Вот он заметил на другом берегу Токо, обрадовался и закричал:

— Эй, друг! Хочешь утю? Подарок тебе делаю. Свежая, только что убитая! На, держи!

Сильно размахнувшись, Андрей бросил утку через поток. Но птица еще не застыла, ее крылья широко взметнулись, словно она в последний раз хотела вспорхнуть, подняться в небо, и, не долетев до мальчика, упала в реку. Течение подхватило ее и потащило в опустевшее озеро.

Выругавшись, Андрей поднял голенища подвернутых высоких резиновых сапог и полез в воду, чтобы поймать утку, но не успел, она проплыла мимо, тихо кружась бесформенным сгустком помятых перьев.

Токо оцепенело смотрел на убитую утку, на человека, на всю эту неправдоподобную жуткую картину, и казалось, что ему снится страшный сон, что ничего этого на самом деле не случилось, что утка жива и по-прежнему сидит на гнезде в едва различимом от вездехода следе, среди травы, среди наливающихся, но еще не раскрывшихся ягод морошки, мелкой шикши и голубики, в переплетении низкой тундровой растительности, в которой даже зоркому и пытливому взгляду трудно отыскать птичье жилище.

— Слушай, малыш, — услыхал он голос Кузьмы, — Иди-ка домой, ступай в свою ярангу. Не надо тебе всего этого видеть.

Андрей, не дотянувшись до утки, несколько раз чертыхнулся и выбрался обратно на берег, неприязненно оглядываясь на своего товарища и на Токо, неотрывно наблюдающего за ним.

— А чего тут такого особенного! — вызывающе крикнул он, — Ну, убил утку! Да их тут, может, мильёны летают. Слушай, мальчик, разве вы уток не бьете, не едите утятину? Ну, если не утятину, то оленину едите? Верно? А ведь олень тоже живой, и у него горячая красная кровь!

Токо медленно повернулся и пошел к стойбищу, на этот раз не выбирая дороги, шагая прямо по морошечнику; его провожали истошные незатихающие крики крачек.

Слезы катились из глаз, и, вытирая их рукавом, Токо громко всхлипывал, вздрагивая всем телом. Несмотря на теплый день и яркое солнце, он вдруг почувствовал невесть откуда взявшийся внутри себя холод, перешедший в самый настоящий озноб. Перед глазами все еще стояла картина: Андрей, и утка с капающей из клюва густой красной кровью, ужо окрасившей зеленую траву и еще зеленоватые ягоды шикши.

Токо не хотел появляться в таком виде в яранге, и он, присев на качнувшуюся под ним кочку, постарался успокоиться.

Андрей посмотрел на удаляющуюся утку и вернулся к палатке. Кузьмы возле нее не было. Сплюнув с досады, Андрей подошел и заглянул внутрь.

— Ну что? И откуда ты такой выискался — защитник природы? А? Ты знаешь, как называются такие люди, как ты?

— Ну? — сквозь зубы спросил Кузьма.

— Экологи! — процедил Андрей, вложив в это слово все свое презрение.

— Не выражайся, — огрызнулся Кузьма, — Нас сюда послали не ругаться, а работать, устраивать базу, ждать технику, готовить площадки. Экологи, быть может, и вредные люди, но мы — мерио… мелиро…

— Мелиораторы! — подсказал Андрей.

— Вот именно — мелиораторы! — поднял палец Кузьма, — Давай, заходи в палатку, не собирай сюда комаров.

Андрей плотно наложил одну на другую полы палатки, чтобы лишить комаров малейшей возможности пробраться внутрь, и уселся на мягкую моховую подстилку.

— А утка уплыла, — с сожалением произнес он. — Не понимаю: что это ты на меня так взъелся?

— Да не взъелся, вздохнул Кузьма. — Ты бы видел лицо мальчонки! Будто по нему ты шарахнул дробью. Такая на нем была мука.

— Не сектант же, — возразил Андрей. — И он мясо ест.

— Угу, — кивнул Кузьма, — Очень может быть, что обожает оленье мясо.

— И утиное, — добавил Андрей.

— И утиное, — согласился Кузьма. — А все же убивать ее не следовало.

— Ну почему? — с вызовом спросил Андрей. — Я читал, мы, чукчи — народ охотничий.

— Да потому, что утка-то была с выводком, с малыми детишками, — с болью произнес Кузьма, — Понимать надо!

— А-а, вот о чем ты, — усмехнулся Андрей, — Я об этом и не подумал. Но ведь других уток здесь нет. Так подальше еще и гуси линялые ходят. Неужто на попробуешь молодой гусятины вместо завтрака туриста из банки? Если хочешь знать, то настоящий покоритель Севера, беспредельных арктических просторов должен уметь прожить охотой, тем, что может дать ему природа. Ты слыхал когда-нибудь такое имя — Стефансон?

— А кто это?

— Знаменитый полярный исследователь начала века, соперник Амундсена и Нансена! — насмешливо протянул Андрей. — Так вот, этот Стефансон утверждал, что настоящий мужчина в Арктике может прожить тем, что добудет ружьем. Сам доказал это на собственном опыте и написал книгу, которая так и называется «Гостеприимная Арктика».

— Ну, может, летом еще можно, — с оттенком недоверия проговорил Кузьма. — А зимой?

— Зимой можно добывать дикого оленя, куропатку, а в море — тюленей и белого медведя…

— Так они теперь все там, — возразил Кузьма.

— Где там?

— В красной книге! И белый медведь, и морж, и другая живность.

— Но не утка!

— Знаешь, — задумчиво проговорил Кузьма. — Кроме красной книги, есть еще и совесть у человека.

— И желудок, — торжествующе добавил Андрей, — Ну ладно, не будем больше об этом! Главное в настоящее время — это сохранить климат в коллективе.

— Какой такой климат? — с недоумением спросил Кузьма.

— Эх, Кузьма, Кузьма! — усмехнулся Андрей. — Мы же с тобой здесь, в тундре, в арктической пустыне, как в космосе. Нас только двое в беспредельном пространстве, в окружении враждебной стихии. Мы посланы в разведку, подготовить плацдарм для…

— Освоения тундро-космического пространства! — насмешливо перебил разошедшегося товарища Кузьма.

— Погоди! — досадливо отмахнулся Андрей. — Мы с тобой, если говорить без трепа, а серьезно, и впрямь как в капсуле космического корабля. Мы должны быть совместимы, то есть не должны ссориться, надо уметь уступать друг другу во имя главной цели…

— Если по-твоему, то мальчишка-то, выходит, инопланетянин? Ну, Андрей, по-моему, ты зарапортовался.

— Но ведь дело, на которое мы посланы; и впрямь важное! — продолжал Андрей. — Ты вспомни!

Кузьма хорошо помнил разговор в окружном центре. Из Магадана приехали ученые люди, специалисты по вечной мерзлоте. По их наметкам выходило, что если спустить воду из тундровых озер, то на высохшем ложе можно посеять травы для коров, которых на Чукотке из года в год становилось все больше. Животных прибывало, а корму не хватало, да и накладно оказалось на самолетах возить сено из центральных районов.

Озеро, на берег которого высадили Кузьму с Андреем, выбрали для закрепления опыта. Предполагалось пригнать сюда мощную землеройную технику — бульдозеры и экскаваторы, вырыть канал в соседнюю речку и по ней спустить озерную воду в Анадырский лиман. На карте это выглядело весьма заманчиво и убедительно, и само-то озеро казалось никому не нужным, отдаленным от больших поселков и городов. И земля вокруг него представлялась унылой, испещренной болотными черточками. Может быть, на той карте и была прочерчена ниточка вот этой речки, впадающей в озеро, но Кузьма тогда не обратил на нее внимания, занятый главным образом попытками вообразить расстояние от озера до окружного центра.

— Покорители Севера нуждаются в хорошем питании, — продолжал Андрей, — в том числе и в молочных продуктах. А чтобы корова хорошо доилась, ее надо хорошенько кормить. Я слушал одного лектора. Вот он сказал так: если все чукотские озера осушить и засеять травой, сено можно даже экспортировать! Представляешь — чукотское сено на мировом рынке! В Японии и на Аляске предприниматели дерутся за право получить здешнее сено…

— Ну уж хватил куда — экспорт! — криво усмехнулся Кузьма. — Давай-ка лучше подумаем, чем нам сегодня ужинать.

— А ты зря, — с укоризной произнес Андрей. — Ведь расти-то будет не простая трава!

— А какая ж?

— Мамонтовая!

— Это как понимать?

— А понимать вот как, — продолжал Андрей. — Ученые выяснили, что на осушенных озерах вырастает редкий вид травы, очень древний, которым в свое время кормились жившие здесь мамонты. Питательность ее в несколько раз превосходит обыкновенную траву.