— Как добирались до границы?

— На попутных машинах, а потом пешком.

— Из вашего заявления я понял, что ваша матушка сейчас в Ганновере?

— Да.

— Чем она занимается?

— Я рассказывал пану капитану. У нее больные легкие — по этой причине мы и застряли в Ганновере. Из-за ее болезни нам и разрешили переехать в город из лагеря для перемещенных лиц.

— Она где-нибудь работает? — повторил вопрос Кторов.

— В небольшом частном ателье — мама хорошая портниха-модельер. Когда она немного оправилась от болезни, нашла эту работу. Платят, правда, мало, но все же деньги.

— Есть ли у вас родственники в Польше?

— Нет, пан полковник. Отец погиб еще в сороковом году. Теперь больше никого. Когда меня отправляли в Германию, мать не захотела разлучаться и поехала со мной.

— Вы сможете задержаться у нас день — другой?

— Смогу. Я думаю, меня там никто не станет искать. Мать я предупредил, что поехал по делам в Берлин.

— Хорошо. — Кторов встал. — Евгений Николаевич, устройте нашего гостя в гостиницу, пусть отдохнет. — И обращаясь к Вышпольскому: — Когда отоспитесь, посмотрите город, сходите в кино. В общем, располагайте сегодня своим временем, а завтра к одиннадцати часам приходите. Продолжим беседу.

— Спасибо, пан полковник, я все понял. Я действительно сильно устал.

— Ну что ж, Станислав, пойдемте?.. — пригласил его Фомин. Тот улыбнулся, расценив дружеское обращение капитана как выражение доверия.

Когда Фомин вернулся из гостиницы, Скиталец предупредил:

— Георгий Васильевич передал, чтобы вы не отлучались — сюда едет майор Гудков.

— Значит, что-то нашел, коль едет сам, — обрадовался Фомин. — Я пойду прилягу. Как майор приедет, разбуди.

— Хорошо.

Но заснуть не удалось. Скоро в ворота дома вкатила машина.

— Ну что там, Павел Николаевич? — нетерпеливо встретил Гудкова Фомин.

— Не спеши, — вытер потный лоб майор. — Расскажу все сразу у начальства. Душно сегодня…

Кторов пригласил офицеров.

— Вот, Георгий Васильевич, — Гудков достал из папки отпечатанный на машинке лист бумаги и положил на стол. Кторов стал читать вслух.

— «По сведениям Вернигеродской полиции значится проживающим Ганс Иоахим Клюге, 1903 года рождения, уроженец города Гамбурга, по профессии инженер-механик. По неуточненным данным в период войны служил в тодтовской организации[6]. В настоящее время работает корреспондентом газеты «Дойче вохе». В Вернигероде появился незадолго до конца войны, купил виллу с участком у вдовы Краузе, которая уехала к родным под Мюнхен (в связи с этим опросить ее не представилось возможным). Дома Клюге бывает редко, раза два в месяц, преимущественно в выходные дни. Остальное время находится в Берлине. На вилле постоянно живет некая Грета Эшке, пожилая женщина, которая ведет хозяйство Клюге и смотрит за садом. Удалось заполучить берлинский адрес Клюге…»

— Через кого получены эти сведения? — спросил Кторов.

— Все сложилось очень удачно: внук домоправительницы Клюге работает в полицейском участке. Хороший и неболтливый малый. Он спозаранку забежал к бабке и в разговоре с ней установил многие интересующие нас данные, прихватил там и визитную карточку Клюге. Вот она, — Гудков протянул Кторову белый квадратик плотной бумаги, на котором готической вязью было начертано: «Ганс Иоахим Клюге — журналист». — И еще, Георгий Васильевич. Уезжая, я поручил товарищам организовать за домом Клюге наблюдение.

— Отлично, Павел Николаевич. А теперь ознакомьтесь вот с этим, — Кторов достал из сейфа заявление Вышпольского.

Гудков прочитал.

— Все понятно.

— Ваши предложения, товарищи? — спросил Кторов.

— Мне думается, Клюге надо негласно снять, — сказал Фомин. — Документы журналиста дают ему большую свободу передвижения по зоне. Если Клюге — связник, то, пользуясь этой возможностью, он, видимо, не устанавливает точных дат встреч со своей агентурой и его задержание не вызовет у его людей подозрений. Если же он одиночка, то задержание его вообще пройдет незаметно. Согласно справке из Вернигероде Клюге дома бывает по воскресным дням. В случае его появления нужно задержать немедленно. Если же он сегодня не объявится, целесообразно завтра искать его в Берлине.

— А ваше мнение, Павел Николаевич? — спросил Гудкова Кторов.

— Согласен с Фоминым.

— И я присоединяюсь, — сказал полковник. — Только до завтра ждать не следует. Сейчас же свяжитесь с нашими товарищами в Берлине и попросите их навести все необходимые справки о Клюге по месту его работы и жительства. Одновременно запросите наших друзей в Польше: известен ли им Мевис-Клюге?

Вернувшись домой, Фомин увидел спящего Гудкова. Когда вышли от Кторова, Фомин дал ему ключи от своей квартиры и посоветовал отдохнуть, пока он сделает распоряжения и отправит шифровку. Гудков добросовестно выполнял рекомендацию друга и безмятежно похрапывал: «Пусть спит», — решил Фомин к потихоньку прошел в кухню. Засучил рукава и принялся хозяйничать, а через полчаса обед был готов. Тогда он вошел в комнату и поднял жалюзи на окнах. В комнату брызнуло солнце. Гудков заворочался, медленно, словно раздумывая, открыл глаза. Потом рывком поднялся, пробурчав:

— От сна еще никто не умирал.

— Что прикажете, герр майор? — с поклоном спросил Фомин, перебросив через руку кухонное полотенце. — Выполняем все заказы.

— Отлично, — надул щеки Гудков. — Подайте-ка мне жареное ухо слона с гренками.

Фомин ответил словами анекдота:

— Сожалею, но гренки кончились. Есть фирменное блюдо — «холостяцкая глазунья».

— Согласен.

Обедали быстро, по-солдатски.

— Как сын? — спросил Гудков.

— Спасибо. Серега растет молодцом. На днях получил от бабушки письмо. Вот фотография. — Фомин достал из пиджака, висящего на спинке стула, открытку: мальчуган в белом костюмчике, рядом на веревочке игрушечный грузовик.

— Похож, браг, он на тебя. Вылитый, — сказал Гудков, возвращая снимок. — Такой же лобастый, как папа. Ему теперь третий год?

— Четвертый, — Фомин вздохнул и убрал фотографию. — Получил из университета ответ: разрешили сдавать госэкзамены и защищать диплом досрочно. Так что я теперь без одной минуты юрист. Поеду домой, тогда уж и нагуляюсь с сыном.

«Милый ты мой человек, — подумал о Фомине Гудков. — И жить-то не жил, а горестей на твою долю выпало не по годам. Потерял отца, потом жену. Все снес молча, не раскис, не сдал характером. И работа эта адова не сделала тебя сухим и жестким. И нашел силу продолжать учебу…»

— Ну что, нам, наверно, пора, — сказал Фомин…

Когда вернулись в отдел, Скиталец торопливо сказал:

— Где вы запропастились? Машина готова. Касаткин ждет.

— Спасибо за хлопоты. Мы поехали, — сказал Фомин. — Если завтра к десяти не вернусь, не забудь встретить Вышпольского. Что с ним делать дальше — объяснит Георгий Васильевич. Бывай.

— Желаю удачи, — кивнул Скиталец, в душе сожалея, что не едет с Фоминым и Гудковым на поиски вражеского агента, такого, как ему казалось, таинственного и ловкого.

Перечитав текст сообщения, Старк запечатал бумагу в конверт, вызвал секретаря и приказал немедленно отправить. Потом подошел к большой карте провинции Саксония-Анхальт, занимавшей почти половину стены, и стал изучать район города Энбурга. «Игра» началась, и участвовали в ней не простые пешки. Какие же фигуры противопоставит ему противник?

Сделав пометки в блокноте, Старк убрал документы в сейф и, уходя, бросил секретарю:

— Анни, меня сегодня здесь не будет. Передайте Брауну: если потребуюсь, пусть звонит на виллу.