Перемена произошла так быстро, что Кэм забыл обо всем, утонул в обжигающем поцелуе. Его рука запуталась в ее волосах, сжалась в кулак.

«Помоги мне, спаси меня, – билась в голове Анны единственная мысль. – Не позволяй мне вспоминать, не позволяй ни о чем думать. Просто возьми меня». Она хотела, чтобы Кэм обнял ее еще крепче, хотела чувствовать его руки, его губы, дрожь его тела под своими пальцами. С ним, сильным, необузданным, она могла бы забыть обо всем.

Но когда Анна содрогнулась в его руках, застонала от его отчаянного поцелуя, Кэм внезапно дернулся как ужаленный и отстранился на длину вытянутых рук, держа ее за плечи.

– Это не… – Он понял, что должен остановиться, подумать хоть секунду. Мысли спутались, и вряд ли ему удастся привести их в порядок, если она будет смотреть на него этими влажными глазами, затуманенными страстью. – Я сам не верю, что собираюсь сказать это, но все-таки скажу, – Кэм гладил ее руки, пытаясь сохранить самообладание, – сейчас не время, Анна. Ты расстроена и, возможно, сама не понимаешь, что делаешь… – Он все еще ощущал вкус ее губ, и это сводило его с ума – – .Господи, мне необходимо выпить!

Злясь и на него, и на себя, Анна прижала ладони к пылающим щекам.

– Я приготовлю кофе.

– Я имел в виду не кофе.

– Я знаю, но, если ты хочешь сохранить благоразумие, придется ограничиться кофе.

Анна прошла на кухню, включила кофемолку, поставила кофейник на плиту. Ее нервы были напряжены до предела, она и не представляла прежде, что может испытывать такие неистовые желания. Простое и привычное домашнее занятие успокаивало.

– Анна, если бы мы дошли до конца, ты потом могла бы подумать, что я воспользовался ситуацией.

Она молча кивнула, продолжая заниматься своим делом.

– Или бы я сам так подумал. В любом случае получилось бы нехорошо. Когда пользуются ситуацией, в этом всегда присутствует доля насилия. А для меня всегда было важно не смешивать секс и чувство вины.

Анна подняла на него глаза и тихим ровным голосом сказала:

– Для меня это жизненно важно. Ты не представляешь, до какой степени.

И Кэм внезапно все понял. А поняв, испытал беспомощный гнев и жалость.

– Господи, Анна. Когда?!

– Когда мне было двенадцать лет.

– Прости. – У него все сжалось внутри, заныло сердце. – Прости, – повторил он, не находя других слов, – ты не обязана говорить об этом.

– Мы опять расходимся во мнениях. Именно разговор об этом в конце концов спас меня. – Анна чувствовала, что не может больше молчать: – Мы с мамой поехали на день в Филадельфию. Я хотела увидеть Колокол Свободы, потому что в школе мы изучали Войну за независимость. У нас был старый автомобиль, просто драндулет, но мы все-таки добрались до города. Осматривали достопримечательности, ели мороженое, покупали сувениры.

– Анна…

Она с вызовом вскинула голову.

– Ты боишься услышать, что случилось?

– Может быть. – Кэм запустил пальцы в волосы. «Неужели я действительно боюсь, что это изменит наши отношения?» – подумал он. И вдруг понял, что должен все узнать. – Продолжай.

Анна достала чашки из шкафчика.

– Мы были только вдвоем. Как всегда. Мама забеременела в шестнадцать лет и никогда не говорила, кто мой отец. Мое появление, разумеется, очень сильно осложнило ее жизнь, ей пришлось испытать стыд, перенести множество лишений. Мои дедушка и бабушка были очень религиозны. Старая закалка, – Анна невесело усмехнулась. – Настоящие итальянцы… Они не отказались от мамы, но я всегда чувствовала, что она старается держаться подальше и не осложнять им жизнь.

Так что мы жили в квартирке, размером примерно с четверть этой.

Анна поставила кофейник на стол, разлила по чашкам крепкий черный кофе.

– Это было в апреле, в субботу. Мама отпросилась с работы, чтобы мы смогли поехать. Мы отлично провели день и задержались дольше, чем планировали, потому что нам было очень весело. На обратном пути я дремала, а мама, должно быть, повернула не там, где надо было. Мы заблудились, машина сломалась, из-под капота пошел дым. Но мама не унывала и даже пыталась шутить. Мы съехали на обочину и вышли из машины. Просто стояли и хихикали: «Ну и дела! Какая неприятность!»

Кэм догадался, что надвигается, и ему стало тошно.

– Может быть, присядешь?

– Нет, все нормально. Мама подумала, что в радиаторе выкипела вода, – негромко продолжала Анна, словно вглядываясь в прошлое. Она до сих пор помнила, как тепло было тогда, как тихо, как луна выплывала из-за клубящихся облаков и снова скрывалась за ними. – Мы уже собирались вернуться до ближайшего дома и попросить помощи, когда мимо проехал автомобиль… и остановился. В нем было двое мужчин, один из них высунулся из окна и спросил, какие у нас проблемы.

Анна поднесла к губам чашку, отпила глоток.

Ее руки больше не дрожали. Она была готова рассказать и снова прожить все это.

– Я помню, как мамина рука сжала мою, сжала так сильно, что мне стало больно. Только потом я поняла, что она испугалась. Мужчины были пьяными. Мама сказала, что мы идем к дому ее брата, что все в порядке, но они все-таки вылезли из машины. Мама загородила меня собой. Когда первый из них схватил ее, она крикнула, чтобы я бежала. Но я не могла. Я не могла шевельнуться. Он смеялся и хватал ее, а она отбивалась. Когда он затащил ее за ближайшие деревья и бросил на землю, я подбежала и попыталась оттолкнуть его. Но, конечно, мне это не удалось, а тот, второй мужчина схватил меня и порвал мою блузку.

Беззащитная женщина и беспомощный ребенок. От ярости и бессилия руки Кэма сжались в кулаки. Ему хотелось вернуться в ту ночь, на ту пустынную дорогу и бить, бить, бить…

– Он смеялся, – тихо сказала Анна. – Секунды две я видела его лицо очень ясно. Оно словно отпечаталось у меня в голове. Я слышала, как кричит мама, умоляет их не трогать меня. Тот, первый, насиловал ее, а она все просила их не трогать меня. Должно быть, понимала, что ее мольбы тщетны, но боролась изо всех сил. Я слышала, как мужчина бил ее, орал, чтобы она заткнулась. Все казалось нереальным. Даже когда второй начал насиловать меня, мне казалось, что этого не может быть. Просто ужасный сон, который никак не кончается.

Анна на несколько секунд закрыла глаза и помотала головой.

– Когда они… закончили, то, пошатываясь, вернулись к своей машине и уехали. Они просто оставили нас там. Мама была без сознания. Он пытался задушить ее, чтобы она не кричала. Я не знала, что делать. Потом говорили, что у меня был шок, но я ничего не помню до того момента, как оказалась в больнице. Мама так и не пришла в сознание. Два дня она была в коме, потом умерла.

– Анна, я не знаю, что сказать. Что тут можно сказать?!

– Я рассказала тебе все не для того, чтобы вызвать сочувствие. Маме было двадцать восемь лет, как мне сейчас. Это случилось давно, но такое не забывается. Никогда не уходит полностью. И я помню все, что случилось в ту ночь, все, что я делала после… после того, как переехала к дедушке с бабушкой. А я делала все, лишь бы причинить боль им… и себе. Так я пыталась справиться с тем, что случилось со мной. Кстати, я тоже отказывалась от консультаций, – холодно сказала она. – Я не желала разговаривать с каким-то высушенным психиатром! Я затевала драки, искала неприятности и находила их. Я убегала из дома, сражалась с социальными работниками и со всей государственной воспитательной системой. Кончилось это довольно печально: беспорядочный секс, наркотики…

Анна подняла небрежно брошенный жакет и аккуратно сложила его.

– Я ненавидела всех, а больше всего – себя. Ведь это я хотела поехать в Филадельфию, из-за меня мы оказались там! Если бы меня с ней не было, она могла бы убежать.

– Нет, – Кэму очень хотел коснуться ее, но он не решался. Не потому, что она казалась слишком хрупкой… наоборот: она казалась ему невероятно сильной. – Нет, ты не должна была винить себя.

– Теперь-то я это понимаю. Но тогда я чувствовала страшную вину. И чем острее я ее чувствовала, тем отчаяннее сражалась со всеми вокруг.