Фомин от души посмеялся, читая помещенный в «Правде» фельетон по поводу того, что газета западногерманского короля прессы Акселя Шпрингера «Ди вельт», заплатив двести пятьдесят тысяч марок, купила право печатать выходящую в издательстве «Фон Хазе унд Келер» книгу «Мемуаров Гелена». В западной прессе поднялась, мол, шумиха главным образом потому, что в мемуарах содержалось нечто «новое» о судьбе Мартина Бормана, ближайшего помощника Гитлера. После войны много писалось о том, что Борман бежал в Латинскую Америку, сделал пластическую операцию, совершенно изменившую его внешность, и живет там до сих пор.

И вот, в «мемуарах» Гелена, по словам американского агентства Ассошиэйтед Пресс, пишется, что Борман-де бежал к русским, когда советские войска окружили бункер Гитлера в последние дни войны, и «получил убежище в Советском Союзе, что он был русским шпионом и умер в СССР».

«Кому потребовалась очередная фальшивка? — думал Фомин. — Не иначе она была состряпана в одной из диверсионно-пропагандистских служб западногерманской реакции. Состряпана до того нелепо, что даже газета «Нью-Йорк таймс» с определенностью заявляла: «Издание этих мемуаров несомненно будут приветствовать враги восточной политики Западной Германии Вилли Брандта — политики улучшения отношений с Советским блоком».

Да, из кожи лезет вон, ни с чем не считается Шпрингер, лишь бы подпустить яду в души людей и прежде всего соотечественников, в большинстве своем поддерживающих политику мира и сотрудничества со странами социализма.

Фомин в свое время интересовался биографией этого оголтелого врага Советской страны. Шпрингер сотрудничал в гитлеровском информационном агентстве и был связан с молодым Геленом. После войны Шпрингер пошел в услужение к английским и американским оккупационным властям, а Гелен, как известно, тесно сотрудничал с американцами и стал хозяином Пуллаха под Мюнхеном. Знаменитого Пуллаха.

От своих чехословацких коллег Фомин был наслышан о том, как в период событий лета шестьдесят восьмого года Пуллах пытался осуществить план «Организации охвата ЧССР», поддерживал контрреволюционеров-путчистов. На границе заполнялись особые списки на каждого, кто ехал в Чехословакию и из нее. С границы списки попадали в президиум баварской пограничной полиции в Мюнхен, на Кенингштрассе, 17. А оттуда курьером в Пуллах.

Фомин знал о существовании Пуллаха и был довольно хорошо осведомлен о деятельности его обитателей еще с той поры, когда сразу после войны работал в Энбурге. В Пуллахе размещалась святая святых западногерманской разводки, скромно именуемая — генеральная дирекция или, позднее, БНД — федеральная разведывательная служба ФРГ, непосредственно подчиненная федеральному канцлеру. Она, как известно, располагала годовым бюджетом свыше ста миллионов марок и пятью тысячами сотрудников, специализировавшихся преимущественно на шпионаже в социалистических странах. В Пуллахе фильтровались списки лиц, которые могли бы стать потенциальными информаторами и быть завербованными разведкой.

Место Гелена, ушедшего в отставку, занял его друг и ученик, работавший с ним в войну в отделе «Иностранные армии Востока», генерал-лейтенант Герхард Вессель. Тот самый Вессель, который долгие годы представлял подобную службу в НАТО.

А вот и о НАТО. Еженедельник «За рубежом» давал перепечатку Комментария вашингтонского журнала «Ю. С. Ньюс энд Уорлд рипорт»: «В отношении между Соединенными Штатами и их западноевропейскими союзниками вырабатывается своего рода «новый курс». По словам европейцев, они понимают теперь, как им следует готовиться к торгам с сегодняшней Америкой, весьма непохожей на ту страну, партнерами которой они были на протяжении четверти века.

Они обнаруживают, что Соединенные Штаты призывают их увеличить долю бремени во имя решения проблем НАТО и идти на большие уступки. Многие западноевропейские страны признают, что речь идет о фактическом нажиме со стороны США.

В Западной Европе вызывает чувство тревоги и более жесткая, более эгоистическая политика США в остальных вопросах. Премьер-министр Великобритании выразил беспокойство по поводу растущей тенденции правительства США действовать в одностороннем порядке, без консультации с союзниками».

Но внутренние конфликты стран НАТО, однако, не влияли пока на существо деятельности этого агрессивного блока. Продолжалась гонка вооружения, строились новые базы, проводились совместные маневры и шла тайная война — та, на одном из участков фронта которой, стоял он, Фомин…

Отложив в сторону газеты, Фомин достал из сейфа папку с документами. На некоторых бумагах он делал короткие пометки в два — три слова или просто расписывался, к другим подкалывал карточки и писал обстоятельные резолюции.

Именно такой резолюцией он сопроводил документ из ГДР. Коллеги сообщали о том, что, по их данным, полученным от друзей, из Ренсбурга-Брюсселя через Скандинавские страны в Советский Союз должен проследовать крупный агент — предположительно имеющий отношение к разведывательному управлению верховного командования вооруженными силами НАТО в Европе. Ни фамилии, ни каких-либо примет указано не было.

«Сведений не густо, — подумал Фомин, — сколько их таких туристов едет транзитом через Скандинавию». В углу карточки он поставил крупную букву «К», обвел ее кружком — контроль, и расписал, что нужно сделать.

Зазвонил телефон.

— Евгений Николаевич? — услышал он в трубке.

— Да, я.

— Приветствую. Но сомневаюсь, что узнаете.

— Александр Михайлович? Петров?

— Точно. Еще помните?

— Помню… Какими судьбами? Частенько читаю твои статьи, — решился перейти на «ты» Фомин.

— Евгений Николаевич, не сможешь уделить мне несколько минут? Дело, понимаешь ли, на мой взгляд, экстраординарное. Даже очень, если все так, как я думаю. Сможешь принять?

— Давай, приходи часиков в двенадцать в нашу приемную. Найдешь?

— Найду.

Фомин положил трубку. Интересно, что заставило вспомнить о нем бывшего пограничника? Может быть, тему ищет? Но почему тогда тревога в голосе и предупреждение о деле исключительно серьезном?

Без десяти двенадцать Фомин вышел в приемную и тут же увидел Петрова, поднявшегося со стула ему навстречу.

— Давненько не встречались, Александр Михайлович, — протянул руку Фомин. — Теряем старые связи.

— Не было удобного случая, — устало улыбнулся Петров.

— А футбол?! Последний раз, помнится, мы виделись на футболе, что-нибудь года три назад.

— Точно, на «Динамо».

— А потом ты выдал мне звонок: собирались по грибы. И все. Молчок. Ты куда-то умчался в командировку. Ну, да ладно. Что там у тебя стряслось?

— Можно где-нибудь поговорить с глазу на глаз?

— Конечно. — Фомин провел Петрова в кабинет.

— Не знаю даже, с чего начать, — Петров развел руками. — И верится, понимаешь, и не верится. Ночь не спал, такая чертовщина: вдруг, думаю, ошибся… Одним словом, встретил я на выставке в Сокольниках Лютце. Того типа, который бежал у нас на автостраде летом сорок седьмого. Помнишь, Евгений Николаевич?

— Исключительный был случай. А ты не ошибся? Давай-ка все по порядку.

— Утром, после планерки предложили мне съездить в Сокольники на открытие итальянской выставки. Я, прямо скажем, не большой любитель писать такие отчеты. А тут, мол, очень важно, интересно, красиво, эффектно и прочее. Одним словом, просидел я честно всю пресс-конференцию, а потом зашел в буфет выпить пива. Стою у столика, пью. Подходит мужчина. В летах. Отлично одет. Очки модные такие, темные, в большой оправе. Снял он их на секунду, и я его узнал. Вообще, «узнал», конечно, не то слово. Глаза и брови его показались мне знакомыми. Жутко знакомыми. Не поверил сначала и решил я его, Евгений Николаевич, от себя не отпускать. Сел, как говорят, ему на хвост. Все разглядываю: внешность, лицо не копия Лютце, но у него так же дергалась щека и ухо. Ты помнишь, у Лютце бывало такое. Небольшая конвульсия. Ну и пошел я за ним.