— Как ты думаешь, кто? — спросил он Угрюмого, который доложил ему результаты своего расследования.

Тот пожал плечами:

— На сто процентов не уверен, но, наверное, это чертов сапожник. Ну посмотри. Те трое пришли в чужой город, связались с сапожником и были потом все время вместе. Поэтому никто из них не мог этого сделать. А сапожник, показав им, что требовалось, остался один, и у него была уйма времени и возможностей снюхаться с органами госбезопасности.

— А может, все-таки кто-нибудь из тех троих?

— Когда, каким образом? Нет, не похоже. Говорю тебе, что это та гнида.

— Да брось ты, не может быть. Гицкий наш старый помощник. Я сам раза два ночевал у него, он ведь мог продать меня как кота в мешке. Нет, похоже, что не он… а кроме того, на кой черт ему надо было идти к нам, ведь он мог там остаться под защитой властей.

— Ни то ни другое для меня не убедительно. Ну, был когда-то наш, а теперь его могли перевербовать. А что к нам пришел, еще ни о чем не говорит; может, подсунули ему какое-нибудь задание.

— Ну, так что будем делать?

Угрюмый недвусмысленным жестом провел большим пальцем правой руки по горлу и скривил рожу в сальной улыбке. Рейтар пренебрежительно махнул рукой:

— У тебя на все только один рецепт.

— Ну, а что ты, вождь, предложишь? Придумай что-нибудь получше. Только не пеняй потом на себя.

— Понаблюдай-ка за ним, допроси еще пару раз.

— Тебе приказывать — мне повиноваться.

Угрюмый повесил сапожника на следующую ночь. Перед этим, зверски избив его, прижигая ему лицо сигаретами, он вынудил его признаться, что тот был связан с Элиашевичем и в банду пробрался с намерением навести армейские подразделения на ее след. Получив разрешение Рейтара, Угрюмый накинул Гицкому петлю на шею, перебросил веревку через сук, поплевал на ладони и несколько раз подтянул тщедушного сапожника вверх.

Рейтар направил в группу Угрюмого Литвина и Ракиту, уцелевших после разгрома под Мельником, а сам перебрался к Заре, который на этот раз удачно действовал на речке Пелхувке, в окрестностях Гродиска и Чаркувки. Не без подсказки Зари у Рейтара зародилась идея напасть на конвой и отбить арестованных бандитов. В Чешанце начался над ними показательный судебный процесс. На заседания суда подсудимых каждый день привозили из близлежащего Ляска, где их держали под охраной в камере предварительного заключения повятового отделения госбезопасности. Рейтар принял решение отбить арестованных по дороге из Ляска в Чешанец. Недолго раздумывая, Рейтар стянул к Пелхувке дополнительно группы Кракуса и Коршуна. Располагая довольно значительной силой — человек в тридцать, — он разработал детальный план засады и почти не сомневался в успехе. Не исключал возможности, что ему в руки мог попасть Элиашевич, который, как ему доносили, проявлял большой интерес к процессу — его видели в зале в первый день слушания дела. Старшим группы он назначил Зарю, горевшего желанием взять реванш за разгром, который ему учинили в свое время солдаты на Буге.

…Суд над группой Зигмунта был первым показательным процессом над людьми из банды Рейтара. Он широко освещался в печати. Процесс нашел широкий отклик в Лясском и других окрестных повятах, особенно страдавших от налетов банды. Местные жители рассматривали его как начало конца кровожадной и неуловимой до сих пор банды. Все время, пока шел процесс, клуб в Чешанце был забит до отказа. Кто не смог попасть в зал, терпеливо стоял у входа, несмотря на осенний холод и моросящий дождик, слушая трансляцию о судебном процессе по громкоговорителям.

Перед военным судом из Белостока предстали четверо подсудимых: Зигмунт, Прыщ, Дубок и Пилот. Среди них должен был находиться и Моряк, но он еще не оправился от ран, и слушание его дела было отложено на более поздний срок. Обвинителем от военной прокуратуры выступал заместитель прокурора поручник Зимняк. Охрана здания, где проходил процесс, и конвоирование арестованных были возложены на подпоручника Боровца, в распоряжение которого дополнительно были выделены сотрудники милиции и органов госбезопасности.

…Члены суда разместились на сцене за накрытым зеленым плюшем столом. Председательствовал худой лысоватый подполковник в очках. Заседателями были два офицера, один из которых по профессии — судья. Справа от стола, в самом углу, сидел прокурор. Ниже, у сцены, — подсудимые, разделенные приставленными к ним милиционерами. Недалеко от них за отдельным столиком восседали четыре адвоката в черных широких мантиях. В битком набитом зале стоял резкий запах полушубков и человеческого пота. Присутствовавшие внимательно слушали каждое произнесенное слово, и если кто-нибудь закашляется или громко вздохнет, то тут же под укоризненным взглядом соседей виновато замолкает. Только одному люди не могли до конца надивиться: до чего же эти бандиты стали вдруг тихими и покорными! Да и выглядели вполне обыкновенно, как простые сельские жители. Трудно было даже поверить, что они способны были хладнокровно жечь, грабить, убивать, насиловать. Готовы ценой своих признаний и притворной или трусливой покорности вымолить у суда хотя бы какое-нибудь снисхождение. Признаются, что находились в банде. Признаются в предъявленных им обвинениях. Да, убивали, но убивали по приказу Рейтара; сами, если бы это зависело только от них, никогда бы в жизни этого не делали. Рейтар был беспощаден. Принуждал идти на преступления не только своих пособников, но и их, членов банды. На вопрос, почему не явились к властям сами, ведь им не раз предоставлялась такая возможность, отвечали, что боялись, были одурманены, или просто отмалчивались. Понуро опускали голову, прятали испуганные взгляды, когда выступали свидетели — члены семей убитых: жены Ледеровича, Борыньского, Кевлакиса, мать Влодарского.

Толпа в зале бурлила, не выдерживала психологического напряжения. Женщины плакали, одна из них даже потеряла сознание. Мужики нервно вертелись на своих местах, покашливали. Председательствующий все время призывал присутствующих соблюдать порядок. После таких леденящих кровь показаний возбужденная толпа, решительная в своей сплоченности, способна на все, даже на самосуд. Бойцы Боровца, образовав плотный заслон, через боковой выход выводили подсудимых прямо к тюремной машине, и только за решеткой те облегченно вздыхали и вытирали со лба холодный пот.

…Новобранец Тылецкий, взволнованный увиденным, обратился к Боровцу:

— Не могу понять, товарищ подпоручник, почему с ними так церемонятся? Столько крови на их руках. Ведь заранее известно, какое они заслужили наказание, к чему же тогда весь этот процесс?

Боровец спокойно объяснил ему. А сам не далее как вчера, встретив за ужином Зимняка, задал ему тот же вопрос. Тот в ответ улыбнулся:

— А ты считаешь, что я умнее тебя?

— Ты же прокурор, должен знать.

— Я знаю только то, что порядочное государство должно уважать свои собственные законы. В этом я убежден. Кроме того, каждый из них имеет право на защиту.

— Но ведь после того, что они натворили, у них нет никаких шансов, так или иначе им грозит расстрел.

— Возможно… Но послушай, Анджей! А если бы я отдал их тебе без приговора и приказал расстрелять, ты бы сделал это?

— Ну что ты. Я того же Зигмунта или Пилота в плен брал.

— То-то же. Закон есть закон, и его нужно уважать, а по-иному нельзя. Не говоря уже о том, что такой процесс — это полное разоблачение Рейтара. Ты же видел лица сидящих в зале людей, наблюдал за их реакцией? Я уверен, что, если бы кто-то в тот момент, когда показания давала жена Ледеровича или жена Кевлакиса, вдруг крикнул, что здесь находится Рейтар, люди разорвали бы его на куски. А ведь многие из них поддерживали бандитов, были их опорой.

…На четвертый, последний день процесса выступал заместитель прокурора. Боровец не ожидал, что Зимняк обладает таким красноречием. Зал замер. В приводимых им аргументах, в интонации речи, взывающей к человеческой совести, требующей вынесения сурового наказания для подсудимых, было столько убежденности и страсти, что мало кто из находившихся в зале остался равнодушным.