— У тебя вкус, Кейт. Простоту и элегантность нельзя не оценить.

Кейт прижала руку к губам, чтобы подавить смех.

— Я не видела вас, леди Джулиана.

Мать Алексиса подошла к ней, окруженная своим кошачье-собачьим двором. Из-за угла выскочила обезьянка и бросилась в гостиную.

— Я должна поговорить с вами, моя дорогая. Джулиана заперла за Кейт дверь в гостиную и села рядом с ней на диван.

— Ваша помолвка, моя дорогая.

— Я знаю, что вы удивлены. Я не англичанка, и я не родилась в благородной семье. Джулиана похлопала Кейт по плечу:

— Тише, детка. Я очень к тебе привязалась. И я думала, что мы с тобой одного мнения о моем сыне. Именно поэтому я и не могу понять этой помолвки.

— Я думаю, я просто изменила свое мнение.

— Напрасно, — Джулиана отвела глаза от Кейт и, разговаривая, перебегала взглядом от одного предмета в комнате к другому. — Твое первоначальное мнение было верным, но я понимаю, что ты слишком долго подвергалась разлагающему воздействию Алексиса. Именно поэтому я должна сказать тебе правду.

— Да?

Джулиана уставилась взглядом на свои плотно сжатые руки, лежащие у нее на коленях, и начала раскачиваться взад-вперед.

— Мой сын хуже, чем Каин. Кейт покачала головой, но Джулиана не смотрела на нее.

— Ты знаешь, почему мой сын скачет верхом так, будто все демоны ада преследуют его? Потому что так оно и есть. Они гонятся за ним с тех пор, как в возрасте двенадцати лет он убил моих мужа и дочь.

— Нет.

Джулиана стала раскачиваться быстрее.

— Это правда, хотя это никогда не было доказано. Он поссорился с ними обоими, а затем пошел и натянул рыболовную леску между двумя деревьями, где они должны были скакать на лошадях. Голова Талии была отрезана от тела, а лошадь моего мужа, упав, раздавила его. Единственным человеком, который это видел, был Алексис, потому что это именно он устроил ловушку, — Джулиана перестала раскачиваться и подняла на Кейт взгляд, полный муки. — Он говорит, что не помнит, что было до того, как они погибли, и после того. Ничего нельзя было доказать, а власти вовсе не собирались арестовывать мальчишку, который внезапно унаследовал титул и одно из крупнейших в Англии состояний.

«Это невозможно, — подумала Кейт. — Сострадательный Алексис— убийца?» Она попыталась представить мужчину, которого она знала, ребенком-монстром, который мог спланировать подобный ужас. Смешно. Подобный поступок шел вразрез с его характером.

— Но ведь ничего не было доказано, — сказала она. — Кто-то мог натянуть там леску совсем по другой причине, или кто-то другой мог хотеть смерти вашего мужа.

Слова замерли на губах у Кейт под немигающим взглядом женщины, сидевшей рядом с ней. Джулиана продолжала, как будто Кейт вообще ничего не сказала.

— Мой муж был единственным, что привязывало меня к этой жизни, ради чего я жила. Когда он умер, я превратилась в живую тень. Алексис, может быть, и не помнит, что тогда произошло, но он все же верит, что это он совершил эти убийства. Я думаю, что он пошел в кавалерию в надежде умереть. А еще женщины.

— Леди Джулиана, я не думаю, что вам следует рассказывать мне все это.

— У него была любовница. Когда он был еще совсем юным. Она исчезла, и никто не знает куда. Еще одна погибла при аварии экипажа, которая вовсе не была несчастным случаем. Жена генерала в конной гвардии стала его любовницей два года назад. Было широко известно, что она любила молодых, красивых офицеров-кавалеристов. Особенно она любила их в своей конюшне ночью, на полу в стойле, моя дорогая. Однажды утром ее нашли в стойле, а ее голова была разбита копытом жеребца.

— Достаточно, — Кейт вскочила на ноги и стала лицом к матери Алексиса. — Это невозможно. Алексис не мог сделать всего этого.

— Он— воплощение зла, моя дорогая. И он умен. Никто мне не верит. Я не могу убедить даже Фалька, но я должна заставить тебя понять это. Тебе грозит опасность, если ты окажешься в его руках.

— Вы сказали, что лорд Фальк верит в невиновность маркиза, — ответила Кейт. — Лорд Фальк — один из самых религиозных людей, которых я когда-либо встречала. Если он уверен, что Алексис невиновен, то я тоже верю в это.

Джулиана поднялась и взяла на руки свою обезьянку. Две кошки и три пуделя заторопились к дверям.

— Ты шокирована. Я дам тебе время, чтобы обдумать это и привыкнуть к этой мысли, дитя мое. Милосердный наш Господь знает, что у меня было достаточно времени, чтобы привыкнуть к этой мысли.

Леди Джулиана оставила ее в одиночестве, и Кейт пнула ногой коврик, который лежал возле дивана.

Абсурд. Невозможно. Если бы ему нравилось убивать, он бы любил войну. Никто не может таить в душе так много зла без того, чтобы это как-то не проявилось в его поведении.

Не удовлетворившись ударами по коврику, Кейт нацелилась на диван и ударила носком ботинка по подушке. Должно быть, у Джулианы эта ужасная идея родилась много лет назад и за это время она просто разъела ее сознание. В конце концов, эту женщину нельзя не признать странной. Все эти звери. Никто не знает, сколько их у нее. А то, что она иногда забывает, кто мертв, а кто нет. И ее бессонница. Мама узнала, что леди Джулиана почти целыми ночами лежит на кушетке, а горничная ей читает. А иногда она бродит из комнаты в комнату, а горничная ходит за ней и все так же читает, пока не наступит время одеваться утром.

Нет, на мнение Джулианы полагаться нельзя. Этой женщине нужен был кто-то, кого можно было бы обвинить в своем несчастье, и, казалось, она хотела обвинить в этом своего собственного сына. Неудивительно, что Алексис скакал по полям, как сумасшедший.

Чай был просто катастрофой. Алексиса не было, и Кейт была благодарна ему за отсутствие. Джулиана беспрерывно бросала на нее печальные взгляды. Фальк был раздражителен, как взъерошенный кот; он тоже не одобрял ее помолвки с его благородным кузеном голубых кровей. Динкли сбились в кучку, подпитывая разговорами общую ненависть к ней, а миссис Бичуит все время всхлипывала в свой платочек.

Вэл бросал гневные взгляды на графа Кардигана из разных углов комнаты. Кардиган рассматривал Кейт с таким видом, как будто бы он был бакланом, а она рыбой, которую ему хотелось поймать в свои когти. Он был в ярости из-за нее и жаждал мести. Мысли об этом заставили ее почувствовать еще большую неловкость, чем она испытывала до сих пор.