— Как раздеть? — Наталья Александровна положила руку на пуговки любимого платья.

— Да очень просто. Платьишко, исподнее снимут, пустят, в чем мать родила. Хорошо, если не прибьют.

Наталья Александровна нерешительно оглянулась, повернула обратно.

— А вы идемте ко мне, — с провинциальной непосредственностью пригласила гостиничная дама, — идемте, чаем напою. Вместо прогулки.

Наталья Александровна помедлила, хотя именно такое предложение входило в ее план. Она растерялась. Уж больно легко ее замысел воплотился в жизнь.

— Да идемте, же, не стесняйтесь. Я одна. Посидим, поболтаем, все ж лучше, чем зевать от скуки. Так или не так, спрашиваю? Зовут меня Зоя Павловна.

— Наталья Александровна.

— Знаю, сама в журнал записывала. У меня память на имена тренированная. Через год встречу, и то вспомню.

Все это она говорила, усаживая Наталью Александровну в тесной комнате с узким диваном в полотняном чехле, крохотным столиком, неизменной тумбочкой и несколькими стульями.

На тумбочке в дешевой, простого стекла вазе, красовался букет разноцветных астр — белых, розовых, сиреневых. На стене висел портрет Сталина. На столике уже стоял эмалированный чайник, тарелка с несколькими пряниками и стакан в мельхиоровом подстаканнике.

Зоя Павловна открыла тумбочку, достала второй стакан, внимательно оглядела его на свет. Для верности протерла ослепительно белым вафельным полотенцем, села и стала разливать крепко заваренный чай.

— У меня не простой, с лимонником. Знаете, травка такая. Я ее специально в огороде развожу. Сушу, потом круглый год чай завариваю. И вкусно, и для сердца полезно. Вам с сахаром? Предпочитаете без сахара? Честно говоря, я тоже без сахара больше люблю. Пейте. Вот пряники, берите-берите. Свежие, только сегодня в булочную привезли.

Она дождалась, чтобы Наталья Александровна деликатно откусила от и впрямь свежего пряника, посмотрела веселыми глазами, перекинула на спину косу, интимно шепнула:

— Рассказывайте.

— Что рассказывать? — удивилась Наталья Александровна.

— Все. Кто вы, откуда приехали в эту дыру?

Наталья Александровна вперила в собеседницу испуганные глаза:

— Разве здесь дыра?

Зоя Павловна с деланным смущением повела глазами.

— Не так, чтобы очень черная, но… дыра. От этого никуда не денешься. Да вы не переживайте, устроиться у нас можно. Кто ваш муж по специальности? Маляр? В таком случае вы не пропадете. Что ж вам не сиделось в Крыму? Тепло, море, красота кругом неописуемая. А вы все бросили и сюда. Зачем?

Постепенно, подбадриваемая то восхищенными, то испуганными возгласами, Наталья Александровна выложила незнакомой женщине всю свою биографию.

— Вот это да! — вскричала Зоя Павловна, когда рассказчица умолкла и отпила глоток остывшего чая, — вот это я понимаю, жизнь! Послушайте, вы отдаете себе отчет, какая вы счастливая! Вы столько видели, столько испытали! Трудности, да, я понимаю. Но зато вы были в Лувре! Вы все-все видели там собственными глазами. Собор Парижской Богоматери! А я про него только в книжке читала. Да вы знаете. Виктор Гюго. Я много читаю. Что еще, кроме книг? Дом — работа, дом — работа. Огород. У меня свое поместье, в кавычках, конечно, хлопот не оберешься. Так всю жизнь и просидела в родном Лисичанске. И ничего мне не светит в будущем. Одна радость — ребенок. Дочка у меня, вашей девочке как раз ровесница.

— А муж?

— Мужа моего на войне убили. Давно. Майку ему не довелось увидеть. Жили в оккупации. Долго у нас тут немцы были. Намаялись. Теперь без мужика кукую. А мне уже сорок лет. Замуж поздно вышла. Принца ждала. А суженый-ряженый, — она улыбнулась, и все усмехнулось в ней, даже цветочки на халате, казалось, начали перемигиваться, — суженый здесь в гостинице работал. Парикмахером. Хороший был, непьющий. Похоронку в сорок четвертом году получила, а где его косточки лежат, кто знает?

Она умолкла. Тихая минута пролетела. Потом Зоя Павловна встрепенулась, вскинула голову.

— Нет, вы не жалейте ни о чем. У вас яркая, интересная жизнь, вам есть, что вспомнить.

Наталья Александровна приложила ладони к разгоревшимся щекам.

— С вами говоришь, и на душе легче становится.

— Я веселая. Майка, когда маленькая была, говорила: «Все ты мама смеешься, смеешься, ты у меня такая весельчиха!» А муж ваш работу найдет. Вон, за Донцом Лесхимстрой. Пусть туда наведается. Нет, так на улице Ленина есть большая строительная контора. Я вам завтра покажу, это недалеко.

На другой день, следуя совету Зои Павловны, Сергей Николаевич переправился на пароме на левый берег Донца. Отсюда Лисичанск казался столицей на высокой горе. А здесь, на равнине, сразу после войны, развернулось грандиозное строительство химического комбината.

Пройдут годы, на заречной стороне вырастет город, назовут его Северодонецк. Он расположится на луговых просторах, поглотит поля, перелески. Исчезнет даже сосновый бор, когда-то хорошо различимый вдали с высокого берега.

В сорок девятом, кроме заводского корпуса и единственной улицы с трехэтажными домами, ничего не было, и называлось все это — Лесхимстрой.

С работой, как ни странно, у Сергея Николаевича здесь ничего не вышло. Мотайся каждый день из Лисичанска и обратно, а жилья на месте строителям не предвидится. В этом была какая-то жуткая несправедливость, но факт остается фактом: строители в те времена получали квартиры в самую последнюю очередь, а очередь была бесконечно длинна. Но главное, не это. Расценки на малярные работы в Лесхимстрое оказались мизерные.

Об этом Сергею Николаевичу доверительно сообщили прямо на стройке.

— Режут расценки, режут, падлы, — оторвался от работы старенький сморщенный как сухой гриб, маляр и взял предложенную папироску, — робишь, робишь, а как получка, так домой жинке стыдно нести. Так что ты, добрый человек, тикай отсюда, ищи работу в самом Лисичанске. Здесь не разживешься.

— А вы сами как?

— А вот прораб в конце месяца наряды закроет, поглядим. Ежели опять срежет, тоже тикать буду.

Что такое срезанные наряды, Сергей Николаевич знал по Брянскому опыту. Чем шустрее работаешь, надрывая пупок, тем меньше тебе платят. Ты — вдогонку, а они опять: чик-чик и срезали.

Шла вторая неделя пребывания в гостинице. Деньги таяли. Наталья Александровна продолжала знакомство с Зоей Павловной. Та приходила на работу, всплескивала руками и звонко смеялась:

— Вы еще здесь! Так вы у нас скоро постоянными жильцами станете.

Как назло испортилась погода, зарядили дожди. Ника целыми днями сидела в скучном номере. Смотрела в окно, прижавшись носом к стеклу. А однажды поутру она проснулась и увидела, припорошенную снегом землю. Впрочем, он скоро сошел.

На исходе второй недели Сергей Николаевич нашел работу и жилье. Но не в самом Лисичанске, а в прилегающем к нему горняцком поселке Мельниково.

— Имей в виду, — предупредил он жену, — квартира того… не фонтан.

— Хоть что-нибудь! — взмолилась Наталья Александровна, — я здесь уже извелась. Ника бездельничает, пропускает школу. На весь город две пошивочные мастерские, заказов на шляпы нет…

— Значит, едем?

— Едем, хоть к черту на кулички!

Вечером погрузили вещи на выделенный с работы грузовичок, простились, с Зоей Павловной и тронулись в направлении, указанном Натальей Александровной.

На место прибыли затемно. Во дворе одинокая лампочка под жестяной тарелкой озаряла небольшое пространство, и невысокий, как показалось Наталье Александровне, сколоченный из темных досок двухэтажный дом. Груженые чемоданами, они вошли в подъезд и поднялись по скрипучей деревянной лестнице.

На втором этаже, не запертая, с коротким скрипом отворилась дверь, обнаружился узкий коридор. Откуда-то сбоку выскочила молодая дама с обесцвеченными кудряшками шестимесячной завивки на голове, в бумазейном халате и почему-то в валенках.

— А-а, приехали, — вместо «здрасьте», сказала она, — вон слева ваша комната. Сюда напротив — кухня. Располагайтесь.