Удивительно, но Гитлер никогда не думал о том, чтобы быть похороненным в столице завоеванной им империи; во всяком случае, за двенадцать лет я ни разу не слышал от него о подобном желании. Он часто говорил о своей могиле как о средстве политического влияния на нацию, которое нельзя недооценивать. И в самом деле, когда я слушал его рассуждения на эту тему, у меня часто возникало ощущение, что он мечтал о помпезном мавзолее для себя не столько из жажды славы, сколько из политических побуждений. Он руководствовался теми же мотивами, когда говорил, что хочет хотя бы год править рейхом из дворца фюрера в Берлине — тогда здание пройдет сакраментальный обряд посвящения. В то время его идеи казались мне бескорыстными; сегодня я понимаю, что они были высшей формой самовосхваления и исторического тщеславия.
В тот день нашей целью был металлургический завод Линца, где находился крупнейший в Германии цех по сборке наших сверхтяжелых танков. У нас оставалось немного времени, и Гитлер провез нас по местам своей молодости. Он показал нам гостиницу на берегу Дуная, где в 1901-м почти год жил Карл Май. Потом мы проехали мимо бывшего дворца барона фон Туна, где в 1783 году Моцарт написал Линцскую симфонию. У Земельного театра мы выбрались из машины и вошли в огромный зал, построенный, по всей видимости, в начале восемнадцатого века. Здесь все пришло в запустение; плюшевая обивка кресел вытерлась и порвалась; занавес запылился. Но Гитлер, казалось, этого не замечал. Он с волнением показал нам дешевые места на галерке, откуда он впервые увидел «Лоэнгрина», «Риенци» и другие оперы. Потом жестом дал понять, что хочет остаться один. Какое-то время он с отсутствующим взглядом мечтательно смотрел куда-то вдаль. Между тем мы в некотором смущении стояли в стороне; никто не осмеливался шевельнуться, и прошло минут пять, прежде чем Гитлер вернулся к действительности.
— Теперь в замок, пожалуйста, — произнес он тоном хозяина и одновременно музейного экскурсовода.
Мы прошли через арочные ворота и оказались в знаменитом внутреннем дворе замка Ландхаус с его трехэтажными аркадами.
— Здесь вы видите, на что были способны гордость бюргеров и самоуверенность патриция четыреста лет назад. Если вы сравните Линц того времени с его тремя тысячами жителей с сегодняшним городом и задумаетесь о его развитии в будущем, мои планы в отношении этого города не покажутся вам слишком экстравагантными.
Мы проехали еще несколько сот метров к так называемому Земельному музею.
— Его построил Бруно Шмитц, — рассказывал Гитлер. — Серьезный архитектор, как вам известно. В молодости я часто совершал паломничество сюда и любовался всем этим великолепием. Посмотрите на эти ворота — какие роскошные украшения! А эта стеновая панель со скульптурным орнаментом. Ее длина — больше ста метров. А некоторые уверяют нас, что это был период упадка! Что это искусство распада. Отнюдь. Я сам думал о чем-то подобном, когда делал наброски фриза для моей триумфальной арки после тюремного заключения в Ландсберге. Брекер сделал превосходные эскизы, но эти ничем не хуже. Правда, потом мои вкусы изменились под влиянием Трооста. Но сейчас, когда я опять вижу это здание, должен признать, что оно остается одним из высших достижений немецкой архитектуры.
Через полчаса мы прибыли на металлургический завод, который установили здесь только после присоединения Австрии. Нас уже ждали Гудериан, генеральный инспектор бронетанковых войск, и гауляйтер Эйгрубер.
16 января 1951 года. Прошлой ночью пришлось прервать рассказ о Линце. Несколько раз мне казалось, что я слышу звук резиновых подошв, и в конце концов так разволновался, что отложил письменные принадлежности. Лежа в темноте, я вспоминал жаркие споры по поводу планов Гитлера, разработанных еще в 1938 году и предусматривающих строительство гигантского промышленного завода рядом с Линцем. Геринг одобрил их и включил в четырехлетний план, но Тодт и особенно планировщики города выступили против. Гитлер лично выбрал строительный участок рядом с городом. Ему говорили, что восточные ветры с Дуная принесут в город вредный промышленный дым, но он отмахивался от всех возражений. Доктор Тодт убеждал, что прекрасный старый Линц превратится в закопченный промышленный и пролетарский город, наподобие Эссена, но Гитлер не желал прислушиваться к его доводам. Точно также он проигнорировал мои возражения, что огромный завод закроет городу выход к берегу Дуная, а это — наиболее ценный участок с точки зрения городского планирования. В его собственных аргументах не было и намека на романтику; это был трезвый математический расчет. По словам Гитлера, осуществление его далеко идущих планов в отношении Линца станет возможным, только если город сам сможет нести расходы по обслуживанию новых зданий. С налоговыми доходами от заводов Германа Геринга будущее Линца будет обеспечено на все времена.
Когда пешком, когда на машине, мы осмотрели раскинувшийся на огромной территории завод. Он занимал площадь примерно 2500 акров и был раза в три больше завода Круппа в Эссене. Мы начали с осмотра прокатного стана, потом заглянули в сталелитейный, кузнечный и другие цеха. Гитлер наблюдал за чистовой обработкой корпусов и орудийных башен для тяжелых танков. Довольный увиденным, он отвечал на приветствия инженеров и рабочих, иногда обменивался с ними парой слов или пожимал им руки.
Когда мы покинули большой металлургический завод, Гитлер с восхищением заговорил о современной архитектуре, о зданиях из стекла и металла. «Видите этот фасад Длиной больше трехсот метров? Какие великолепные пропорции. Здесь другие требования, не те, которыми мы руководствуемся при строительстве залов для проведения партийных съездов. Там наш дорический стиль является выражением нового порядка; здесь же необходимо техническое решение. Но если какой-нибудь современный архитектор захочет построить тут дома или здания муниципалитета в заводском стиле, я скажу: он ничего не понимает. Это не модерн, это безвкусица, и к тому же нарушает вечные законы архитектуры. Свет, пространство и функциональность необходимы для рабочего места; в муниципалитете мне требуется благородное достоинство, а в жилом доме — чувство защищенности, которое помогает мне справиться с суровой действительностью. Только представьте, Шпеер, рождественская елка у стеклянной стены. Невозможно! Здесь, как и везде, мы должны думать о разных сторонах жизни».
После металлургического завода мы проехали несколько километров к востоку на завод Нибелунгов, крупнейший производитель танков в нашей программе вооружений. Мы хотели узнать, как продвигается строительство семидесятитонного танка «Тигр Порше», который Гитлер намеревался использовать несколько месяцев спустя во время наступления под Курском. Он был уверен, что этому танку нет равных, и рассчитывал, что несколько десятков таких танков смогут изменить ход летней кампании 1943-го и, соответственно, помогут ему выиграть величайшую из всех войн. Через полчаса он и думать об этом забыл и с тем же интересом обсуждал с Глассмейером, руководителем создававшегося в то время оркестра Брукнера, идею ежегодного фестиваля Брукнера, наподобие Байрейтского. Когда после всех этих архитектурных фантазий, музыкальных грез и военных видений мы приехали к спецпоезду, его грубо вернули к действительности. Адъютант доложил о массивной бомбардировке Парижа. Бомбили среди бела дня при мощной поддержке истребителей; немецкая противовоздушная оборона оказалась бессильна.
23 января 1951 года. В последнее время много читал, все подряд: Мопассана, Д. Г. Лоуренса, Герхарта Гауптмана, Теодора Драйзера, Шницлера, Свифта.
Но из этого чтения я извлек настоящую пользу — у меня появилась новая идея. Я больше не читаю пьесы; вместо этого я раз в неделю хожу в театр. Покупаю билеты, оставляю пальто в гардеробе, собираю труппу и вхожу в фойе с воображаемой программкой в руке. Когда поднимается занавес, со сцены веет прохладным ветерком, и я чувствую запах клея, пыли и папье-маше. На днях посмотрел «Ганса-живодера» Цукмайера; завтра у меня в программе Нестрой с пьесой «Кавалер роз».
