Однако следующая мысль заставила Чеслава отбросить это предположение:

«Зачем же хозяину лесному скрытно красться? Он у себя в округе всему голова. Волен над всем и всеми. И таиться ему во владениях своих незачем… Но что тогда это за невидаль надвигается?»

А она таки надвигалась…

Но вот движущееся чудовище наконец-то выбралось на освещенное место, и Чеслав смог различить, что среди деревьев мелькнула фигура о двух ногах — людская.

«Значит, человек! — отлегло от сердца, и он почувствовал, насколько вольнее стало дышать. Но вслед за этим возник другой вопрос: — Бот только чего ему здесь понадобилось?»

— У-а-а-а-а-а!!!

Внезапно пронзительный, полный ужаса крик огласил округу. Чеслав даже присел от испуга, настолько он был душераздирающим. От этого громогласного вопля птицы, устроившиеся на ночлег на ветвях ближайших деревьев, всполошились и в панике поднялись в воздух. Хлопанье их крыльев в темноте ночи еще больше напугало молодого охотника, снова заставив подумать о нелюдской сущности:

«Неужто смертный, рожденный матерью смертной, способен так вопить? — Кровь стучала в его сердце, молотом отдаваясь в висках. — А может, это дух усопшего Молчана покинул селение мертвых предков и пришел поглядеть на свое бывшее жилище?»

Но Чеслав тут же отмел эту мысль, потому как ее заслонило другое, не оцененное сразу головой, но замеченное наметанным глазом: неизвестное существо не нападало, а шарахнулось от него прочь. А значит, оно тоже опасается! И никого другого, как его, Чеслава…

Юноша внимательно вглядывался в темноту, куда метнулась пугающая сущность. Но оттуда теперь не доносилось ни звука, не различалось даже малейшего движения. Словно и не было там ничего, а лишь привиделось парню.

Наступившая тишина успокоила Чеслава, вернув ему прежнюю уверенность в себе.

«И сколько же мне сидеть так, терзаясь неизвестностью?» — взыграла в нем злость на происходящее, на неведомое существо и на себя самого.

Чеслав заставил себя распрямиться, хоть и с большой опаской, и сделал в сторону затаившегося осторожный шаг. Второй, третий…

— Изыди! Поди! Прочь от меня! — зашевелился неизвестный на земле и, пятясь, принялся отползать от Чеслава, пока не забился под куст. — Пощади-и-и!

«А голос-то людской… И речь, кажись, наша…»

И тут что-то в голосе кричавшего показалось Чеславу знакомым.

«Неужто? Да быть того не может!»

Он сделал еще несколько шагов к лежащему.

— А-а-а! Н-е подходь, не-людь! — раздался дрожащий от ужаса выкрик из-под куста.

— Ку-у-удряш? — неуверенно спросил Чеслав.

В ответ тишина. Ни движения.

— Кудряш?! — еще раз, но уже громче и увереннее, позвал Чеслав.

— А то…

— Ты?

— Я-а-а-а…

— Ух! — вырвался у Чеслава вздох облегчения.

— А ты… кто… есть?

— Леший! По твою голову дубовую охочусь! — в сердцах выпалил Чеслав от досады, что друг заставил его пережить такой страх.

В ответ немая тишина, только сопение стало громче и чаще.

— Да это же я, Чеслав! — не стал больше испытывать друга юноша, опасаясь, что тот совсем утратит способ­ность соображать. Тем более что и сам еще несколько мгновений тому был в таком же состоянии.

Но Кудряш, по-видимому, не готов был так сразу пове­рить ему и затаился под кустом.

— Да ты чего, Кудряша? Это же я. Поглянь сблизи.

Чеслав опустился на колени и заглянул под куст.

И увидел испуганное лицо с разинутым ртом, насторо­женное, белее снега, и скорее всего — не от лунного све­та. Но постепенно испуг на лице Кудряша исчез, а вместо него расплылась глупейшая улыбка облегчения и радо­сти: таки признал товарища!

— Ты-ы-ы...

— Нет, бабка твоя покойница! Говорю же, что я. Вот и познались.

Чеслав поднялся на ноги и, протянув руку, вытащил Кудряша из-под его убежища — куста.

От радости Кудряш порывисто обнял друга за плечи и замер, а затем несколько раз стукнул его по спине кула­ками, но не больно, а так — чтобы только отвести душу и окончательно прийти в себя. Чеслав с пониманием по­хлопал его по плечу.

— Ну-ну, хорош бодаться. Теперь полегчало?

— Полегчало, — со вздохом согласился Кудряш. — Те­бе бы такой каши с дрижаками наесться по самые уши, до сих пор колотило бы от страха! Зубы небось клацали погромче да почаще дятловой трели?

По тому, что к Кудряшу вернулась обычная склонность к шуткам и острому словцу, Чеслав решил, что друг впол­не успокоился и теперь он может получить ответы на во­просы, которые так и крутились на языке.

— Да ты зачем к земле припадал-то, а после вскакивал, дурило? — ткнул он пальцем в лоб Кудряша.

— Да кто из нас дурило?! — отмахнувшись, возмутил­ся тот и передразнил друга: — Припа-а-адал! Это я за ко­рягу зацепился и со всего маху оземь шмякнулся, — по­тер ушибленное место парень.

— А чего орал как резаный? — допытывался Чеслав.

— Так кто ж не заорет, когда узреет такое... Такое... У-у-у! — На лице Кудряша появилось недавнее выраже­ние ужаса. И хотя сейчас он всего лишь рассказывал о пе­режитом, его от этих воспоминаний даже передернуло. — Б-р-р... Темень! Гляжу — страшко из-за деревьев на меня сунет! Не разобрал, думал, оборотень какой, вурдалака... Ну все, думаю, принимайте, Великие, мою душеньку. Вы­пьют сейчас нелюди всю кровушку да утянут в болото топкое. Вот и заорал напоследок...

— И меня в смерть перепугал! — тряхнул головой Чеслав.

— Да ну? И тебя?!

От такого открытия Кудряшу, кажется, стало еще лег­че. Он даже хохотнул, и не без удовольствия.

Но у Чеслава был к нему вопрос — наверное, самый главный:

— А ты зачем здесь вообще сподобился?

— Так тебя искал... — удивился словам друга Кудряш.

— Искал? Зачем?

В Кудряше взыграло справедливое, на его взгляд, воз­мущение:

— А что ж ты без меня из городища подался? — И он, уперев руки в бока, подступил к Чеславу.

— Да уж больно слаб ты был. Потому и не кликнул с собой.

— Я слаб? — ткнул себе в грудь парень. — Да не слабее некоторых!

Сейчас он напоминал задиристого петуха, который, проиграв бой с соседом, все еще хочет казаться грозным, и это вызвало у Чеслава улыбку, которую, впрочем, благо­даря темноте его товарищ увидеть не смог. И слава скрытнице-ночи, что не узрел, а не то разошелся бы в своем возмущении не на шутку!

— А как узнал, куда я стопы направил? — перевел Че­слав разговор на другое.

— Как-как? — В голосе Кудряша таки чувствовалась оби­да. — Проснулся поутру, гляжу, а тебя-то и нет. На двор — и Ветра след простыл. Спросил Болеславу — она только ру­ками развела. Я к стороже... Говорят: еще затемно куда-то подался, а куда — не сказал. Ну, думаю, и ладно, хотя мог бы мне и сказать. Иду к избе, а тут навстречу кузнец. Дай, думаю, спрошу Тихомира, авось что слышал. Но он тоже ничегошеньки не знал про твою отлучку. А после вспом­нил, как видел, что ты накануне с Кривой Ледой разгова­ривал. Ну, после сожжения... Я ведь про то не знал, сразу после... снопом свалился... — Кудряш тяжко вздохнул, очевидно, вспомнив об усопших родичах. — Разыскал ста­руху, спрашиваю: о чем говорили? А она ведь после того, как мы ее с тобой тогда умыкнули, на меня что на вражину смотрит. Все никак простить не может. А не умыкни мы ее тогда, небось давно бы уже в селение предков перебра­лась, хрычовка кривая. Но я ее медово так спрашиваю: «А не знаешь ли чего, бабуленька?» А она насупилась, губы надула, молчит и делает вид, что меня вообще рядом нет. Ну, ни дать ни взять опороченная невинность! — Кудряш даже хлопнул себя по коленам, вспомнив надменность Леды. — Но я по глазу зрячему ее вижу: знает чего-то. И рассказать-то ей хочется, аж чешется. А не говорит, ко­роста! Я тогда махнул рукой: ничего, мол, ты, бабка, не зна­ешь, только значимости себе придаешь. И сделал вид, что уйти хочу. Тут у нее и вырвалось: «А вот и знаю!» — Ку­дряш вполне похоже передал голос Кривой Леды. — «Да тебе, злыдень, ничегошеньки не скажу».

Чеслав, не удержавшись, хмыкнул и покачал головой, потому как и сам был хорошо знаком с таким поведени­ем старой плутовки. Только пока что ему от нее ничего нужно не было, и старуха сама делилась с ним подсмо­тренным и подслушанным. Но каково же пришлось с ней Кудряшу!