В марте Сергею Николаевичу с напарником был поручен важный объект. В административном здании «Общества слепых» требовался срочный ремонт Красного уголка.

Известно, что такое Красный уголок. Тихая комната со столами, накрытыми кумачом, с разложенными на них центральными и местными газетами. С распластанным по стене переходящим Красным знаменем, с плакатами и лозунгами на стенах. И, естественно, с портретом Сталина, где он изображен во весь рост, в мундире с золотыми погонами, в брюках с красными лампасами и с трубкой в руке.

Велено было побелить стены и потолок, отбить трафарет в виде гирлянды из лавровых листьев, перевитых красной лентой, а на потолке непосредственное начальство Сергея Николаевича в лице директора ремстройконторы велело нарисовать и покрасить алым колером большую пятиконечную звезду.

С первым этапом работ Сергей Николаевич безропотно согласился, но насчет звезды разобрало сомнение. Как это будет? Красная нашлепка над головой, да еще в «Обществе слепых». Простите за выражение, на кой черт она им, бедолагам, нужна?

Но он не стал возражать, и приступил к работе. Он надеялся на короткую память директора, Тараса Фомича Опанасенко.

Ан, нет. Тарас Фомич о своем распоряжении не забыл. И пришлось Сергею Николаевича снова лезть на козлы, размечать звезду с размахом лучей в полметра, потом аккуратно заливать красной краской, боясь, всякий раз, испачкать побелку.

Покрасил. И что получилось! Комната как бы сузилась, скукожилась, а потолок стал давить. Сергей Николаевич смотрел с одного конца комнаты, с другого. Испорчен ремонт, хоть плачь. Висит над головой пятно, мозолит психику.

Тут бы Сергею Николаевичу и успокоиться, ведь для слепых же! Но его понесла нелегкая исправлять содеянное. Он решил оттенить звезду.

Полез под потолок, по линейке начертил прямые линии от всех углов до центра. Отбил их желтой филенкой и точно так же окантовал. Спустился вниз, стал смотреть, что получилось. Именно в эту минуту пожаловали директор с главным инженером принимать объект.

Похожий на откормленного борова директор в просторном шевиотовом костюме и вышитой крестиком по вороту и груди украинской рубашке медленно обошел комнату. Пыхтел что-то одобрительное, поднимал одну за другой ноги, проверяя, не прилипает ли пол.

Наконец, с трудом преодолев сопротивление несгибаемой, апоплексической шеи, поднял голову и уставился на потолок.

Сергею Николаевичу, он стоял позади директора, стало видно, как наливаются промытые жировые складки на шее Тараса Фомича тем же алым веселым колером, коим покрашена была звезда.

Медленно, всей тушей, Опанасенко развернулся в сторону подчиненного, а Василий Степанович, почуяв грозу, встал вровень с незадачливым маляром. Он крепко сжал его локоть и успел шепнуть:

— Только молчи, Сергей Николаевич! Только молчи, сейчас начнется.

И началось!

— Ах, ты, паскуда, мать… мать… мать… Фашистская твоя морда! Ты что это намалевал, сволочь? Га? Желтым по красной звезде? Мать… мать… мать твою!

— Молчи, Сергей Николаевич, молчи! — умоляюще шептал главный инженер.

Сергей Николаевич молчал.

— Тебя, падаль такую, на работу взяли, на твое прошлое глаза закрыли, объект доверили… А ты петлюровские знаки навыводил, гад! Буржуй недорезанный! Белогвардеец! Хочешь, чтоб тебе эмиграцию припомнили? Так это мы сейчас, мать твою! Это у нас запросто! Мы знаем, куда следует обратиться в случае чего!

— Молчи, Сергей Николаевич! — сжимал локоть маляра Василий Степанович. — Молчи, он сейчас выдохнется.

Опанасенко выдохся. Достал скомканный носовой платок, вытер шею, буркнул «закрасить!» и, тяжело ступая, вышел вон из Красного уголка.

Сергей Николаевич проводил директора тяжелым взглядом. Он был бледен. Василий Степанович отпустил его локоть.

— Молодец, не стал связываться.

— Молодец, — процедил сквозь зубы Сергей Николаевич, — ему морду надо было набить, а я молчал, как сявка. И скажи ты мне на милость, с каких это пор белогвардейцы красные звезды на потолках малюют?

— Так ты же ее желтым колером оттенил, чудак, вот он и взбеленился.

— Не понимаю, — не принял шутки Сергей Николаевич.

Он ушел в угол, где стояли банки с красками, нашел нужную кисть.

— Черт, я сейчас тут такого намажу…

Руки у него тряслись.

Василий Степанович с сомнением посмотрел на дрожащие руки, на звезду.

— Помогу. И, правда, наляпаешь. Закрашивай середку, а я по краям.

Они влезли на козлы и принялись закрашивать желтые полоски на красной звезде.

Тарас Фомич не стал докладывать, куда следует, о Сергее Николаевиче, но под горячую руку рассказал соседу, какой у него умник маляр нашелся по происхождению своему настоящий белогвардеец. А вот уже сосед доложил, об осквернении Красного уголка в Обществе слепых, кому надо.

В некой организации заинтересовались. Не испорченной звездой, нет, а самим фактом. Как это так, по мирному городу Лисичанску шляется самый настоящий белогвардеец, да еще при этом работает на ответственных объектах.

Делу был дан осторожный ход. Для начала в Алушту отправили запрос, завязалась переписка, и вскоре небольшой бумажный ком докатился до города Брянска, где стало известно, что Уланов Сергей Николаевич на Сахалин не поехал, а очутился каким-то непонятным образом в Крыму в приграничной зоне. Оттуда, правда, его вовремя выдворили, отпустив почему-то при этом на все четыре стороны.

К счастью, делом занимался не тот знакомый Сергею Николаевичу симпатичный полковник, того перевели с повышением в должности в Москву, а другой, мало заинтересованный. У него и своих дел было по горло, и лишняя головная боль вызывала одну досаду.

Пока велась переписка, Сергей Николаевич успел уволиться из ремстройконторы. Не оттого, что он не мог больше видеть Опанасенко. С ним было все ясно — хам. Но вид этого человека стал постоянным напоминанием, как он стоял под градом убийственной ругани и молчал.

Долго мучило его тошное отвращение к самому себе. Умом понимал, иначе нельзя было. Ведь вступи он тогда в перепалку с директором, кто знает, чем оно могло кончиться. С того времени в душу Сергея Николаевича и стал закрадываться постоянный, мучительный страх. Когда-то он зарекался не бояться, но тревога догнала и завладела сердцем. Ему стал понятнее и ближе Арсеньев. Было бесконечно жаль, что вот он уехал, не пишет, и не с кем посоветоваться, душу отвести.

Спасибо, мужики из бригады помогли, свели с кем надо. Сергей Николаевич провел переговоры, быстро поладил с новыми людьми и пошел по иной трудовой стезе. Стал работать по найму, или, как это в те времена называлось, ушел «халтурить». К началу лета малярных работ было в избытке, в денежном отношении он только выиграл. Но о государственной квартире теперь предстояло окончательно забыть. Зато отпала необходимость заполнять длиннейшие анкеты и писать биографии для отдела кадров, пояснять свое пребывание за границей скучными, ненужными словами, оправдываться. На «халтуре» всего этого не требовалось. Предъяви паспорт работодателю, и ступай, вкалывай до победного конца, до расчета.

Но Василий Степанович, главный инженер, хорошего работника и просто симпатичного человека старался не упускать из виду. Нет-нет, заглядывал в гости, посидеть, поговорить, книжку новую показать. А заодно, в который раз, завести разговор о переезде в город Мелитополь, где по его словам уже начались строительные работы. В середине лета Василий Степанович зашел в последний раз. Проститься. Через день он уезжал. Оставил адрес и ушел от Улановых с пожеланием в скором времени встретиться и продолжить совместную работу на новом месте.

И стали Сергей Николаевич и Наталья Александровна подумывать о переезде. Что им терять в Лисичанске? Да ничего. С хозяйкой отношения разладились, одну комнату она у них отняла, потеснила. Вот только Ника. Ее учеба. Но, что делать, перейдет в новую школу.

Узнав о новых планах приятельницы, Зоя Павловна всплеснула руками.

— Опять! Да сколько можно переезжать с места на место!