Вообще, давно известно: так, как вредят себе сами зэки, не навредят никакие менты. Последние только охраняют, а арестанты варятся в собственном соку. Да взять хотя бы ситуацию с теми же жалобами, когда кто-то кричит: «Меня сдали». Напрашивается вопрос: «Не от тебя ли узнали?» Закладывая человека, стукач ничего не выдумывает. Он всего лишь передаёт операм услышанное. Хотя ранее я про них рассказывал, но тема эта интересная, остановлюсь подробнее.

Стукачами не рождаются, ими становятся. Но всё же, чтобы доносить, нужно иметь особый склад характера. Только в дешёвых детективах умный сыщик ловит кого-то на чём-то противозаконном и предлагает альтернативу: или ты работаешь на меня, или садишься в тюрьму. И всё, потекла к оперу информация. Ерунда это, через некоторое время компромат устареет. К тому же порядочный человек выберет второе — тюрьму. Ну а если задержанный согласится «помогать» органам, то он уже готов был стать осведомителем. Его к этому просто подтолкнули. Опера, кстати, предлагают сотрудничать почти всем арестованным, но не все же дают согласие. Как правило, шантаж уместен лишь в том случае, если человек постоянно находится под контролем. Бывает, в следственных изоляторах оперативники вербуют насильников-малолеток. Мы, мол, скроем от сокамерников твою статью, посадим тебя к неопытным первоходам, а ты будешь докладывать: кто что говорит и у кого какие запрещённые предметы в камере. А поскольку насильника в случае отказа ожидают малоприятные (для кого как) манипуляции со сфинктером прямой кишки, то он принимает предложение. В основном же люди сами идут на контакт с администрацией. Кто-то — чтобы иметь курево и чай, другие — для свиданий с родными, третьи — потому что озлоблены на весь мир и по своей природе гнилой не могут не стучать. Продавшиеся операм за пачку курева и заварушку чая — самые примитивные и легко выкупаются. Обычно это неоднократно судимые зэки. Их подсаживают к неопытным первоходам. И рецидивисты, пользуясь у новичков дешёвым авторитетом, выступают в качестве советчика. Мало того что выспросят о преступлениях сокамерника, так ещё и явку с повинной порекомендуют написать, посулив, будто отпустят под подписку о невыезде.

Опера в тюрьме сажают по режиму. Первоходов, строгачей и особистов отдельно. Так что, если в камере все в первый раз судимые, а с ними сидит «засиженный» арестант с непогашенными судимостями, стоит насторожиться. Сексоты, описанные выше, с большим энтузиазмом продолжают стучать и после освобождения. А поскольку в силу ограниченных умственных способностей совершить крупное преступление они не могут, то промышляют по мелочам. Когда такой экземпляр попадается, опер, памятуя его былые заслуги, может «отмазать» своего человека.

Сложнее дело обстоит с так называемыми добровольцами. Они стучат потому, что презирают серую массу. Считают себя выше других. Их гложет зависть. В голове у них каша из чувства ложной справедливости и личной подлости. Такие, только чтобы получить возможность сделать кому-то плохо, доносят с вдохновением. Эта категория буквально горит на работе, только бы выведать у конкретного лица информацию. По просьбе опера они легко могут сесть в карцер с интересующим администрацию объектом. Случается, что интеллект у них мощней и вычислить их довольно трудно. Это в СИЗО.

В правильной («чёрной») зоне определить осведомителя не так сложно. Хотя его контакт с оперативником, само собой, происходит без свидетелей. И сексот всегда отопрётся, сказав, что вызывали за заказным письмом. Но всё-таки о «кумовских» все знают, но не связываются с ними. Бывает, конечно, если кто-то «спалился» по его доносу или по пьянке, осведомителей сильно избивают, «опускают», убивают, но нечасто. Кому охота лишний срок получить?

С другой стороны, законопослушным гражданам от стукачей только польза. Но их ненавидят в народе. Не последнюю роль здесь играет статус. Если ты милиционер и внедрился в банду, то ты герой-разведчик. А если без погон, то — фу, стукач-доноситель!

Впрочем, в России каждый второй — сексот. В зонах и тюрьмах более миллиона заключённых, не они же сами себя сдали. В «красных» колониях народ стучит поголовно, бегает в штаб наперегонки. Посмотрите, с каким энтузиазмом откликнулись наши люди на призыв властей после террористических актов сообщать о подозрительных соседях. Правда, власти потом сами не рады были. Ничего конкретного им не сообщили, но по сто звонков в день одному участковому принимать приходилось: сосед на соседа косо взглянул и сразу попал в разряд подозрительных.

С другой стороны, когда человека сдают милиции, это расплата за его деятельность. Ведь не будут же без оснований доносить на нищего работягу. Дыма без огня не бывает, и если вами заинтересовалась карательная система, значит, вы что-то нарушили.

Как же уберечься от внимания ментов? Поменьше говорите, ведь на реплику «меня сдали» всегда можно спросить: «Не от тебя ли узнали?»

Зона «красная» — общий или строгий режим. Как известно, в местах лишения свободы осуждённые не любят активистов (зэков-помощников администрации). Сотрудники их также презирают, но используют в своих целях, чтобы держать под контролем массы спецконтингента. К тому же активисты соглашаются выполнять такие поручения, которые нормальный арестант никогда не сделает. Совсем наглеют всякие завхозы, председатели секций дисциплины и порядка и прочая «шерсть»^[10] в зонах, где начальство насаждает «красное движение». «Воровской ход» там под запретом. Вообще, там под запретом само сносное существование. Менты лично за порядком не следят, а только направляют и поддерживают своих приспешников. Те навязывают дисциплину, доводя её до маразма. Простые заключённые с подъёма до отбоя буквально не могут спокойно дышать. Есть целые регионы, где тысячи осуждённых деградируют под гнётом идиотских инструкций и отсебятины, навязанной людьми в погонах.

Зэков ломают прямо в карантине. Пока не напишешь заявление о приёме в секцию (в «чёрных» зонах это в падлу), не вымоешь пол в туалете (в правильных колониях этим занимаются «петухи») — в отряд не поднимешься. Но надо ещё выучить колонистскую песню, правила поведения. Научиться маршировать. Громко, хором и по одному приветствовать сотрудников.

Дальше — жизнь по распорядку: подъём, выход на зарядку в любую погоду. После — идеальная заправка коек, уборка. В столовую — строем и с песней. Там команда: «Садись». На приём пищи отпущено очень мало времени. Но даже если не доел, по команде «Встать» надо быстро и синхронно метнуться в строй. За любое нарушение — штрафной изолятор, строгие условия содержания, помещение камерного типа. То есть карцер, лишение здоровья, побои, беспредел УИНовского спецназа.

В колониях, как и на воле, часто нет работы. Значит, несколько часов надо провести на табуретке. Сидеть на кровати запрещено. Выйти покурить или в туалет можно только с разрешения дневального (он может долго не разрешать). Задержишься там более пяти минут — посчитают ушедшим в побег.

Есть ещё часовая прогулка строем с песней. Хозработы. Нигде нельзя расслабиться. Не понравишься активисту или не дашь ему щедрый «подгон» (на воле чиновники называют это «откатом») с передачи, он напишет на тебя рапорт. Кретинский по содержанию, но вполне достаточный для начальства, чтобы сгноить тебя в карцере. Самые распространённые рапорты привожу дословно: «Смотрел в сторону „запретки“ (ограждения), думал о побеге». После такого доноса могут признать склонным к побегу (повесят красную полосу). Выйдя из штрафного изолятора, будешь бегать на вахту — отмечаться у дежурного каждые два часа. Спать положат у самой двери, на сквозняке. Или в столовой спросишь раздатчика: «Почему суп жидкий?» Рапорт будет таким: «Гнал жути повару, пытался завладеть гущей». Когда активист увидит, что ты дал кому-то закурить или угостил чем-то, напишет два рапорта: «Занимался поборами» и «Пытался заработать дешёвый авторитет, делал подгоны». Даже когда, получив разрешение, завариваешь чай, активист рядом. Он оценивает крепость напитка. Если, по его мнению, чай слегка крепковат, пишется донос: «Пил чифир, поддерживал воровские традиции».