1 октября 1963 года. Вчера полчаса провел с Ульфом, сегодня — с Хильдой. Эти встречи с интервалом в год вызывают ощущение нереальности и в то же время причиняют боль. Собрав в кулак всю свою волю, я стараюсь сдерживать эмоции, иначе потеряю всякое самообладание. Потом, когда дети уходят, я каждый раз испытываю подъем, как бы плохо ни прошел разговор. Я изливаю на охранников потоки слов. Эти строчки я пишу с удивлением.

5 октября 1963 года. Сегодня говорил с капелланом о своем ощущении, что я навсегда утратил связь с детьми. Когда он спросил, как часто мне удается с ними встречаться, на мои глаза навернулись горькие слезы. Самое ужасное во всем этом, признался я ему, говорить себе, после каждой встречи, что теперь я целый год не увижу своего ребенка. После этих слов я сразу ушел.

7 октября 1963 года. Сегодня в саду нашел несколько коротких записок Гесса. Он пишет себе памятки для разговора с Ширахом: «Банту производят больше детей, чем товаров», гласила записка. Еще одна: «Любке поздравляет СССР с годовщиной Октябрьской революции». И наконец, это: «Ультразвук (английский) расстояние 250 г. Твердая или мягкая поверхность. Премьер Шлезвиг-Гольштейна вводит специальные налоги на табак и алкоголь».

Сначала этот клочок бумаги с мешаниной из разных тем вызвал у меня усмешку. А потом мне стало не по себе.

Каким же пустым должен быть наш тюремный мир, если такую чушь надо записывать! По моим собственным наблюдениям, отсутствие событий не повышает, а снижает значение наших немногих тем для обсуждения.

20 октября 1963 года. Солин, новый доброжелательный русский, собрал остатки малины с постоянно плодоносящих кустов и принес мне на листе ревеня.

Летхэм вернул Шираху его заявление в библиотеку с просьбой приобрести романы Фонтане и Гамсуна, а также пьесы Геббеля.

— Нельзя писать «как можно скорее», да еще и подчеркивать это, — втолковывал он Шираху. — Чересчур высокомерно.

Ширах попытался возражать, но Летхэм велел ему переписать заявление.

— Но я же всегда пишу директорам в самом дружелюбном тоне, — недоумевал Ширах.

Бросив взгляд на заявление, я заметил в конце фразу «искренне ваш». Гесс, наоборот, подписывает свои петиции в адрес администрации «номер семь», давая понять, что ему жаль тратить свое настоящее имя на подобные послания.

22 октября 1963 года. Хильда передала предложение от берлинского издательства «Пропилеи». Они хотят напечатать мемуары. Конечно, тысячи две страниц воспоминаний и столько же дополнительных очерков и статей уже написаны, но хочу ли я, чтобы обо мне говорили? Публикация повредит моим планам начать новую карьеру архитектора — в этом нет никаких сомнений. Следовательно, мой ответ издателю так или иначе повлияет на выбор моего дальнейшего пути.

Поэтому я прошу семью вежливо потянуть время. Тем не менее меня привлекает мысль о публикации моих мемуаров в издательстве, знакомом мне со студенческих времен, когда я читал напечатанную в «Пропилеях» историю искусств. В любом случае, издательству, которое захочет выпустить мемуары, придется также опубликовать мои работы по архитектуре Третьего рейха, вооружениям, архитектуре в живописи и, может быть, даже трактат по истории окна.

Что за планы! Неужели в третьей фазе своей жизни я стану бумагомарателем?

2 ноября 1963 года. Фабиан Фон Шлабрендорф, один из немногих оставшихся в живых армейских офицеров, участников активного сопротивления, предложил заняться моим делом. Ему необходимо сообщить, что, как я узнал из «Берлинер Цайтунг», по новому уголовному кодексу Советского Союза максимальный срок наказания составляет десять лет или, в особо тяжелых случаях, пятнадцать. Закон в прямой форме предусматривает, что новые максимальные сроки распространяются также и на тех лиц, которые уже приговорены к более длительным срокам заключения. В моем случае пятнадцать лет прошли два года назад.

15 ноября 1963 года. Гесс сажает клубнику.

— Слишком поздно, герр Гесс, — говорю я. — Она не успеет пустить корни.

Ширах, в западные месяцы лишь наблюдавший со стороны, теперь, в русский месяц, энергично взялся за работу.

19 ноября 1963 года. Сегодня утвердили заявку Шираха: библиотека купила собрание сочинений Геббеля, «Дон Кихота» Сервантеса и романы Теодора Фонтане и Кнута Гамсуна. До сих пор не могу понять смысл этой покупки — ведь мы можем получить любую книгу из городской библиотеки. На мой взгляд, намного разумнее было бы приобрести какие-нибудь справочники.

Между тем я читаю «Возраст зрелости» Жана-Поля Сартра. Как большая часть современной литературы, роман меня пугает и беспокоит. Что происходит? Вероятно, в тюрьме я веду более легкую, более безопасную жизнь, чем люди во внешнем мире. Персонажи Сартра, несомненно, чувствуют себя более одинокими, чем мы в своих камерах. Больше того, их изоляция не закончится: они никогда не станут свободными. У меня хотя бы есть надежда; возможно, это всего лишь иллюзия, но я могу за нее держаться. Еще я задаюсь вопросом: этот роман рассказывает о реальных условиях жизни или описывает внутреннюю тревогу? В целом меня удивляет, что современная литература почти не отражает действительность жизни. По романам Бальзака, Толстого или великих английских романистов девятнадцатого столетия можно было составить четкое представление о людях того времени и обществе, в котором они жили.

Сегодня литературные персонажи, на мой взгляд, похожи на призраки, а общество присутствует только в разговорах, но не существует в действительности.

25 ноября 1963 года. Мне кажется, что убийство Кеннеди — это не только американская трагедия, но и трагедия для всего мира. И мне не дает покоя мысль, что это, судя по всему, дело рук запутавшегося одиночки; он задумал план и выполнил его. Но покушения на жизнь Гитлера — сколько их было! — осторожные, хладнокровные люди год за годом планировали их с той же тщательностью, что и важнейшие военные операции, и ни одна попытка не удалась — вот это настоящая трагедия.

1 декабря 1963 года. Во время прогулки в саду целый час говорил с Гессом о семье, раскопках в Багдаде и, как обычно в наших беседах, о прошлом. Он с особым воодушевлением рассказывал о достижениях режима в области культуры и социального обеспечения, о теориях смешанных лесов профессора Биера, о постановлениях Геринга об охоте и природных заповедниках и о «философии красоты дорог», разработанной Тодтом, которая, в конечном счете, нашла свое воплощение в системе автобанов. В разговоре он упомянул разные идеи: на автобанах не должно быть никаких лишних сооружений, мосты нужно строить из натурального камня, характерного для данной местности, и указательные знаки должны быть как можно меньше по размеру. Проекты составляли под контролем ландшафтных архитекторов, сказал он. Они следили, чтобы дорога гармонировала с ландшафтом. Когда мы расстались в пятом часу, яркое красно-оранжевое солнце предвещало холодную ночь. Я вылил воду из садового пруда.

Сейчас, вечером в камере, я думаю об интересе режима к красоте, который просто бросался в глаза. Жестокость и бесчеловечность режима шли рука об руку с поразительной любовью к красоте, красоте девственной и чистой, хотя эта любовь довольно часто вырождалась в сентиментальность лубочной идиллии. Сегодня я иногда читаю рассуждения о том, что все это было всего лишь маскировкой, хорошо продуманным маневром отвлечения внимания угнетенных масс. Но это не так. Конечно, тяга режима к красоте имела отношение к личным вкусам Гитлера, его ненависти к современному миру, страху перед будущим. Но во всем этом также присутствовал бескорыстный социальный порыв, попытка совместить неизбежное уродство технологического мира с привычными эстетическими формами, со стандартами красоты. Отсюда запрет на крыши из рифленого железа для сельскохозяйственных строений, отсюда березовые рощи и искусственные озера в военных лагерях. Как руководитель Управления по красоте труда, я отвечал за отдельные пункты этой программы и до сих пор без ложной скромности испытываю гордость за наши достижения.