Придерживаясь нашей договоренности, Порше, когда Гитлер спросил, что он думает об этой машине, дал краткий уклончивый ответ: «Конечно, мой фюрер, мы можем построить такие танки». Все остальные молча стояли рядом. Заметив разочарование Гитлера, Отто Заур стал с воодушевлением расписывать возможности чудовища и его значение для развития военной техники. Через несколько минут они с Гитлером вели восторженный диалог, с каждым словом все больше впадая в эйфорию. С таким же энтузиазмом Гитлер говорил со мной, когда мы обсуждали будущие архитектурные проекты. Подстегиваемые неподтвержденными данными о создании русских сверхтяжелых танков, они, отмахнувшись от всех технических недочетов, восторгались боевой мощью танка весом 1500 тонн. Они решили перевезти его по частям в железнодорожных вагонах и собрать прямо перед выводом на поле боя[4].
По нашей просьбе с фронта привезли заслуженного полковника танковых войск. Наконец ему удалось вставить замечание, что взрыв ручной гранаты или зажигательного снаряда около вентиляционного отверстия может привести к воспламенению топливных паров. Раздраженный этим неприятным замечанием, Гитлер ответил: «Значит, мы оборудуем его пулеметами, которые можно будет изнутри направлять в любую сторону». Повернувшись к полковнику-танкисту, он добавил назидательным тоном: «В конце концов, со всей скромностью могу сказать, что я не новичок в этой области. Именно я перевооружил Германию». Разумеется, Гитлер понимал, что 1500-тонный танк — уродливое чудовище, но все равно был благодарен Зауру за поддержку. В завещании, которое он составил незадолго до смерти, он снял меня с поста министра вооружений и назначил Заура моим преемником.
Пока я наблюдал, с какой готовностью Отто Заур выполняет распоряжения охранника, в памяти всплыл еще один случай. В последние недели войны он добился у Гитлера разрешения на переезд в Бланкенбург вместе со своим штабом. Всегда наглый и жесткий с промышленными магнатами, он сам был начисто лишен смелости. Поэтому я сочинил текст и подложил в его почту: «Как сообщает Британская радиовещательная корпорация, нам стало известно, что Заур, известный заместитель Шпеера, сбежал в горы Гарц и спрятался от наших бомб в Бланкенбурге, но наши бомбардировщики и там его найдут». В панике он тут же перенес свой штаб в ближайшую пещеру.
29 января 1947 года. Ослаб после очередной простуды. Часто кружится голова. Мои физические силы заметно уменьшаются; пропадает также способность сосредотачиваться.
3 февраля 1947 года. Утром кружилась голова. Побаливает сердце. Лежу в постели и не могу читать; строчки плывут перед глазами. Доктор проявляет заботу. Как всегда. Весь день предавался мечтам.
6 февраля 1947 года. В лыжном костюме иду на слушания, где я выступаю свидетелем Мильха. Пустой зал. Присутствуют всего трое: судья Мусманно, некий мистер Демми, прокурор, и адвокат защиты. Мильха здесь нет. Приятно снова оказаться в просторном помещении с настоящей мебелью. Странно, но это повышает чувство уверенности в себе. Я машинально слежу за юридической игрой в вопросы и ответы между обвинением и защитой и думаю, какую силу придавало буржуазии внутреннее убранство мира. Надежность окружающей обстановки внушает чувство безопасности. Дом бюргера был прочной крепостью, последним заслоном от внешнего мира, образно выражаясь. Гитлер все время искал нечто подобное. Чрезмерность, характеризующая все его дома, вплоть до загородного коттеджа, и даже монументальность его мебели говорили о том, как остро он в этом нуждается. И сколь красочно это характеризует меня.
Утром три часа даю показания, а чувствую себя вполне бодрым; после обеда потребуется гораздо больше сил. Обвинение воздерживается от перекрестного допроса; адвокат Мильха доволен, так как я заявляю, что решения в Центральном планировании принимал я, а не Мильх. Таким образом, я принимаю на себя большую ответственность за депортацию рабочей силы из оккупированной Европы, которая была в ведении Заукеля (тем самым частично снимая ее с Мильха).
8 февраля 1947 года. Первая прогулка за шесть дней. Больше не чувствую слабости. Может быть, это был всего лишь страх перед дачей свидетельских показаний?
Вечером под заголовком «Мильх выдавал промышленные секреты» читаю два абзаца о моих пятичасовых показаниях, и оба неверные. Мильх не раз говорил мне, что Гитлер приказал показать генералу Вуйемену, начальнику штаба французских ВВС, самые секретные модели самолетов, когда Вуйемен приехал с официальным визитом в Германию в конце лета 1938 года. Мильх также получил приказ продемонстрировать последние виды авиационного оружия и раскрыть наши методы обучения. От гостя не скрыли даже наше первое электронное оборудование, предназначенное для обнаружения самолетов. Возможно, демонстрацией нашего авиационного превосходства Гитлер надеялся добиться покорности французского правительства ввиду предстоящего Судетского конфликта. Но к 1944 году Гитлер, похоже, совершенно забыл о своих собственных распоряжениях и гневно настаивал, что Мильх выдал французам секрет радара.
Выступая свидетелем со стороны Мильха, я заявил, что на деле эти демонстрации снизили боевую мощь немецких люфтваффе. С другой стороны, Мильх имел все основания заключить, что у Гитлера не было никаких воинственных намерений на ближайшее будущее.
10 февраля 1947 года. Литовским охранникам по-прежнему сложно придерживаться строгих правил. Они то и дело разрешают мне пройти с ведром и шваброй в свидетельское крыло. Сегодня днем я говорил там с несколькими генералами, один из них передал мне привет от Гудериана. Дело в том, что сотни высокопоставленных военных держат в так называемом генеральском лагере в окрестностях Нюрнберга. Многим из них американцы поручили поработать над вопросами военной истории. Из этих разговоров у меня складывается впечатление, что все больше людей изображают Гитлера как диктатора, подверженного неконтролируемым приступам ярости и впадающего в неистовство по малейшему поводу. По-моему, это ложный и опасный путь. Если с портрета Гитлера стереть человеческие черты, если не принимать в расчет его убедительность, его привлекательные качества и даже австрийское обаяние, которым он умело пользовался, достоверной картины не получится. Безусловно, генералы не находились под пятой деспота целое десятилетие; они выполняли приказы человека, который часто спорил, приводя убедительные аргументы.
Некоторые генералы, как я слышал, также пытаются представить провал блицкрига против России как результат правления Гитлера. В основе всех подобных теорий лежит предпосылка, что Германия обладала материальным, техническим и боевым превосходством, которое бездумно растрачивал Гитлер. Это тоже неправда. Охотно признаю, что сам долгое время заблуждался на этот счет, но теперь не осталось никаких сомнений.
Я слышал, в свидетельском крыле Нюрнбергской тюрьмы держат также секретарш Гитлера. Но пока мне не довелось поговорить ни с одной из этих дам.
14 февраля 1947 года. Несколько дней назад, по моей просьбе, капеллан Эггерс передал мне мнения судей по приговорам на Нюрнбергском процессе. Из них получилась целая книга! Сегодня я их дочитал. Тягостное впечатление.
16 февраля 1947 года. Не знаем, что замышляет Гесс. При каждой удобной возможности он спрашивает нас о том, что нужно сделать; недавно он интересовался у Функа о сильных и слабых сторонах каждого из нас.
— Все его слова говорят о том, что он формирует новое правительство, — заметил Функ. — Какое безумие! Представляете, если у него под матрацем найдут список кабинета министров[5]!