Она заявила все это с вызовом, он оставался совершенно спокойным.

– Вы перечислили почти все возможные виды воздействия, – сказал он негромко. – Но мы часто не желаем именно того, в чем так нуждаемся. – Он наблюдал за ней из-за краев своей кружки и с удовлетворением заметил, как легкий румянец выступил у нее на щеках, от чего цвет глаз сделался темнее. – Разрешите мне высказаться точнее. Ваш талант – исключительно ваша собственность. Я не имею ни малейшего намерения вторгаться в то, что вы делаете у себя в мастерской. Вы создаете, что хотите и умеете, на что у вас хватает вдохновения и сил.

– А если то, что я сделаю, окажется вам не по вкусу?

– Я выставляю и продаю множество работ, которые не хотел бы иметь в своем доме. Таков мой бизнес, Мегги. Я не стану вмешиваться, повторяю еще раз, в вашу работу, но и вы не станете вмешиваться в мои дела.

– Например, в то, кто покупает мои вещи?

– Да, – решительно ответил он. – Если у вас появится какая-то особая привязанность к той или иной работе, вы должны перешагнуть через это или попросту оставить вещь у себя. Но то, что попадает в мои руки, то уже мое.

Она сжала губы. Потом спросила:

– И всякий, у кого есть деньги, может приобрести мою вещь?

– Конечно.

Мегги со стуком поставила кружку на стол, вскочила с места, принялась шагать по комнате. Рогану нравилось, как она это делала – все ее тело принимало самое деятельное участие в этом процессе: руки, плечи, даже брови двигались в едином ритме, бурном и полном какого-то детского негодования. Он отставил кружку и с удовольствием откинулся на спинку стула, наслаждаясь зрелищем.

– Я вытаскиваю на свет, – возбужденно говорила она, – что-то из самых своих глубин и из этого «что-то» создаю материальное, осязаемое, свое. А потом появляется какой-нибудь идиот из Керри, Дублина или, не дай Бог, Лондона и покупает это для своей жены, ко дню ее рождения, ни сном ни духом не понимая, что оно такое…

– Вы устанавливаете личные отношения с каждым вашим покупателем? – невозмутимо спросил Роган.

– Что? Во всяком случае, знаю, кто что купил и куда оно уедет.

Обычно знаю, честно добавила она про себя.

– Позвольте напомнить вам, что до нашей встречи я приобрел две ваши работы, а вы и знать не знали об этом.

– Что ж, и видите, к чему это привело. Вы приехали сюда со своими дьявольскими предложениями.

Да, палец в рот ей не клади, подумал он со вздохом. Характерец не приведи Господи! Сколько раз ему приходилось иметь дело с художниками, но такого он, пожалуй, не видел. И, по правде говоря, не может до конца понять…

– Мегги, – сказал он, стараясь вложить в слова весь свой дар убеждения, – опекать вас и ваш дар нужно именно потому, чтобы избавить от всех этих трудностей. Вы не должны заботиться о продаже, вам лишь следует целиком сосредоточиться на работе. И если какой-нибудь идиот, как вы изволите выражаться, приедет ко мне из Керри, из Дублина или даже из нелюбимого вами Лондона и будет готов выложить за вашу работу столько, сколько вы хотите, я немедленно заключу с ним сделку. Никаких рекомендаций, никаких особых документов я у него не потребую. Зато к концу года, с моей помощью, вы станете богатой женщиной.

– Вы действительно воображаете, Роган Суини, что именно это мне нужно? – Она была искренне возмущена, он это видел. – Считаете, что я каждый день держу в руках трубку и дую в нее изо всех сил, прикидывая в то же время в уме, сколько мне за нее набежит?

– Нет, Мегги. Я так не считаю. Наоборот, думаю, вы удивительный художник, и говорю об этом прямо, не опасаясь, что вы раздуетесь от самомнения до таких размеров, что не сможете пройти в эту дверь. По первой же вашей работе, которую я увидел, я понял это.

– Что ж, значит, у вас неплохой вкус, – хмыкнула она, пожав плечами.

– Это мне уже не раз говорили. А я вам повторю: ваши работы заслуживают большего. И вы сами тоже.

Она оперлась о буфет, возле которого стояла, и спросила, глядя прямо ему в глаза:

– И вы станете утверждать, что хотите помочь мне только по доброте душевной?

– Моя душа не имеет к этому никакого отношения. Я собираюсь помочь вам потому, что это, как я надеюсь, повысит престиж моих галерей.

– И вашей чековой книжки!

– Разумеется. Как-нибудь я попрошу вас объяснить мне причину вашей ненависти к деньгам, хорошо? А пока что ваш чай стынет.

Она вернулась к столу. Нужно успокоиться, сказала она себе. Улыбнуться, как и подобает гостеприимной хозяйке, сказать гостю что-нибудь приятное.

Она улыбнулась.

– Роган, – вкрадчиво сказала она, – я уверена, вы превосходно ведете свои дела. Я слышала, ваши галереи знамениты и художники почитают за честь выставляться в них.

Он смотрел на нее с нескрываемым удовольствием.

Она забавна и даже мила, думал он в эти минуты, и в своей запальчивости, и в своем желании польстить ему. В этой женщине определенно что-то есть. Помимо несомненного таланта. Тем временем она продолжала:

– Безусловно, любой художник должен дорожить вашим признанием. Но я – простая женщина, привыкшая полагаться только на себя, и мне трудно измениться. Трудно даже подумать, что кто-то другой будет делать часть моей работы. И, значит, этому другому я должна всецело доверять.

– Вы не доверяете мне? – Вопрос прозвучал, возможно, излишне высокомерно, но что эта «простая женщина» себе позволяет?

Она подняла руку, как бы защищаясь.

– Только глупец может не доверять владельцу таких галерей. Все дело во мне. Я простой, безыскусный человек.

Он рассмеялся так громко и непосредственно, что она в недоумении замолчала. Прежде чем она пришла в себя, он наклонился к ней со своего стула и снова взял за руку. Да что он не дает покоя ее и своим рукам! Что за манеры!

– Нет, Маргарет, – серьезно произнес он, перестав смеяться так же внезапно, как начал. – Вы совсем не простая женщина. Не уверяйте меня в этом. Вы хитрая, упрямая, незаурядная, чудесная женщина с отвратительным характером. Все, что угодно, только не простая.

– Мне лучше себя знать, – проворчала она, вырывая у него свою руку.

– О нет. Вас знают и многие другие. Те, кто умеет и хочет знать. – В голосе у него не было ни тени иронии. – Каждая ваша работа, когда окончена, кричит о своем создателе: «Она – такая! А не какая-нибудь иная!» Нужно лишь уметь слышать.

Ее поразили эти слова. Лишний раз она должна была признаться себе, что не вполне права, считая, что те, кто делает на искусстве деньги, ничего в нем не смыслят. Во всяком случае, Роган Суини, как видно, не из таких.

– И все же я несложный человек, – упрямо сказала она, – и предпочитаю таким оставаться. А теперь о другом. Если я соглашусь на ваше предложение, то поставлю свои условия.

Что ж, и все-таки она у него на крючке, он уже чувствовал это. Но понимал также, что самоуспокоенность – враг любых переговоров.

– Какие же? – спросил он с улыбкой.

– Никакой публичности, никакой рекламы, пока я сама не захочу этого. А я никогда не захочу, обещаю вам.

– Что ж, это придает нашим отношениям элемент тайны, не правда ли?

Если ему угодно так рассматривать это, то пусть. Его дело.

– И я не собираюсь появляться разодетой, как клоун, на ваших презентациях, или как они там называются.

– Надеюсь, если и появитесь, то будете одеты с присущим вам вкусом.

Это могло бы звучать как оскорбление. Впрочем, она не была уверена.

– И еще, не требуйте от меня, чтобы я была любезна с теми, с кем не хочу быть таковой!

– Буйный темперамент художника порою способствует лучшей продаже его произведений.

Опять что-то вроде насмешки? Она откинулась на стуле, скрестила руки.

– Никогда, слышите, никогда я не стану дублировать свои работы, а также делать что-то по заказу.

– Какая жалость! А мне уже хочется нарушить это условие и заказать вам семь слоников для этажерки.

У нее дрогнули губы, и затем она громко расхохоталась.

– Ладно, Роган. Вполне возможно, мы сумеем работать вместе. С чего начнем?