- Как же жить дальше? – думала она. - За что же мне такое наказание? Только жить начали…
Как всякая женщина она идеализировала прошлое, когда ей было выгодно. Григорий теперь представлялся идеальным мужем, без видимых недостатков.
- Где ты сокол мой? – Антонина выронила тряпку, которой она протирала стол. - Кому я нужна с двумя детьми…
Она бросилась к зеркалу и преувеличенно внимательно стала рассматривать отёкшее от слёз лицо, каждую проявившуюся морщинку. Обследование только ухудшило её настроение. Бабий век короткий, вместо свежей девушки в зеркале отражалась уставшая взрослая женщина.
- Как за мной раньше парни бегали, – вслух сказала она. - Прохода не давали.
- Да ты и сейчас хороша…
Антонина резко обернулась, посреди неприбранной хаты стоял Николай Симагин.
- Как ты вошёл? – смутилась она. - Я не слышала… Ой! Я не одета.
Женщина метнулась за занавеску, отгораживающую супружескую кровать и смущённо пробормотала:
- Подожди, я только кофту накину…
- Не спеши Тоня, – Николай впервые за много лет назвал её девичьим именем. - Я пока закурю… Поговорить нам надо.
Хозяйка дома быстро привела себя в порядок, вышла к гостю, севшему на стул у стола, и сказала:
- Я видишь, затеяла уборку.
- Это мне не мешает. – Вальяжно успокоил её Николай. - Сядь, сядь.
Антонина нервно села. Внезапно ослабели ноги, она поняла, что разговор предстоит не простой.
- Я к тебе с предложением, - начал Симагин. - Выходи за меня замуж!
- Да как это? – не поняла его слов Тоня. - Я вроде бы замужем…
- Нет у тебя больше мужа.
- Что ты такое говоришь. – Возмутилась она. - Григорий жив и здоров.
- Не факт! – злорадно проговорил Николай. - Там где он нынче здоровья не прибавляют.
- А ты откуда знаешь?
- Знаю…
Антонина со смесью ужаса и злости смотрела на него. Он почти открыто любовался её, и радостно признался:
- Ты ведь всегда нравилась мне. – Он затоптал потухший окурок. - Дети не помеха… Будем жить у меня, их обижать не буду.
- Хоть на это спасибо!
- Зря ты копырзишься, – упрекнул он. - Желающих больше не будет.
- А ты откуда знаешь?
- Догадываюсь, ты чай не молодая.
- Какая есть!
То о чём она сама думала час назад, высказанное чужим человеком, взволновало и вывело её из себя. В ней всколыхнулась природная гордость, и она спросила:
- Ты зачем пришёл? – Антонина стрельнула полыхающим глазом. - Больно мне сделать…
- Что ты! – испугался Николай. - Я всегда хотел жить с тобой.
- Тогда зачем плюёшь в душу?
- Это я сдуру! – он вскочил на ноги, подошёл к ней. - Давай вместе жить.
- Ты опять за своё…
Шелехова всплакнув, наклонила голову к нему, но при последних словах отпрянула и выкрикнула:
- Нет! Я мужа буду ждать.
- Не дождёшься! – нервно крикнул Николай. - Не вернётся он… За такое не выпускают.
- А ты откудова знаешь? – бледнея, спросила Тоня.
- Да уж знаю!
- Так это ты его заложил? – догадалась она. - Иуда!
- Да я! – выкрикнул Николай. - Всё из–за тебя… Он тебя увёл от меня, хай получает по заслугам!
- Уходи! – шёпотом попросила Тоня. - Никогда тебя не прощу…
Лучше бы она закричала. Николай хотевший доказать что-то внезапно остановился, он понял что потерял её. Круто развернувшись, Симагин вылетел из комнаты, напоследок грохнув дверью. Эхо глухого звука потом долго билось в голове Антонины, не находя выхода из спёкшейся от горя души, так детским крик в морскую раковину обязательно отзовётся шумом прибоя даже через несколько лет.
Глава 16
Обстановка в бригаде, где трудился ссыльный Шелехов продолжала накаляться, у людей ещё находились силы на недовольство. Большинство работяг поняло, что хотя норму полностью не осилить, но можно выполнять её на тридцать-сорок процентов.
- Тогда получим какой-то приварок. – Уговаривал товарищей Григорий. - Это ж плюс четыреста или пятьсот граммов хлеба…
Как лагерное начальство узнало, что бригада на грани взрыва и почему не прибегло к подавлению силой, никто не знает, но вскоре всех собрали и, вопреки всем господствовавшим тогда правилам и порядкам, молоденький лейтенант, представитель администрации сказал:
- Вы недовольны бригадиром? - Он яростно тёр отмороженные щёки, Север не щадит никого. - Выбирайте себе руководство сами!
Бригадиром единогласно выбрали заключённого Шелехова, а уголовников перевели в другую бригаду. На другой день его остановил молодой парень, колхозник с Белгородщины, сидевший за воровство оставшихся на полях после уборки колосков и предложил за весьма умеренную приписку к выработке, ежедневно докладывать всё, что о нём говорят в бригаде. Григорий брезгливо отказался, но понял, что мало понимает в существующих правилах лагерной жизни.
- За кусок хлеба всех продадут! – возмущался он в душе. - Время придёт и меня заложат.
В один из первых дней его бригадирства Григорий докладывал результаты дневной работы заведующему производством. Сухой, невысокий заключенный, осуждённый по бытовой статье за растрату кассы, слушал невнимательно. Внезапно он опёрся пальцами о край своего стола, грозно приподнялся и крикнул:
- Как стоишь? - заорал бывший кассир, случайно выбившийся в лагерное начальство. - Стань, как следует! Прямо! Теперь докладай.
- Чего орёшь? – совсем опешил Григорий. - Чай не следователь, чтобы орать…
- Ты как разговариваешь?
- Как надо, так и разговариваю…
- Да я тебя Шелехов сгною!
- Попробуй…
- И бригада твоя будет теперь горбатиться на самых дрянных делянках!
Тут Григорий опомнился и став прямо, как в юности перед офицерами, доложил по форме. На душе у него всё переворачивалось, хотелось врезать возомнившему себя пупом земли зэку. Только мысль о голодных членах бригады удержала его, и до хруста сжимая ноющие кулаки, Григорий выслушал получасовую лекцию об уважении к начальству.
- Чай не барин, потерплю.
Через полгода более высокое руководство сняло того с халявной должности, и растратчик вскоре погиб от удара ножа блатного, не слишком расторопно выполнив приказание главного из воров.
***
Примерно через две недели Григорий сидел на свежем пеньке вырубленной делянки и горячо спорил с хитрованом-десятником. Тот как всегда занижал объёмы заготовленной древесины, приходилось торговаться за каждый квадратный дециметр.
- Вредный ты человек Шелехов! – удивлялся десятник, такой же зэк, как и Григорий. - Меня постоянно подставляешь, ты хоть понимаешь как… Да ты знаешь, как твой объём принимают от меня на складе? Ужас, а не приёмка. Я брат то одного пожалею, тому скощу, а сам потом голой жопой недостачу закрывать должон…
- Какая же недостача? – настаивал Григорий. - У нас всё честно, сколько заготовили столько примай!
- Нет тут двадцати кубов…
- А я говорю есть!
Вдруг Григорий краем глаза, пока не вникая в смысл происходящего, увидел, как стоявший метрах в двадцати работяга резко нагнулся над широким пнём. Он положил на него левую руку и коротко взмахнул топором.
- Аааааа! Больно! – завопил мужик и бросился в сторону Григория. - В Бога душу мать!
Он бежал зигзагами, не разбирая дороги, прижимая к груди искалеченную руку, которая исходила тёмной, дымящейся кровью. Четырёх пальцев как не бывало, они остались лежать на пеньке. Бледнея десятник спросил:
- Шелехов, ты знаешь, что бывает за саморуб?
- Нет.
- Ему десятку накинут, да и тебе достанется!
- Давай пожалеем мужика и не дадим рапорт о том, что он саморуб…
- Чтобы меня привлекли?
- Никто не узнает!
- А мне какой интерес?
- Бери моё пальто. – Предложил Григорий, немного подумав. - Хрен с тобой!
