А грудь-то отчего так разламывается? Стрельцов привстал на левое колено и потрогал пальцами левый бок и верхнюю часть живота. Сохранять равновесие было очень трудно, поскольку голова кружилась сорвавшейся с орбиты и тормозов планетой, багровый туман периодически укутывал сознание, а почва под ногами тряслась и подпрыгивала, будто припадочная, но Артему это удалось. Пальцы наткнулись на теплую влажную субстанцию, а затем коснулись краев резаной раны. Опустил глаза и увидел два кровоточащих узких отверстия на теле: одно под правым соском, а второе на три пальца ниже. И без того чудовищная слабость трансформировалась во всеобъемлющую. Ноги подогнулись. Как Стрельцов удержался в вертикальном состоянии, он сам не понял. На одной силе воли.

Порезали, подонки! Все пузо в крови. То-то у него багровый прилив в зрачках, и конечности ватные, словно у мягкой игрушки, не слушаются. И холодно! Настолько, что кажется: внутри скоро сосульки вырастут, а ресницы покроются серебристой краской инея. А ведь не ноябрь на дворе, а середина июня. Может, его морозит оттого, что торс ничем не прикрыт? Только сейчас Артем уразумел, что он по пояс голый, кровь струится по коже, а не впитывается в ткань рубашки. Поскольку рубашки на нем нет.

Кто-то его раздел. Бандиты? Но зачем? Одежду жертв коллекционируют, что ли?.. Фетишисты проклятые! А рубашка бы пригодилась. И для обогрева, и в качестве перевязочного средства. Дырки в груди и животе пугают, но есть надежда, что жизненно важные органы не задеты, в противном случае душа уже бы осваивала незримые просторы обещанного проповедниками иномирья или, как минимум, находилась на полпути к блистающим чертогам. Или к адовым котлам. И дикая боль – существенный аргумент в пользу этого робкого предположения. Артем где-то читал, что мертвые и смертельно раненные боли почти не чувствуют. Никто не поручится, что прочитанное – правда, но обнадеживает изрядно. Опасность же фатальной кровопотери реальна как никогда, пальцы мокрые, словно Стрельцов вытащил руку из-под раструба открытого водопроводного крана, а не отнял от раны.

Если отверстия не зажать, то… о подобном исходе вообще не стоит вспоминать. Еще накаркаешь. А вот соответствующие нехитрые меры принять не помешает. Борясь с приливами багрового тумана, Артем сунул окровавленную пятерню в карман джинсов – вдруг там завалялся нужный предмет, например, носовой платок или, лучше, бинт. Абсурдное желание, но некое пятое или десятое чувство подсказывало Стрельцову, что он терпит боль и роется в карманах не напрасно. Осторожно покопался, старясь не делать резких движений, в одном отделении, затем в другом и, – о чудо! – достал пачку салфеток. Пачку – громко сказано, но три или четыре бумажных прямоугольника перепало. Артем их машинально прихватил в кафе, когда покупал пиво. Словно предвидел, что пригодятся. Не бинты, конечно, но не в его положении выбирать. Из одной салфетки соорудил импровизированную затычку и, шипя сквозь зубы от боли, запихнул ее в верхнюю рану, поскольку она кровоточила сильнее. Оставшиеся бумажные «перевязочные средства» приложил к нижней ране на животе. И прижал салфеточные тампоны-затычки ладонью, слава богу, раны рядом расположены, задействовать вторую руку у Артема бы не получилось – она ему требовалась для опоры.

Мозг подкидывал странные идеи, то ли из некогда просмотренных кинофильмов, то ли из книг, то ли из армейских легенд и баек. Например, прижечь раны огнем или присыпать порохом, извлеченным из раскуроченного патрона. Идеи откровенно бредовые; даже если отбросить сомнения в полезности и эффективности указанных мер, то откуда возьмутся на пустыре боеприпасы… Зажигалки дешевой и той нет. Против подобных идей протестовал и армейский опыт. Отцы-командиры учили, что бороться с ранами нужно медикаментозно, а не разводить антисанитарию. Для того и предусмотрены инд. пакеты. К несчастью, ни индивидуальным пакетом, ни аптечкой здесь не разживешься. Деревянные руины – не аптека. До людей надо добраться, а потом в больницу. Шкуру заштопать и все прочее, что по прейскуранту положено.

Люди, ау!

Артем бы крикнул, если бы не опасался, что перенапряжется и спровоцирует новый приступ обильного кровотечения или, упаси бог, потерю сознания. А еще крик могут услышать и бандиты. Кто знает, где сейчас мордоворот с товарищами, вдруг неподалеку? Услышат – вернутся, добьют. Как пить дать. Да и удастся ли извлечь из глотки полноценный крик – вопрос. А сиплым шепотом тишину разгонять – занятие пустое и неблагодарное. К тому же остров Гладышева, если не принимать во внимание дни проведения массовых мероприятий и народных гуляний, явно не принадлежал к числу часто посещаемых мест. Даже в дневное время, не говоря уже о темном времени суток. Сегодня календарь никаких праздников не предусматривал, соответственно, людей на острове наверняка нет. А до них добраться надо. Кровь из носа. И из живота. Живое человеческое участие ему зело потребно. Глядишь, и помогут, и до больницы подбросят. Стрельцов пробежал мутным взглядом по окрестностям. Река, берег, кусты, кусты, деревья, опять кусты, пустырь, сарай, метрах в пятнадцати от него какой-то продолговатый предмет, наполовину вытащенный из воды и прикрытый вездесущими зарослями. Лодка? Опять кусты.

Замечательно! Дороги нет, тропинки да колея между деревьями, проторенная автомобилем. Куда тропинки заведут – неизвестно, выбирай любую, словно богатырь из пресловутого сказочного сюжета о камне у развилки. Том камне, на котором надпись была выбита: направо пойдешь – коня потеряешь, налево… и так далее. Только Стрельцов – не богатырь былинный, на его придорожном камне все надписи сливаются в одну: куда бы ни пошел, если заблудишься – погибель найдешь. Сил на блуждания – плутания у него не хватит, упадет носом в пыль где-нибудь на полпути – и поминай как звали. И пешеходная прогулка по автомобильной колее отпадает. Страх перед тем, что бандиты могут вернуться, не покидал Артемову душу ни на миг. Вот был бы номер – навстречу им приковылять. В дружеские, простите, объятия. Ломиться сквозь заросли на свет тоже не улыбается. Много ли он наломится с продырявленным пузом, продираясь сквозь переплетение ветвей и кропя кровью траву? Шагов пятьдесят – максимум.

Что остается? Сложить руки, лечь на землю и ждать, по меткому выражению одного советского фантаста, приобщения к большинству? Не пойдет, ему ублюдкам отомстить надо. И узнать, что с Настей приключилось. Не дай бог! Нет! Мысли, прочь!

Еще темный предмет в кустах имеется. Если это в самом деле лодка, то можно в нее забраться, и течение, с большой долей вероятности, прибьет ее к берегу в той части острова, где расположен въезд на мост. А там уже: машины нескончаемым потоком, трамваи, автобусы, людей полно, освещение. Цивилизация. Там спасут. Есть даже шанс на проезжающую карету скорой помощи нарваться, они часто через мост курсируют. Надо лишь оттолкнуться правильно и причалить верно. А вот грести у него не получится – на ноги бы встать да удержаться.

Совершив маленький подвиг и поднявшись в позу, приличествующую достойному представителю вида Homo Sapiens, Артем доковылял до прибрежных кустов. Почти доковылял. Около дюжины шагов не одолел – влезть в заросли не сумел. Новая волна боли накрыла с головой, все силы ушли на то, чтобы на ногах удержаться. Впрочем, подходить ближе не требовалось; Стрельцов выяснил, что хотел. Чаяния не оказались обманутыми. Темный предмет в кустах, к счастью, оказался не роялем, а самой натуральной лодкой. Деревянной, просмоленной, покрашенной – ввиду сгущающегося полумрака цвет разобрать было трудно. Похоже, зеленый, с лавками и уключинами. Не хватало одной существенной детали оснастки, вернее, двух – весел. Данное обстоятельство Артема нисколько не тронуло: во-первых, он находился не в том состоянии, чтобы его волновала такая ерунда, как отсутствие чего-либо, весла это или мешок с золотыми дукатами, а во-вторых, он находился в том, состоянии, когда гребля представлялась делом малоперспективным.

Текст предоставлен ООО «Литрес».