Когда Вэл вышел из зала, Кейт снова повернулась к заинтересовавшим ее доспехам. Она взялась за металлический палец перчатки и принялась сгибать и разгибать его.

— Где нож, Кейт?

Она вздрогнула и обернулась к Алексису.

— Привязан к ноге, — ответила она, а затем снова обратила свое внимание на доспехи. Ее рука потянулась к шлему, передняя часть которого была вытянута вперед, как морда животного.

— Кэти Энн!

Она посмотрела на Алексиса. Он все еще был в одежде для верховой езды, но ни в его лице, ни в теле не было никаких признаков изнеможения, характерных для него после его смертельных скачек.

— Оставь доспехи в покое, — сказал он. — Меня охватывает дурное предчувствие при мысли о том, что ты намеревалась сделать этим ножом.

— Ничего особенного, — она сочла разумным не упоминать о последнем разговоре с графом.

Алексис с угрожающим видом сделал по направлению к ней два шага.

— Я только собиралась испугать его, если в этом будет необходимость, — быстро сказала она.

— Нет.

— Но я думала, что тебе больше понравится, если я возьму нож, а не револьвер.

— Бог мой, — Алексис потер висок с таким видом, как будто у него раскалывалась голова.

— Я могу взять револьвер, — сказала она.

— Нет, нет, — он как бы в раздумье прикусил свою нижнюю губу. — Я полагаю, что ты не позволишь мне оберегать тебя.

— Конечно, — сказала она.

— Но ты не откажешься от своего ножа. Она покачала головой и улыбнулась ему.

— Хочешь посмотреть, как я его бросаю?

— Ты знаешь, что с моими кавалеристами управляться легче, чем с тобой?

— Спасибо?

Алексис ничего не ответил. Он схватил ее за руку и потянул в сторону старой скамьи, где он сел рядом с ней и взял ее руку. Кейт увидела, как ее пальцы исчезли в его ладони. От тепла его кисти жар разлился по всей ее руке. Она почувствовала внутри легкую дрожь возбуждения.

— Я должен извиниться за моего кузена, — сказал он.

— В этом нет необходимости. Ты не несешь ответственности за его плохие манеры. И как бы то ни было, я чуть не рассмеялась ему в лицо. Подумать только — он считает меня Иезавелью!

— Чему же тут смеяться? Она опустила глаза.

— Вряд ли меня можно назвать женщиной, которую мужчины считают неотразимой.

Она заметила только быстрое движение, и без всякого предупреждения его губы сомкнулись на ее губах. На мгновение она оставила глаза открытыми и уловила взглядом густые черные ресницы, синеватую тень на выбритых щеках. Почувствовав, как его губы впиваются в ее рот, она закрыла глаза. Затем он отпустил ее. Он провел кончиком языка по ее губам, прежде чем отстраниться, чтобы посмотреть на нее. Взяв ее рукой за подбородок, он приложил большой палец к ее губам.

— Я объясню тебе то, чего тебе, очевидно, никогда не говорили, — прошептал он. — Твое лицо — это совершенный овал. Твои глаза могут быть похожи на глаза испуганного жеребенка, а затем в одно мгновение превратиться в озера вулканического стекла. Я с огромным трудом удерживаюсь от того, чтобы не запустить руки в твои волосы, когда падающие на них солнечные лучи превращают их в шелковый костер. И я уже не могу припомнить, сколько раз мне приходилось удерживать себя оттого, чтобы затащить тебя в ближайшую спальню и попытаться… ну, возможно, мне лучше не развивать эту мысль, — он прикоснулся пальцем к кончику ее носа. — Ты ведь не понимаешь этого, правда? Она положила руки ему на грудь и, упершись ладонями, оттолкнулась от него.

— Ты совсем не думал, что я такая замечательная, когда мы впервые были представлены.

— Но ведь это случилось во время пожара, моя невинная. Даже я не могу ухаживать за дамой, когда на моих глазах сгорает дотла дом.

— Нет, я имею в виду прошлый год. У Офелии был бал. и ты сказал, что повредил ногу и не можешь танцевать со мной, — она боялась поднять взгляд на Алексиса, но он молчал так долго, что ей пришлось сделать это. Он, нахмурив брови, озадаченно смотрел на нее.

— Я была очень белая, и волосы у меня были зачесаны назад, — сказала она.

— О, — он на несколько мгновений задумался, а затем изумленно уставился на нее. — Так это была ты под всей этой пудрой? Не надо, не говори мне. Это Офелия сказала тебе напудриться, я знаю. — Он вздохнул. — Я действительно сказал, что не могу танцевать. Я был груб.

Кейт кивнула. Она не собиралась говорить ему о том, что видела, как он танцует с другой женщиной после того, как он отказался танцевать с ней. Она боялась доверить ему свою боль.

— Я был разъярен и позволил своему гневу вырваться наружу, — сказал он. — К сожалению, ты оказалась на пути. Я хотел швырнуть Офелию в ближайший свинарник.

Он отпустил Кейт, и она повернула голову, чтобы увидеть, как он встает со скамьи. Он опустился перед ней на одно колено и взял ее руку в свои.

— Ты не позволишь мне извиниться за Фалька, но ты должна разрешить мне сделать это за себя.

Кейт внимательно рассматривала пол.

— Ты поступил нечестно, — сказала она, бросив на него взгляд.

На его лице тут же расцвела восхищенная улыбка.

— Ты— честная малышка. Можешь ли ты простить меня за то, что я был таким ослом?

Кейт почувствовала, что ее лицо пышет жаром, и, не поднимая головы, быстро кивнула. Алексис снова рассмеялся и поцеловал ее в щеку. Он наклонил голову так, чтобы ему было видно ее глаза.

— Это я должен смущаться, — сказал он. — Ведь ошибку допустил я.

Как только она заставила себя посмотреть на него, она сразу же почувствовала себя лучше. Он выглядел гораздо менее угрожающим, когда он смеялся. Уголки губ Кейт приподнялись, и Алексис тут же перестал смеяться. Она увидела, как изменилось выражение его лица. Он, не мигая, смотрел на нее, а потом сглотнул и закрыл глаза. Когда он снова открыл их, на нее нахлынула зеленая волна жара, которая заставила ее вспомнить о пустыне, о расплавленном солнечными лучами воздухе, островках зеленых пальм и великолепном, опасном льве, готовящемся к прыжку. Кейт поняла, что стоит за этими образами. Он был возбужден.

Почему он ничего не говорил? Он просто неподвижно сидел и обливал ее тело горящим маслом своего взгляда. Она хотела прикоснуться к его губам, как он прикоснулся к ее. Она боялась, что если он ничего не скажет, то она просто вцепится пальцами в его ногу. Она чувствовала, что должна это сделать. Ее пальцы шевельнулись, и она в тревоге вскочила на ноги.