Маскарад в Петербурге XIX века утратил былую простоту, приобрёл иное звучание, стал сложнее и многообразнее. В самом начале века славились публичные балы и маскарады у Фельета. Здесь петербургское высшее общество освобождалось от оков этикета и вполне предавалось весёлости.

В двадцатые годы были популярны маскарады в Зимнем дворце. Более тридцати тысяч билетов раздавалось желающим быть в этом маскараде, которому не было подобных по разнообразию костюмов. Блестящие маскарады давались также в Дворянском собрании, особенно на Масленицу. В этом маскараде в час ночи на особой эстраде, при звуках трубы, разыгрывали разные галантерейные вещи. Этим маскарадом оканчивались бальные и маскарадные собрания петербургской публики до осени.

Но и летом некоторые откупщики и богатые люди давали праздники в своих садах, ничуть не хуже зимних маскарадов.

«Так, в двадцатых годах недалеко от Большого Охтинского перевоза жил богач Ганин, известный лукулловскими пиршествами в своём саду. Из зелени и цветов устраивалось множество беседок и храмов. В каждой беседке для гостей был сервирован роскошный ужин. Вся крепостная прислуга при этом была костюмирована: женщины — нимфами, наядами, сильфидами, мужчины — гениями и силенами, дети — амурами. Они прислуживали у стола, сатиры и нимфы кружились в весёлых плясках. Нередко, впрочем, природа помрачала эти праздники. Небо затягивалось тучами, гром заглушал музыку, а сильный дождь разводил вино. Начиналась всеобщая сумятица. У сильфид ветер срывал туники, амуры теряли башмаки, а нимфы вязли в грязи» (М. Пыляев).

При императоре Александре I во время маскарадов во дворце было обыкновение спрашивать имя того, кто первый входил в маскарад, и у последнего, кто его покидал; имена этих господ на другое утро докладывали императору. Однажды вышел курьезный случай. Один очень исполнительный начальник отделения военного министерства, состоявшего под управлением графа Аракчеева, никогда не бывал ни в маскараде, ни в театре. Но раз согласился, на свою беду, туда поехать, уступив просьбам жены и приехавшей из провинции свояченице. В огромном нижнем этаже дворца в проходных комнатах стояли в маленьких неосвещённых кабинетцах кресла. Этот господин юркнул в один из таких кабинетцев, сказав своим дамам, чтобы они следовали за толпой и совершали бы свой маскарадный обход, а потом зашли за ним. Но им это не удалось сделать: кабинетцев было так много, была такая страшная давка, что дамы в отчаянии отправились домой одни, старика же утром разбудили полотёры…

Через год, когда Аракчеев представлял своих лучших работников к наградам и среди первых по списку был начальник отделения, государь вычеркнул последнего. Аракчеев пытался замолвить за него словечко, но государь прервал: «Вы ничего не знаете; этот чиновник посещает все маскарады, он первый появляется и последний уезжает — это уже не работник!»

Маскарад XIX века стал своеобразной моделью превратностей и насмешек судьбы, загадок жизни. Идея маскарада с подставными лицами, с переменой образов витала над Петербургом.

В пушкинской «Пиковой даме» человек вдруг предстает в виде игорной карты. Петербург Гоголя становится городом необычных превращений. Какая удивительная фантасмагория совершается на Невском проспекте в течение одного только дня! Образы, проходящие по нему, не люди, а всё какие-то маски. Но маски не фантастические, а самые реальные, давящие унылостью своих будней. Невозможно различить людей, мелькают какие-то обрывки. «Вы здесь встретите бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстук, бакенбарды бархатные, атласные, чёрные, как уголь», «усы, которым посвящена лучшая половина жизни», «талии не толще бутылочной шейки».

Главный проспект Петербурга — улица мечты и обмана. «Он лжёт во всякое время, этот Невский проспект, но более всего тогда, когда ночь сгущённою массой наляжет на него и отделит белые и палевые стены домов, когда весь город превратится в гром и блеск, мириады карет валятся с мостов, форейторы кричат и прыгают на лошадях, и когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать всё не в настоящем виде».

Надевание маски в лермонтовском «Маскараде» стало своеобразным заковыванием в социальный невроз. Но когда маска отброшена…

Появление неизвестного, тайного соглядатая придавало маскарадному действию трансцендентный смысл. Схожее зловещее присутствие возникнет через сто лет в поэме Анны Ахматовой:

В маскарадах второй половины XIX века была такая концентрация тайных помыслов, страстей, пустого любопытства и злой иронии, что посещение их стало считаться в высшем обществе признаком дурного тона.

Не в последнюю очередь устроителями маскарадов двигали коммерческие интересы. Еще в 1762 году некто Локателли получил в Петербурге разрешение на устройство маскарадов. Когда они удались, Театральное управление стало сдавать право устраивать маскарады в аренду, а с начала XIX века оставило это право за собой и получало от театральных маскарадов 60–70 тысяч рублей ежегодно.

«Самые популярные из петербургских маскарадов, бесспорно, маскарады Большого театра. Хотя порою по всем залам атмосфера доходит там почти до банной температуры, хотя в столовой постоянно накурено табачищем, а по всем лестницам распространяется нестерпимый запах от жарящихся на кухне рябчиков и бифштексов, — однако петербургская „публика“ весьма усердствует и благоволит к театральным маскарадам. Маскарад служит пунктом безразличного вмещения всех каст и сословий. Вы думаете, например, что эта великосветская дама (блистающая на словах своей наивностью и целомудрием относительно некоторых предметов житейской опытности), в то время как она с любопытством спрашивает, что такое маскарад, и сожалеет, что никогда не видала его, — вы думаете, она и в самом деле никогда не бывала там? Жестоко ошибаетесь: бывает, довольно часто, почти постоянно бывает; но ездит с предосторожностями.

…В маскарадных ложах между светскими дамами иногда выходят прелюбопытные стычки, причем каждая злобно и ревниво замечает в глазу другой малейшую соринку, а назавтра, без масок, обе будут казаться милейшими приятельницами и удивляться одна перед другой: что это, дескать, наши мужья находят в этих маскарадах, и станут уверять друг друга, что обе не имеют о запретном плоде никакого понятия.

А эта престарелая матрона? Скрывши под капюшоном и маской свое безобразие, она из темной литерной ложи высматривает себе поклонников, очень юных и вполне ей неизвестных. А этот почтенный старичок? Весь на пружинах, стан в корсете, шея на подпорках, дабы голова не качалась чересчур уж шибко, лицо и волосы раскрашены, одна нога в гробу, другая на маскарадном паркете. Он уверяет, что бывает здесь больше для внука. А внук, должно быть, больше для дедушки.

…Маскарад, как и всё в Петербурге, имеет своих завсегдатаев. Есть личности, которых вы видите везде и всюду, но есть такие, которых можно встретить только в маскараде» (Л. Крестовский).