Домой я вернулся без рыбы, но Попов «линию моего поведения» одобрил:
— Ну и правильно сделал. А ворону тоже надо жить, как и нам с тобой.
Зеленые флаги
«Узкая долина, сдавленная горами».
Не правда ли, сколько раз мы читали эту фразу! Почти для всех она превратилась в ничего не выражающий штамп. Эту «узкую долину, сдавленную горами» я нашел в своем путевом дневнике, и мне стало обидно, что так бедно и скучно отметил я час, сохранившийся в памяти на всю жизнь.
Эта долина была похожа на широкую бутылку с длинным узким горлом. И но мере того как мы продвигались по ее горлу, все выше становилось небо, все реже стояли лиственницы, все сильнее сначала дул, а потом больно бил в спину холодный ветер: выбрось в сторону ладонь — и возникнет ощущение тяжести, будто гирьку на руку положили.
— Проклятая труба! — ругался Попов.
Не в силах противостоять напору ветра, старик почти бежал, как и все мы, по каменистой тропе, с которой воздушный поток смея все живое: ни травинки не осталось под ногами.
И только отдельные деревья устояли. Сразу мы их не замечали даже. Заплечные мешки давили на спину, неровная каменистая дорога заставляла смотреть под ноги, а не в небо… Между тем в проклятой трубе эти одинокие деревья были воистину замечательны. Невысокие, они цепко стояли на земле на своих искривленных ногах. Молодые побеги с вершин вымерзли, и создавалось такое впечатление, будто неведомый садовник подстриг их под гребенку. Но самое удивительное в этих лиственницах — их хвойная крона: сучья и ветви с наветренной стороны начисто срезаны, и остальная часть «подстриженной» кроны как бы бежит за ветром, полощется истрепанным, но гордым зеленым флагом.
— Выстояли! Не упали!! Живем!!!
Рано или поздно все на свете кончается. Выбрались и мы из этой «узкой долины, сдавленной горами». И когда я набросал карту нашего маршрута, на ней появилась еще одна новая запись: «Долина Зеленых флагов»!
«Северянин»
Меня всегда удивляло обилие всяческой растительной снеди на Колыме.
В урожайный год кедровый стланик черен от тугих маленьких шишек, густо набитых орешками. А они жирные, и кедровое масло отменно вкусное.
Московских бы грибников в колымскую тайгу: вот бы утешились! После дождя под каждым березовым кустом целые выводки крепких толстопузых коротышей. Все грибное многолюдье прижилось и щедро распространилось по Колыме: и жирные маслята, и хмуровато-солидные подберезовики, и многочисленное и многоцветное семейство сыроежек; как одуванчики, желтеют моховики на красноватых тундровых просторах, ну и, конечно, царь грибов — толстенький, с массивной шляпкой, плотный белый гриб.
Невообразимо обильны и очень красивы россыпи брусники по ягелю. Ее яркие вечнозеленые листочки и пунцово-красные гроздья сплошь прошивают рыхлое беловато-серое поле нарядным узором со вкусом одевается северная природа! Покрытая туманной сизой дымкой, голубица заполняет низины непроходимыми зарослями. Рукой ее не возьмешь — слишком она нежна для грубого прикосновения пальцев. Попов соорудил нечто вроде лотка, расчлененного на Конце наподобие растопыренных пальцев, и этим снарядом с маху черпал голубицу, набирая ее ведрами. А какая крупная и сочная морошка растет на Колыме — объедение!
Попов приносил также с колымских лугов пучки зеленой петрушки и тонкие перья ароматного чеснока…
Все эти «дикорастущие», как их несколько пренебрежительно называют, должны быть причислены к лику растений-героев. В самом деле, большую часть года свирепствуют лютые холода, а они живут и даже красуются вечной зеленью. Лето, правда, влажное, жаркое, светлое, но ведь оно короче воробьиного носа, земля оттаивает только с самой поверхности, и чуть копни ее — вечная мерзлота. А колымская зелень успевает стряхнуть зимнее оцепенение, пойти в рост, деловито быстро отцвести, завязать плоды, и они каким-то чудом к осени вызревают, зимой коченеют, а к весне все равно остаются живыми. На все эти превращения зеленым северянам в лучшем случае отпущены июнь, июль и август. Поразительно!
Но…
— Слов нет, хороша брусника, прихваченная морозом, и грибов вволю, а все-таки хочется свежей рассыпчатой картошки! Посыпать бы ее солью да с коркой ржаного хлеба!
Сверх своего обычая Попов не поднял на смех мои гастрономические мечтания, а спокойно предложил:
— Чего же, давай сходим. Тут не так далеко совхоз должен быть. Много-то они без наряда не дадут, а сколько унесем на себе, — чего им, жалко, что ли.
Я прикинул на карте. «Не так далеко» выходило километров за сорок от нашей стоянки. Но разведчики на подъём легкие, да и любопытно было посмотреть, как на вечной мерзлоте овощи растут.
Отправились мы в совхоз. В тайге заночевали, а когда поздний утром следующего дня вышли на совхозные земли, глазам не поверили: женщины на просторном поле срезали и складывали у межи тугае вилки крупной белокочанной капусты.
Мы поздоровались, спросили, где нам найти главного.
— Оставайтесь у нас — главными и станете. Мы таких интересных мужчин лет десять не видели!
Речь у колымских огородниц была задиристой и вольной:
— Алевтину Ивановну ищите — она у нас главная.
Дело прошлое, но мне так не хотелось уходить от этих расторопно работающих языкастых женщин!
Попов ехидничал:
— Ты не гляди больно-то пристально, ослепнешь. Пошли в контору…
Алевтина Ивановна оказалась уже немолодой женщиной с обветренным лицом и сухими потрескавшимися губами. Несколько церемонно она спросила:
— Чем могу служить?
— Да мы, собственно, так, — замялся я, — пришли по-соседски, познакомиться с вашим хозяйством.
Попов оказался менее дипломатичным:
— И картошкой маленько разжиться, сколько унесем.
Сдержанная Алевтина Ивановна посветлела:
— Ну, унесете-то вы немного… И такая беда — людей не хватает, хоть разорвись. Сентябрь на исходе. Вот-вот морозы. А сколько еще капусты не срезано, картофель только копать начали…
— А вы картошку-то как, из-под лопаты берете? — спросил деловито Попов.
Алевтина Ивановна вздохнула:
— Все руками пока. Инженеры для северных огородников машин еще не придумали.
— Ну, так мы согласны, — по-крестьянски верно и просто понял Попов прозрачные намеки Алевтины Ивановны. — Давайте лопаты, поможем. Землю лопатить мы привычные.
Женщины приняли нас в свою артель с веселой издевкой:
— Ну вот, не все нам мужиков кормить: пускай сами попробуют, почем фунт лиха!
Попов добродушно, по-стариковски отбивался:
— Застрекотали, сороки! Теперь не ленитесь только подбирать за нами!..
Хорошо уродило колымское картофельное поле! Клубни крупные, тугие. Копать их было истинным удовольствием.
Мне рассказывали, что в Якутии много засушливых мест. На Колыме — наоборот, одолевали дожди. Воздух здесь чистый, прозрачный, световой день длинный-предлинный. То, что климатологи называют инсоляцией, здесь достигает рекордной величины. Все это, видимо, и объясняет и пышность колымской зелени, и мощность клубней…
Поздно вечером мы ели в совхозной столовой борщ из свежей капусты. Правда, заправлен он был консервированной тушенкой, но все равно казался очень вкусным. Ели мы и вареную картошку с солью… Все вышло, как нам хотелось.
Алевтина Ивановна, ставшая волей судьбы главным агрономом северного совхоза, рассказывала, что с картофельного, гектара они намерены снять тонн пятнадцать.
— Успеть бы только убрать и укрыть надежно. Всего в наших местах много: и тепла, и света, и влаги. Одного только не хватает: времени на уборку. Так досадно бывает — растишь, растишь, и вдруг все труды твои вмерзли в землю и пропали! А ведь мы этот картофель рассадой сажаем, а рассаду в горшочках с перегноем неделями холим.
— Это же египетская работа! — невольно воскликнул я.
— Конечно, трудное дело. По-другому мы не умеем пока. Холодостойкие и скороспелые сорта, но все равно далеко им до коренных северян. А картошку свою вы честно заработали, спасибо за помощь. Набирайте сколько унесете. Только не жадничайте — дорога у вас дальняя.
