Вот так встреча, а я недавно прибыл с Дона! – Почти кричал он. - Сколько лет не виделись? Ты здесь, какими судьбами?

 Григорий не сразу узнал остановившихся. Только присмотревшись, он опознал в одном из них Николая Симагина. Бывший помощник коногона изменился, раздобрел, его рябое лицо заметно раздалось в ширину.

 - Да неожиданная встреча, - сказал недовольно Николай, он не простил давнишней обиды. - Не скажу, что приятная!

 - Здорово Николай. – Поприветствовал старого знакомца Григорий, после памятной стычки они не общались. - Жив пока?