— Ничего не я буду, если не найду, — успокаивал Моргунов капитана, когда выяснялось; что ключ, хоть и похожий, да не тот.

У каждого ключа передыхали. Установив, что место не то, и известив об этом капитана, Моргунов проворно стягивал с себя штаны и голышом кидался в ручей, издавая при этом всякие ликующие звуки и выбрасывая вперед руки, будто собирался «ласточкой» нырнуть в полуметровую глубину. Он фыркал гоготал, наслаждался в этом ручье, садился и ложился на галечное дно громко шлепал по воде ладонями и, как бы ни был мелок ручей, умудрялся окунуть в него стриженую голову.

Солдатики не купались. Засучив по локти рукава гимнастерок они лишь остужали холодной водой лица. Серошапка разувал один сапог, усаживался на какой-либо камень, побольше, и погружал в воду натертую ногу, стараясь другую ногу в сапоге, держать на сухом. А Черногор оставался, равнодушен и к тайге, и к солнцу, и к воде. Его занимали поросшие зеленью отвалы да мелкая галька по бортам ручьев. Он где-то подобрал старый деревянный лоток с потрескавшимся днищем, таскал его под мышкой, промывал в нем породу, а точнее, эти самые камни из отвалов и меленькую речную гальку. При этом он все время бурчал что-то себе под нос, чего нельзя было разобрать, и досадливо качал головой.

— И тут не добрали золота? — строго спрашивал его всякий раз Серошапка.

— И тут не добрали.

— Так добрать надо, — не то советовал, не то настаивал капитан.

— Доберем когда-нибудь, — отвечал Черногор.

— А как доберете, если прииск закрыли? — пытался уяснить капитан.

— В том-то и дело, — непонятно отвечал Черногор.

Так они три дня кружили по тайге: с сопки на сопку, из распадка в распадок. Да так ничего и не выкружили. Чем дальше, тем больше Моргунов сбивался с толку. То ему казалось, что ручей, где зарыто золото, лежит влево от бывшего четвертого полигона, то вспоминал, что по дороге к ручью должен встретиться каменный грот. Один раз тайгу пропорол его голос:

— Эй, служба, давай сюда!.. Нашел!.. Место нашел!..

Первым в пологую низинку, где беззвучно протекал мутный ручеек, прибежал Черногор. За ним — солдатики, потом — сильно прихрамывавший на одну ногу Серошапка.

— Здесь!.. Точно помню, что здесь!.. — возбужденно размахивал руками Моргунов. — Как глянул, так и вспомнил! Сейчас подумаю, где точно коробка зарыта. Где точно нам копать…

— Постой, ты ж говорил, отвалы породы должны быть. — напомнил ему капитан.

— Насколько я понимаю, вы в той ложбине мыли? — спросил его Черногор.

— А как же, — ответил Моргунов и растерянно огляделся в поисках отвалов.

— Тогда пустой звон, — сказал Черногор.

— А похоже, зар-р-раза-а!.. — тоскливо проговорил упавшим голосом Моргунов.

И так расстроился, что не стал купаться в ручье.

Ночевали они в пустовавших домиках бывшего участка Медвежий. Пяток брошенных домишек совсем пришел в негодность. Штукатурка с них опала пластами, ветер посносил с петель двери, а с крыш железо. Крыши глядели в небо черными ребрами догнивавших стропил. Все расщелилось, перекосилось, в сенях проросла трава, подоконники оплелись мхом, а рамы — какой-то блеклой, ползучей травкой.

Каждый день, к вечеру, сюда прилетал вертолет, садился в гущу травы возле беспризорных домиков. Домишки тряслись от поднятого им ветра, трава дыбилась и ходила ходуном, а с ближних лиственниц опадали сухие ветки.

Летчиков было трое — все молодые, курносые и рыжие, точно семейный экипаж. Они привозили им продукты, а главное — прилетали осведомиться, найдено ли золото и не пора ли их снимать. В первый день рыжий экипаж прилетал дважды: утром высадил их, вечером — полагая, что их надо забрать. Узнав, что золото пока не найдено, пилоты не стали улетать, а вынесли из вертолета ружья и часа на три скрылись в тайге. Вернулись они с трофеями: курносый механик нес на плечё целлофановый мешок, полный битых куропаток. Моргунов в это время сидел на трухлявом крылечке и от нечего делать разглядывал вертолет.

— Парень, иди поделюсь! — позвал его механик.

Моргунов подошел к нему. Механик стал выбрасывать из мешка на траву серых, с кроваво-красными гребешками петушков и курочек, тоже серых, но без гребешков.

— Будет… Куда столько? — сказал ему Моргунов.

— Как — куда? Суп сваришь, это почище курятины, — ответил ему второй пилот, такой же курносый, как механик, и подмигнул голубым глазом в рыжих ресницах.

— Вы бы ружьишко оставили… На один денек, а? — попросил Моргунов. — Оставьте на денек.

Пилоты переглянулись. Рыжий командир покачал головой в кожаном шлеме:

— Нельзя, парень.

— Ладно… — вздохнул Моргунов.

— А ты за что отбываешь? — спросил его механик.

— За драку. Три года отмерили, — охотно объяснил Моргунов…

— Зачем же ты дрался? — спросил его командир.

— По делу… заслужили, — сдержанно сказал Моргунов.

— Ну, раз заслужили — значит, по делу, — снова подмигнул ему второй пилот.

К вертолету, прихрамывая, подошел Серошапка. Попросил пилотов привезти ему зеленки, йоду и какой-нибудь мази для ноги. Те пообещали привезти и улетели.

А на четвертый день с ними улетел и Черногор. Решил поискать в архивах старые геологические карты здешних мест и здешних выработок. Сказал Моргунову, что с картами они скорее сориентируются. Когда вертолет скрылся из виду, взлохматив траву на поляне и раскачав лиственницы, Серошапка с обидой спросил Моргунова:

— Что ж ты, Моргунов, так?.. А?..

— Как? — не понял тот.

— А ты подумал, сколько час полета на такой машине стоит? — снова спросил капитан, кивнув на небо.

— А что, дорого? — поинтересовался Моргунов.

— Двести двадцать рублей, — ответил капитан. — Теперь прикинь, сколько уже часов налетали. А ты никак свою ложбину не вспомнишь. Не мог же ты совсем забыть?

— Не мог, конечно, — ответил Моргунов.

— Тогда чего ж ты?.. Вспоминай, вспоминай получше, — попросил его капитан.

— Я вспоминаю, — ответил Моргунов. Потом спросил у капитана разрешения половить с солдатиками рыбу.

— Ступай лови, — разрешил Серошапка и заковылял от Моргунова к домику, где ночевал. Одна нога его была в сапоге, другая — в шерстяном носке, натянутом поверх забинтованной ступни. Нога никак не заживала, и, возвращаясь из тайги, капитан первым делом, освобождал ее от тисков сапога.

Рыбачили в неширокой речушке, протекавшей метрах в ста от домиков. Еще в первый день Моргунов смастерил «морду» из четырех палок и обрывка сети, найденного в одном из чуланов. Речушка кишмя кишела хариусом, рыба плотными косяками ходила под самым берегом. За каких-то полчаса Моргунов с солдатиками набивали хариусом вместительную «морду» и втроем тащили тяжелую ношу к домикам. Уху варил сам Моргунов, солдатики помогали чистить скользкий хариус, нанизывали на ржавую проволоку, развешивали вялиться. Соли для рыбы хватало: в одном из домиков нашли среди брошенных дырявых кастрюль, тазов и ведер трехлитровую стеклянную банку, полную приржавевшей сверху соли. Капитан Серошапка благосклонно относился к рыбной ловле, сам с удовольствием хлебал уху и поедал жаренных на свином жире (за неимением постного масла) хариусов.

Черногор вернулся на другой день. Привез пуд бумаги в мешке — связки пропыленных карт, стянутых бечевками. Рыжие пилоты тут же улетели, пообещав завтра наведаться, а Черногор занялся картами: разворачивал захватанные грязными руками, продырявленные на изгибах листы, раскладывал их на траве. Капитан, солдатики и Моргунов помогали ему поровнен укладывать листы, прижимали их камешками по углам…

Когда карты длинной простыней выстлались по траве, Черногор попросил Моргунова подойти к нему и начал объяснять, показывая тонким прутиком в разные места карт:

— Смотрите, Моргунов, вот здесь мы с вами сейчас находимся А это — старые полигоны прииска: первый, четвертый, двенадцатый и так далее. Вы говорите, мыли недалеко от четвертого?..

— Да, за четвертым мыли, — подтвердил Моргунов, пристально всматриваясь в карты.