- Вот это другое дело! – обрадовался десятник. - Доброе пальто…

 Травму лесоруба провели как производственную. Раненый мужик остался в лагере на подсобных работах, правда его левая рука со временем усохла, но он выжил, бойко таская в лазаретном стационаре ведро с помоями…

 - Поменял пальто на четыре пальца. - Подшучивали над Шелеховым бригадные остряки.

 За этот случай, или за какие другие, но вскоре кто-то написал на Григория заявление, будто он собирается в побег. Впоследствии выяснилось, что донос настрочил комендант лагпункта. Несмотря на громкое название занимаемой должности, он был обычным заключенным из бытовиков, и главной его обязанностью был присмотр за поведением зэков.

 - Тоже мне вошь на палочке. - Кривились бывалые зэки.

 Естественно, по сравнению с вольнонаёмными он не имел никаких прав, но зазнавался страшно. Он ходил в сияющих хромовых сапожках и, будучи в хорошем настроении, спрашивал у каждого встречного:

 - Слышишь, как рипят? - Комендант весело жмурил и без того узкие глаза. - Знаешь, как я в Москве жил? На заказ шились сапожки, береста в подошве! Вот те рипели!

 Казённое начальство долго не разбиралось. Григория сразу сняли с бригадирства, заодно и коменданта турнули. Зато приказали конвойным уделять особое внимание заключённому Шелехову, мало ли что...

 - А нужно ли это моим стрелкам? - подумал начальник караула. - Зачем пребывать в постоянном напряжении?

 И отдал приказ убить того, якобы при попытке к бегству. Кроме обычной рапортички это для конвоира ничего за собой не влекло. А бежать действительно пытались, и это каралось расстрелом. Как-то было развешано объявление, что за попытки к бегству сорок семь человек приговорены к смертной казни, которая состоится в лагере Каргополя. С каждого лагпункта было взято по два человека для присутствия при казни, чтобы все лагеря знали, что это не слухи, и за попытку к бегству расстреливают без суда.

 - Они реально стреляют за побег! – делились впечатлениями очевидцы. - Никаких новых сроков, сразу к стенке… 

 В 1938 году, тройка, выносившая эти приговоры о расстрелах,  начальник лагеря, первый секретарь райкома и начальник районного управления внутренних дел, в свою очередь, была расстреляна. По лагерю, конечно не настолько громогласно, но всё же информация об этом была распространена.

 - Поделом им! - единогласно решили каторжане.

 Григорий сильно удивился, когда новый бригадир вдруг поставил его в середину строя. А обычно, как уже опытный лесоруб, он шёл и работал с краю просеки.

 - Тебя, по-моему, собираются застрелить, - шёпотом предупредил бригадир. - Так что лучше будь на людях.

 - Шага в сторону не сделаю. 

 Вообще лагерные конвоиры были не обычными солдатами срочной службы, хотя бы по степени своей бесчеловечности. Григорию не раз приходилось слышать рассказы о том, как зимой стрелки ставили провинившихся зэков «на пенёк». В овчинном полушубке легко смотреть как кто–то на морозе неподвижно стоит пару часов, больше не выдерживали. Возможно, охрана так развлекалась и согревалась, хотя постоянно грелась у костров. Следующим летом Григорий видел сам, как солдат приказал пожилому профессору из Питера: 

 - Скидывай рубашку, становись вот на этот пенёк. – Рябой паренёк из костромской деревни, почувствовавший свою власть над людьми, широко улыбался. - Шаг вправо, шаг влево считается побегом. Стреляю без предупреждения!

 Профессор взобрался и встал как на трибуне. Его воля к сопротивлению оказалась сломана, он механически делал то, что прикажут. Через минуту образовавшийся монумент накрыла плотная туча жадной до человеческой крови мошкары. Ещё через десять старик дико закричал и шагнул с постамента, глухо щёлкнул выстрел...

 Через несколько недель после снятия с должности Григорий смог выполнить норму, казавшуюся ранее недостижимой. Теперь он работал один, предупреждение о попытке побега сняли.

 - Благодарствую за предупреждение. - Сказал он бригадиру, передавая часть продуктов из  домашней посылки.

 Впрочем, валить лес по науке Григорий  выучился не сам. Как, оказалось, существовал специальный, расконвоированный инструктор, который был обязан обучать этому умению. Фамилия его звучала соответствующе, Ручка. Что он делал раньше в своё рабочее время, никто не знал, но теперь, когда Григорий был в состоянии заплатить ему самой твердой лагерной валютой, куском сала, специалист приходил на лесную делянку, как в класс и занимался с ним, причем основательно. В начале занятий учитель сильно удивлялся:

 - Как ты рубишь? 

 - Всегда так рубил.

 - Это тебе брат не уголёк добывать!

 - Там малость полегши будет. – Соглашался потный, не смотря на приличный мороз ученик. - Хотя тоже скажу тебе не сахар.

 - Про сахар лучше не вспоминай! – занервничал инструктор, в прошлой жизни московский кондитер. - Да не так!

 Он выхватывал свой топор и двумя точными ударами подрубал вековую сосну так, что после подреза пилой с другой стороны и чуть ниже линии заруба, она ложилась ровненько, будто срезанная косой былинка.

 - Ловко, – одобрительно смеялся казак. - Я так никогда не сумею…

 - Сумеешь!  

 В результате от двуручной, поперечной пилы Григорий перешёл на большой, лесоповальный лучок, которым можно работать одному. Он научился валить деревья так, чтобы при раскряжевке не зажимало пилу, валить их туда, куда нужно, располагать подруби и срезы в зависимости от неравномерно растущей кроны, наклона дерева, силы ветра.

 - Всякому делу можно научиться. - У Шелехова теперь были силы думать.

 Поработав так полгода, Григорий мог наживить заостренный кол в метрах двадцати от намеченного дерева и, в двух-трёх случаях из десяти, вогнать его в землю гладким, скользким стволом тридцатипятиметровой сосны. А если и промахивался, то всего на полметра.

 - Вишь, как пришлось мне в жизни! – часто размышлял он. - Сначала я пахал землю, потом воевал. После пришлось выучить горняцкий труд, теперь вот научился лес валить. Всякую деятельность приходилось осваивать основательно, иначе не выжить. Интересно, ежели останусь живым, чем судьба распорядится ищо заниматься. Так, пожалуй, я и до большого начальника дорасту, чем чёрт не шутит…

 Каторжники, опоздавшие на утренний развод, попадали на работы уже не в свою бригаду, а в первую попавшуюся. Их обычно ставили собирать сучья, жечь костры. Работа эта была не очень тяжёлая, но невыгодная, пайка урезанная. Как-то на такую работу и попал бывший комендант в бригаду Григория.

 - Вот и поквитаемся. - Обрадовался Шелехов.

 Он, как раз собрался валить хорошую, строевую сосну и увидел, что метрах в тридцати, по направлению, куда должна была упасть его сосна, доносчик собирал сучья. Тут Григорий и решил рассчитаться с ним за донос по лагерному.

 - Мне то это бригадирство даром не нужно, когда сам за себя отвечаешь даже лучше, - рассуждал он. - Но за подлянку надо отвечать! 

 Спас коменданта от смерти, а Григория от позднейших угрызений совести, небольшой шквал, налетевший уже тогда, когда сосна «пошла». Падение строевой сосны всегда одинаково, завораживающе и величаво. До наклона градусов в тридцать она падает медленно, остается прямой и даже маленький порыв ветра может изменить направление её падения.

 - Какая сила! - часто восхищался он наблюдая смерть дерева.

 Затем падение ускоряется, сосна прогибается, подобно гигантскому луку, ее удар о землю можно сравнить с ударом многометрового хлыста. Может быть, поэтому и называют хлыстами стволы поваленных деревьев, уже без сучьев, но ещё не раскряжёванные. Миновав эти тридцать градусов, сосна падает быстро и её уже ничто не отклонит. Вот, когда она их перешла, Григорий дико завопил:

 - Эй! Сосна идёт!

 - Всем смотреть вверх.

 - Эй, ты там! – он кричал громко, чтобы все увидели, как он предупреждал окружающих. - Берегись!

 B своих расчетах Григорий исходил из теоретического положения, если доносчик, то значит трус. А трус от неожиданности растеряется и замрёт на месте. В данном случае эта теория подтвердилась полностью.