Кторов говорил все это со спокойствием человека, мысленно не раз прошедшего путь, который его подчиненному предстояло пройти. И Фомин чувствовал — Кторов волнуется.

Десятки сообщений, справок, указаний. Толстая папка, которую непременно надо всю просмотреть. Новые бумаги, новые дела, а значит, и новые заботы. Кторов и не заметил, как пролетел день. За окном сумерки.

«А где же Фомин? Почему он так долго не идет?» — Кторов поймал себя на том, что все эти часы только и думал о будущей операции.

Наконец, дверь отворилась, и капитан спросил разрешения войти.

— Да, конечно. — Полковник молча оглядел Фомина. «Как много зависит от прически и костюма, — думал он. — Кажется, все то же, и вместе с тем…» Теперь волосы Фомина были зачесаны назад, их разделяла тоненькая светлая ниточка пробора, от этого худощавое, загорелое лицо его стало каким-то другим. — Надо отдать должное парикмахеру, — сказал Кторов, — честно потрудился.

— С парикмахером — конфуз, — рассмеялся Фомин. — Специально ездил в район Вильгельмштадта, подальше от нас. Сажусь в кресло, а он сразу же: «Стрижечка у господина русская». Пришлось придумывать, что работаю в Доме офицеров переводчиком. Попробовал-де там постричься, но не понравилось, и вот хочу вернуть себе свою европейскую прическу. Как видите, старик постарался.

— А перстенек подобрали?

— Да, вот, — вытянул руку Фомин.

— А что? Вполне… В глазах немцев, дорогой мой, это означает известное благополучие и респектабельность. — Кторов задумчиво глядел на Фомина. — А известно вам, откуда пошел этот почему-то забытый сейчас у нас обычай — носить перстень, обручальное кольцо? Все вообще-то пошло с обручальных колец.

Когда Кторов что-то вспоминал и сосредоточивался, густые брови его сдвигались, как бы отгораживали от лица высокий лоб с копной волос, щедро пересыпанных серебром. А рука в этих случаях, зажав карандаш, начинала выстукивать по бумаге замысловатые ритмы. Бот и сейчас Георгий Васильевич, прежде чем ответить на им же поставленный вопрос, поиграл с карандашом и медленно опустил его в бронзовый стакан на столе. Ожидая, что расскажет начальник, Фомин любовался этим человеком, которого глубоко уважал и которому пытался подражать.

Казалось бы, сейчас, когда оба заняты подготовкой к такому важному делу, полковник не должен бы отвлекаться мелочами. Но так случалось уже не раз, и Фомин потом убеждался, что эти разрядки были удивительно к месту: своеобразные антракты перед тем, как начнется главное действие.

На Кторове был темно-серый, широкого покроя пиджак и черный галстук, любимый, — он надевал его чаще других. Элегантно, строго одевался полковник. Воспитание? Да, воспитание жизнью. Фомин знал, что Георгий Васильевич — потомственный питерский рабочий. В 1930 году блестяще окончил исторический факультет Ленинградского университета, но преподавателем не стал. Его сразу же мобилизовали на работу в органы государственной безопасности. Потом была война, и Кторов, почти не выходя во второй эшелон, находился на самых опасных рубежах невидимого фронта. Он принадлежал к той славной плеяде чекистов-дзержинцев, которые, целиком отдавая себя работе, тратили свою энергию мудро, расчетливо, с предельной пользой для дела.

— Так, значит, о кольцах, — повторил Кторов. — По мнению Симеона Салунского — жил такой святой летописец в пятнадцатом веке, — жениху должно надевать железное кольцо в знак «силы мужа», а невесте — золотое, в знак «ее нелепости и непорочности». По церковнославянскому «Требнику» иначе: жениху «должно быть даваемо кольцо золотое, а невесте серебряное» для обозначения преимущества мужа над женою и обязанности жены повиноваться мужу.

А вообще-то биография кольца связана с историей обручения и относится к тому периоду, когда уплата выкупа за девушку перестала сопровождаться немедленной выдачей невесты жениху или главе его семьи. Брак распался на несколько самостоятельных бытовых, религиозных и юридических актов. На Руси после Петра Первого обручение сохранилось как определенный церковный обряд и как часть венчания. В этом случае кольцо из всех его древнейших символов, а таковых было много, выражало крепость, прочность данного договора, его нерасторжимость, чистоту и непорочность. Возможно, кольца обрученных рассматривались, как защита от зла… Я вас не утомил? — взглянул на часы Кторов.

— Что бы, Георгий Васильевич, — очень любопытно. Сколько скрывается под маленьким колечком. Глубокая история…

— Я ведь по образованию историк. А потом, интересно. Но мы, кажется, отвлеклись. Давайте-ка теперь проверим все еще раз. Личные бумаги и документы на автомобиль у вас в полном порядке, — я их просмотрел. Записка к служанке есть. Лучше, конечно, чтобы служанки не оказалось дома. Впрочем, встреча с ней вам не опасна. Записка Мевиса — вещь абсолютно надежная. А он, конечно, догадался, зачем нам все это нужно?

— Опять пытался торговаться. Просил учесть правдивость и добровольность показаний и, так сказать, соучастие в предстоящем деле.

— Что он рассказал нового о Старке?

— Пожалуй, нового не очень много. Его отдел, сокращенно Си-Ин-Тим, официально значится как отдел по учету и репатриации перемещенных лиц при Ганноверской комендатуре. Заместитель у Старка тоже майор — некий Браун.

— Да, да, это я знаю. Значит, ничего не изменилось. Что еще?

— Мевис назвал прямые номера телефонов на вилле и в комендатуре. Если ему верить, то с пятницы до понедельника Старка в городе не бывает. Отдел размещен на втором этаже, направо от главного входа. Перед входом — часовой из служащих военной полиции и немецкий полицейский. Дежурят машины МР, есть функ-вагоны[15]. Вход в комендатуру совершенно свободный. В коридорах и в помещении, где работают сотрудники Старка, всегда толчется много людей: немцы, перемещенные. Кабинет Старка и его заместителя от входа по левую сторону коридора, третья дверь. К ним можно войти только через приемную секретаря-стенографистки и переводчицы. Мевис полагает, что обе эти дамы — англичанки, но не уверен в этом. Вот и все, что удалось узнать. Интересные данные дал Соколов.

— Какие?

— Старку подчинена группа так называемой похоронной команды.

— А-а, гробокопатели! Как же, помню. Это они здорово придумали: под видом розыска погибших подданных его величества разъезжать по зоне и преспокойно собирать информацию. Нашему противнику никак нельзя отказать в остроумии. Не так ли? Без малого полгода его люди болтались здесь.

— Да, еще такая подробность, Георгий Васильевич, Мевис склонен считать — и мне думается, что он прав — основной отдел находится где-то в другом месте, скорее всего, на той частной вилле, о которой он упоминал раньше. Здесь, в Ганновере же, этакий проверочно-фильтрационный пункт для первичной обработки агентуры.

— Я тут без вас еще раз «проиграл» всю операцию, — сказал Кторов. — Подумал над «узкими» местами, которые могут вызвать некоторые осложнения и опять-таки встречу с официальными лицами. Она ведь не исключена даже в доме Мевиса. Мало ли, что могло произойти там за эти дни. Так вот, в конце концов вы всегда можете сказать, что с господином Клюге лично знакомы. — Кторов улыбнулся. — Ведь это в самом деле так — знакомы… Он, допустим, узнав о вашей поездке в Ганновер, попросил оказать ему небольшую любезность: привезти что-нибудь. Придумайте что. Трудно доказать, что этого не было. Пока они смогут что-то проверить, пройдет время. К тому же вы лицо официальное, неприкосновенное, у вас есть приличное алиби. Теперь о Вышпольском. Помните, в своем показании он называл адрес авторемонтной мастерской, в которой работал.

— Да, на Принц-Альбертштрассе. Там же, где дом Мевиса.

— А что, если вам заглянуть туда по дороге. Ведь рядом, заехать на одну минутку. Спросить Станислава. Ну, допустим, завезли ему должок…

— Значит, вы все-таки считаете, что его следует проверить? Мне, признаюсь, это и в голову не пришло. В самом деле, удобный случай. А что, если захватить фотографию Вышпольского, показать на станции, мол, этот парень у вас работал?