— Завтра же попытаюсь помочь тебе, — обещал Ораз и стиснул плечи Нурума. — Только смотри: никому ни слова. Врагов у тебя сейчас не меньше, чем друзей. Остерегайся.

Порешив на этом, Ораз проводил Нурума.

У каждого свои опасения. Для главы велаята адвоката Жанши самым опасным из всех образованных и авторитетных людей был учитель Губайдулла Алибеков.

Один из вдохновителей известной группы Мендигерея Ипмаганбетова, которая на съезде интеллигентов края в Коспе открыто выступила против формы руководства автономией и налоговой политики правительства Жанши, учитель, человек уже немолодой (ему было под пятьдесят), по-прежнему оставался в ауле и учил детей. Его младший брат, Галиаскар Алибеков, после казачьего погрома в Уральске решительно перешел на сторону Мендигерея и Абдрахмана; он тайно создавал ячейки, вооруженные отряды, собирал вокруг большевикЬв казахскую молодежь. Жанша знал об этом, но, понимая, что такого известного, всеми почитаемого человека, как Губайдулла, весьма выгодно привлечь на свою сторону, глава велаята перед отъездом в Уил послал к нему своего верного помощника офицера Каржауова с наказом выведать истинные помыслы учителя.

Это было на другой день после того, как Мамбет всколыхнул всю казарму…

Утром учитель Губайдулла отправил своего сына Мер-хаира к тому хутору, куда вчера направился Мамбет. Мальчик вскоре вернулся и сообщил:

— Папа, ваш батыр не ночевал на хуторе. Никто его не видел, и никто не слышал о нем.

Исчезновение буйного джигита встревожило Губайдуллу. Своевольный сын степи, он мог и сам пропасть ни за что и навлечь погибель на своих товарищей. «Нехорошо, что я отпустил его, не указав верного пути. Он ведь спрашивал, где Галиаскар. Вот я и послал бы его туда, чтобы избавить от когтей Гаруна-тюре. В городе должны знать, где он сейчас», — подумал учитель и велел сыну запрягать коней, чтобы срочно выехать в город.

Губайдулла начал одеваться, когда Мерхаир снова вошел в комнату.

— Папа, какой-то офицер просит разрешения войти.

Учитель молча кивнул. Вскоре в юрту вошел капитан Каржауов, учтиво протянул учителю обе руки и направился к почетному месту.

Губайдулла хорошо знал его и как чиновника, и как человека. Когда-то Каржауов окончил шестилетнюю русскую школу, затем учительские курсы, однако учителем не стал, ушел в чиновники и сейчас возглавлял канцелярию велаята, был секретарем — помощником Жанши. Соответственно немалому чину он пользовался недоброй славой среди населения: был беспощадно жесток. В этом году, во время сборов средств для велаята и его армии, не осталось, наверное, человека в окрестностях, который не изведал бы камчи Каржауова. Хотя он и не трогал аул Губайдуллы, но в соседних аулах Булан и Кожакелды бесчинствовал, и учитель знал об этом. Неожиданный приезд свирепого служаки озадачил учителя. Первое, о чем он подумал, как принять нежданного гостя? Оказать ли ему все почести, или держаться неприступно-холодно? О чем беседовать за дастар-ханом? Неудобно сказать ему в глаза о его неприглядных поступках, но делать вид, что ничего не знаешь, и обмениваться любезностями, — вовсе подло. Губайдулла решил быть особенно осторожным в разговоре с этим «гостем», а при случае намеком, колкостью задеть и показать свое к нему отношение.

Чванливый Каржауов молчал недолго; усевшись за стол и по обычаю расспросив о здоровье хозяина и его семьи, он сразу заговорил о главном.

— Уважаемый старина, — официальным тоном начал он. — Вероятно, приезд человека, ни разу не бывавшего в вашем доме, показался вам следствием очень важных и неотложных дел. Ничего подобного, смею вас заверить, нет. Я приехал к вам с салемом мирзы Жанши. Господин Жанша решил перевести центр велаята в самую гущу казахов — в город Уил, куда он сам вот-вот выезжает. «Очень сожалею, что из-за множества дел не могу лично заехать к Губа-еке, — просил он передать вам свои слова. — Но где бы мы ни были — вблизи ли, вдалеке ли — мы постоянно с глубоким уважением вспоминаем вас…» Вот с этим приветом мирзы я и приехал к вам.

Губайдулла пытливо глянул в лицо офицера: оно было бесстрастным, вялым, глаза тусклыми, уголки губ брезгливо-высокомерно опущены; весь он был отталкивающе холоден. «Ты, видать, служака усердный, но бесчувственный, как железо. Возможно, ты и поверил, что твой хозяин захотел быть в гуще казахского народа, хотя на самом деле он попросту удирает в Уил, чувствуя грозную поступь Уральского фронта. Жестокость — следствие невежества, самодурство — признак ограниченности», — думал учитель, осуждающе поглядывая на самодовольную позу Каржауова.

Прежде чем ответить на слова гостя, учитель повернулся к сыну:

— Распорядись, Мержан, чтоб подготовили достойное угощение дяде правителю, редкому гостю.

Мержан понял по голосу отца, что следует зарезать барана. Но гостю, казалось, не было дела до беспокойства отца и сына. Словно стервятник, расправивший крылья, продолжал он сидеть за столом.

Мальчик на минуту замешкался, то ли надеясь, что гость откажется от угощения, сказав: «Спасибо, я очень спешу, мне некогда», то ли ожидая другого распоряжения отца, вопросительно взглянул на обоих мужчин, чуть поклонился, прошептал: «Хорошо» и вышел из юрты.

Каржауов заговорил снова. Он пожалел Губайдуллу.

— Губа-еке, ваше место ведь в двухклассной русско-киргизской городской школе. Что вам здесь делать в захудалом ауле? Здесь могли бы работать юнцы, только что окончившие курсы.

На этот раз учитель ответил сразу:

— Настоящему учителю все равно, где учить детей: в городе или в ауле. Ну, а если еще кое-кто считает, что аульные школы хуже городских, то это от пренебрежительного отношения к аульной школе некоторых высокомерных верхоглядов. Я считаю целесообразным открывать в аулах школы высшей степени. Шестилетние или девятилетние средние школы должны быть не только в городах. Их следует открывать и в аулах. И этой цели я посвящу остаток своей жизни.

— О, я вижу, вы обиделись.

— Нет, я не слишком обидчив. Я говорю то, что думаю, — спокойно возразил учитель и только сейчас вспомнил о «привете» главы велаята. — Спасибо, что мирза Жанша с уважением вспоминает меня. Еще раз благодарю за то, что он специально послал вас ко мне с салемом…

— Да, да, специально послал, — подхватил Каржауов. — Доставь, говорит, почтенному человеку мой салем.

— Но, должен сказать, что ваше сообщение о переезде в Уил меня, мягко говоря, поражает. Странное решение: ведь городок наш Джамбейты не в России находится…

Каржауов снова перебил:

— Конечно, не в России, но все же согласитесь, учитель, Джамбейты стоит не в густонаселенной казахской степи.

— Это вы… серьезно говорите? — спросил Губайдулла, в упор глядя на Каржауова.

Секретарь-помощник удивленно вскинул брови.

— Разумеется. Это ведь не тема для балагурства.

— Хотя я с вами никогда не встречался, однако всегда считал вас одним из видных руководителей. Центр велаята, расположенный вдали от торговых и культурных очагов, от базаров и школ Уральска и Оренбурга, не напоминает ли вам одинокое дерево в пустыне? Мне трудно поверить в то, что образованные люди во главе велаята не подумали об этом. Тут есть, видимо, какая-то другая причина.

— Нет, другой причины нет. Таково решение наших руководителей.

— В таком случае, это решение напоминает игру в прятки, когда дети прячутся за домом и кричат: «А ну, найди меня!..»

— Откровенно говоря, ваше сравнение, будто бы решение правительства похоже на детскую игру, меня тоже поражает.

Каржауов побледнел, Губайдулла крякнул, помедлил, отложил «Уральский вестник» и, взглянув на оскорбившегося офицера, тоже нахмурился.

— Я не люблю говорить намеками, господин Каржауов. Когда учительствуешь много лет, привыкаешь ясно, четко и открыто излагать свои мысли. Если Джамбейтинский велаят действительно переводится в Уил, то это напоминает мне басню Крылова о волке, убежавшем из лесу. Это, пожалуй, точнее, чем сравнение с игрой в прятки. Подумайте сами: на бухарской стороне Яика расположено множество волостей: Чингирлау, Бурли, Теректы, Ханку-лы, Косатар, Уйректы-Куль, Жезбуга, Карасу, Дуана, Ан-хаты, Большая и Малая, Тайпак, Уленты, Шидерты, Булдырты, Джамбейты, Сабынды-Куль, Кара-Тобе, Тамды. В самом центре этих волостей стоит Джамбейты. Потому царское правительство и выбрало Джамбейты уездным городком, географическим центром так называемого Западного велаята. Уехать отсюда на сто пятьдесят верст — значит, отделиться от этих волостей, намеренно податься в Мангышлакские степи. Следовательно, разговор об укреплении в самой гуще казахского народа — это явный обман для оправдания каких-то других намерений.