Солдат оглядел щупленькую фигуру Аманкула и усмехнулся:

— Что ж, нам и пустобрехи пригодятся…

— Э, джигит, ты еще не встречал настоящего пустобреха. Вот Ракимгали наш — тот пустобрех. «Закроет глаза и врет вовсю», — говорят казахи о брехунах. А наш Ракимгали врет и даже глазом не моргнет. Недавно в Теке Ракимгали попал в дом атамана Мартынова и рассказывал потом, что у атамана дочь-красавица. Танцевал с ней, вино пил, и атаман сказал Ракимгали: «Ты, Ракмашка, молодец. Дочь моя как раз жениха подыскивает. Ты ей понравился. Почаще приезжай». Потом Ракимгали мне и говорит: «В следующий раз, Аманкул, поедешь со мной. Будешь моим сватом. Возможно, тебе удастся окрутить дочку самого жанарала Акутина. Она тоже хочет выйти за казаха, за такого красавца-джигита, как мы с тобой!» Вот это пустобрех так пустобрех! А ты не веришь, что я одного русского мужичка словил.

Солдат покачал головой и подумал: «Этого, видать, словом не смутишь».

Оставив Гречко и Аманкула среди джигитов, Хаким вошел в штаб и обомлел от радости. Молодой Андреев, которого, он видел летом, стоял над картой и что-то чертил на ней. На самодельных скамейках вокруг стола сидели бойцы, а перед ними стоял Абдрахман и крутил цигарку из клочка желтой бумаги.

— Ау, Жунусов, вернулся, наконец-то! — радостно сказал Абдрахман, протягивая руку смущенному Хакиму.

Хаким поочередно пожал руки всем и начал, не торопясь, рассказывать.

Сахипкерей и Абдрахман, Галиаскар и чернолицый крупный незнакомец внимательно слушали юношу.

— Хорошо, по-геройски поступил. Теперь отдохни, поешь и выспись хорошенько, — сказал ему Сахипкерей.

Абдрахман подошел к Хакиму и опустил руку на его плечо.

— Ты, Жунусов, оказал нашему отряду неоценимую услугу: объехал три волости, распространил воззвание совдепа, узнал и сообщил о джамбейтинских событиях, призвал надежных джигитов в отряд. Все это говорит о о том, что ты — достойный солдат революции. И место твое — в наших рядах. Четвертая армия Красной Гвардии уже освободила Оренбург и с трех сторон окружила Уральск. На этой неделе Уральск будет освобожден от белых. В освобождении мы тоже примем участие. С севера и запада на город наступают двадцать вторая и двадцать пятая дивизии. Им будет помогать и наш отряд. Вот этот чернолицый человек… — Абрахман показал на Мамбета, — привел сюда джамбейтинских дружинников. Они сейчас в сорока верстах отсюда дожидаются офицеров из Уила. Чтобы они не ждали понапрасну, мы решили послать за ними твоего товарища Ораза. Он хорошо знает дружинников. А ты, как сказал сейчас Сахипкерей-ага, отдохни и выспись. Вечером двинемся все в сторону Уральска, — закончил Абдрахман.

Хаким порывисто обнял его.

— Абдрахман-ага, я не устал. Вчера мы ночевали в теплой землянке и хорошо выспались. Я вас очень прошу: разрешите вместе с Оразом поехать к дружинникам.

Хаким с мольбой смотрел на Абдрахмана, с нетерпением ожидая ответа этого мужественного человека, о котором в степи рассказывали легенды… Абдрахман взглянул на Мамбета.

— Коль ты так просишь — быть по-твоему, — сказал Абдрахман, снова положив рук у на плечо Хакима. — На твоем месте я бы на заре вместе с полком пошел в наступление на Уральск. Ты помнишь, Жунусов, как весной озверевшие банды казаков разгромили совдеп и бросили в тюрьму его руководителей? Какое счастье теперь увидеть освобождение славных сынов народа!

В эту минуту Абдрахман показался Хакиму необыкновенным: литые смолистые усы и брови, большие, черные, как смородина, глаза на чистом лице, точеный нос, широкие прямые плечи, статная собранная фигура — такая внешность, казалось ему, может быть только у всенародных вожаков. Айтиев говорил о большой важности предстоящего похода, о великой ответственности, говорил для того, чтобы подготовить Хакима. Юноша радовался, как мальчишка.

— Абдрахман-ага, среди дружинников есть мои друзья, которых я не видел целое лето, — сказал он. — А полк я непременно догоню вместе с ними.

— Хорошо, — ответил Абдрахман. — Но трудно догонять тех, кто рвется вперед…

Хаким и Ораз немедленно отправились к дружинникам в Ащисай, чтобы по следам полка привести их в Теректы, а Айтиев и Парамонов, получившие срочный приказ от командования Четвертой армии, выступили со своими частями громить казачьи сотни из дивизии Акутина.

Рано утром из аула под Чингирлау явился Мамбет с двумя лохматыми чучелами под мышкой.

— А ну, кто из вас участвовал в хорошей байге? — громко спросил Мамбет обступивших джигитов.

Стало тихо. Джигиты недоуменно переглянулись. Кто из казахских юношей не участвовал в праздничных скачках? Кто из них не мчался диким наметом по бескрайней степи? Но сейчас все насторожились: что еще мог выдумать неугомонный Мамбет? Лучше помолчать, посмотреть.

Но Аманкул не смутился, выступил вперед.

— Батыр-ага, во всех табунах Дуаны и Анхаты, Кашарсойгана и Ащисая, я думаю, нет такого скакуна, которого бы я не оседлал. Как вам известно, в табунах Шугула — сплошь отборные тонкогривые, длиннохвостые тулпары. А их — от сосунков до шестилетних красавцев — растил и лелеял я, ваш ничтожный братишка. На знаменитом тое потомков Турлана я пришел первым на карем жеребце с белой отметиной! — тараторил Аманкул.

— Откуда ты появился такой шустрый? — перебил его Мамбет.

Аманкул испуганно отступил назад и понизил голос:

— Батыр-ага, я еще вдобавок легок на коне. Легче шапки становлюсь я на скачках. К тому же ведь уметь надо, скакать-то. Надо низко пригнуться к гриве, ноги вытянуть назад, точно пловец в воде, а сам весь тянешься вперед, будто хочешь нырнуть, вместе с конем молнией рассекаешь воздух. Да что говорить, я никогда не отставал в байге. Вот Хаким пусть скажет, если не так. И не только Хаким, все аулы вдоль Анхаты подтвердят.

Мамбет посмотрел на Хакима, и тот, полагая, что Мамбету понадобился хороший наездник, кинулся Аманкулу на помощь:

— Он сказал всю правду. Это Аманкул, табунщик хаджи Шугула, он вырос на коне. Может скакать с утра до вечера без устали.

— Не трус? — коротко спросил Мамбет.

Хаким замешкался, но ловко нашел ответ:

— Разве джигит может быть трусом? Трусит лишь тот, кто не уверен в себе, не видит своей цели. Наш Аманкул лишен этих недостатков.

— А ты умеешь блеять по-козлиному? — продолжал Мамбет, чуть улыбаясь.

И Аманкул и все остальные джигиты облегченно вздохнули, заметив, как смягчился голос чернолицего великана.

— По-козлиному не пробовал, а как баран — могу.

— Кто блеет по-бараньи, сумеет и по-козлиному. А волком выть сможешь?

— О, тут уж я непревзойден, батыр-ага! Только скажи, какой тебе нужен вой? Тоскливый предвечерний вой голодного волка или победный предутренний вой сытого, когда он зовет к себе свою драгоценную подругу?

— Все сгодится. Вечером поедешь со мной, — отрезал Мамбет. — Приготовь коня. Ты, я вижу, немного болтлив?

Мамбет отправился в штаб, держа под мышкой две телячьи шкуры.

Едва Мамбет отошел, как Аманкул начал строить догадки: для чего чучела из телячьей шкуры понадобились ему?

— Я думал, что шкуры издохших телят хранят только в доме нашего хаджи, оказывается, их и в этих краях собирают, — начал он издалека, — Если бы я знал, что они нужны для байги, я бы приволок сюда целый воз. Чулан хаджи забит такими шкурами.

— Ох, и горазд же ты врать, Аманкул! Думаешь, он для игры притащил чучела? — пробурчал один из джигитов.

— Да нет же, — протянул Аманкул. — Для дела принес бы целехонькие. А то, что это? Шкура пегого теленка. Да и распялили-то тяп-ляп. Вот увидишь, даже корова мычать не станет.

— Вот глупец-то, а! — возмутился джигит. — Мы же не собираемся с чучелом доить коров. Они нужны для того, чтобы напугать вражьих коней!

— Вот сказанул! — плутовато ухмыльнулся Аманкул. — Если чучелом из шкуры сдохших телят можно напугать врага, тогда воевать не стоит. Я бы тогда выставил против русских все из чулана хаджи!