Мы продолжали путь к Мадриду, спускаясь все ниже. Вот промелькнули наполовину разрушенные улицы Баррио де Тетуан возле северных предместий столицы. Здесь на каждом шагу попадались обгоревшие остовы домов, разрушенных воздушными бомбардировками. Начинался суровый Мадрид. Проезжая пустынными улицами, мы то погружались в густую тень, то попадали на ярко освещенные солнцем участки. Из подъездов домов несло устоявшимся запахом прогорклой асейты[32]. Этот запах оставался, даже когда люди покидали дома.
Еще несколько минут — и вот мы дома, в отеле «Гэйлорд».
Первое, что мы узнали, войдя в подъезд, — нас срочно хочет видеть главный военный советник, командарм 2-го ранга Г. М. Штерн, которого в Испании называли Григоровичем. Выслушав нас, Григорий Михайлович сообщил, что вожаки ФАИ заявили «решительный протест» против якобы беспричинного нападения нашего отряда на один из батальонов 14-й анархистской дивизии. Пока еще никто не разобрался в истинных причинах этого дела, анархисты пытались таким путем прикрыть провокационное бегство своих людей с фронта. Они требовали выдать им «виновных» для сурового наказания к не останавливались перед прямыми угрозами разделаться самим, если их требование не будет выполнено.
— Я думаю, — сказал Штерн, — что будет лучше, если вы оба на время уедете из Мадрида или, еще лучше из Испании пока штаб Центрального фронта разберется в этом деле и неопровержимо докажет вину анархистов. Уезжайте, это необходимо для вашей личной безопасности.
В рядах анархистов было много уголовников, грабителем, настоящих гангстеров и профессиональных убийц. Толпы их вливались в анархистскую партию, воспользовавшись революцией, чтобы легализоваться и получить в руки оружие. Они не раз уже покушались на прославленных командиров-коммунистов, лучших военачальников республиканской армии.
История событий 1936–1939 годов в Испании уже насчитывала множество предательских актов со стороны анархистов. В ночь возвращения в Мадрид из-под Брунете мы вспоминали, как в октябре 1936 года из Каталонии «спасать Мадрид» прибыла трехтысячная колонна анархистов под командованием Буэнавентура Дурутти. С шумом и треском, под звуки оркестра прошла она по улицам Мадрида. Анархисты шли с таким видом, как будто уже разбили франкистов, обратили их в бегство и спасли Мадрид. Они потребовали поставить их на самый ответственный участок обороны столицы. К счастью, командование этого не сделало. Через три дня колонна анархистов позорно бежала с фронта под давлением марокканцев, а Дурутти, пытавшийся их остановить, был ими же убит. Дурутти — сторонник единства с коммунистами. Мне почему-то кажется, что он мог прийти к коммунистам, как это сделали многие другие, чей революционный путь в силу специфики испанской революции лежал через анархизм.
И это не единственный случай предательства. Два месяца назад, в мае 1937 года, 1500 анархистов и 1000 троцкистов из 29-й дивизии ПОУМ[33], снявшись с фронта, пришли в Барселону и начали вооруженное восстание против республиканского правительства и коммунистов. Двое суток в городе шли ожесточенные бои путчистов с правительственными войсками. И за этот короткий срок на улицах города было убито 950 человек и 2600 ранено!
Бегство же 14-й анархистской дивизии на фронте под Брунете было еще одним крупным предательством анархистов.
Итак, нам ничего другого не оставалось, как подчиниться приказу и уехать из Испании.
На рассвете на маленьком двухмоторном английском самолете «супер-драгой» мы поднялись с аэродрома Алькала де Энарес. Славный круглолицый летчик Веревко чуть ли не на бреющем полете вывел самолет к побережью и, минуя Валенсию, направил его на север.
Еще через два часа мы произвели посадку на аэродроме Сабадель, на каталонской базе наших летчиков вблизи Барселоны, и оттуда на автомобиле продолжили путь к французской границе.
За уже знакомым пограничным туннелем на первой французской станции Сербер, мы ждали вечернего поезда на Париж. Ни солнечный день, ни яркие краски безмятежного мирного французского городка не рассеяли нашего мрачного настроения. Мы думали о том, что, быть может в Париже нас ожидает приказ вернуться в Москву. Как в Центре посмотрят на историю с 14-й анархистской дивизией? Обстановка в Испании оставалась сложной и неясной.
С такими мыслями утром следующего дня мы прибыли в Париж. Небольшой отель «Монталюмбер», недалеко от советского посольства, встретил нас скромным уютом. Мы сразу же отправились в посольство. Никаких распоряжении там пока не было. И все же беспокойство не покидало нас. Что будет завтра?
Жизнь во Франции, в Париже, представляла разительный контраст с суровой обстановкой в Испании и особенно в осажденном Мадриде. Нам казалось, что все французы веселы и безмятежны. Изобилие продуктов и витрины магазинов, заполненные всевозможными товарами, говорили о богатстве страны, уверенной в своем благополучии и безоблачном будущем. Но это было только внешнее впечатление. Прогрессивные люди Франции, прежде всего коммунисты, настойчиво предупреждали, что победа фашизма в Испании таит для Франции огромную опасность. Правительство социалиста Леона Блюма не хотело понять этого. Оно не пропускало в Испанию вооружение, идущие из Советского Союза, и тем самым способствовало победе Франко и германо-итальянских интервентов. Пройдет всего три года — в июне 1940 года Франции будет побеждена гитлеровской Германией, Париж — оккупирован. Но в августе 1937 года, когда мы с Григорием оказались в этом шумком городе, мало кто предполагал такое.
Изобилие, сытость и беспечность Франции произвели на нас тогда гнетущее впечатление. Мы не могли отделаться от чувства неловкости, ведь недалеко отсюда была покинутая нами Испания, объятая огнем ожесточенной войны, голодная, страдающая, истекающая кровью…
Почти все дни мы проводили в отеле, валяясь на постелях и мучительно стараясь предугадать: вернемся мы еще в Испанию или нам прикажут ехать домой. С тайной дрожью каждое утро мы направлялись в посольство осведомляться о новостях. Но их не было. Так шли дни за днями. Не забыли ли про нас?
Наконец на седьмой день пребывания в Париже в посольстве нам сообщили, что мы можем вернуться в Испанию. Меланхолическое настроение улетучилось в одно мгновение. Мы помчались в ближайшее транспортное бюро и купили билеты на вечерний поезд, идущий в Сербер. Затем в гастрономическом магазине закупили большое количество консервов, копченых колбас, сахара и конфет — всего того, чего так не хватало в Мадриде. Нужно было вернуться в отряд с гостинцами.
Поезд с вокзала Ке д’Орсэ отходил в одиннадцать часов вечера. Мы сразу приехали на вокзал и, заранее загрузив купе покупками, легли спать. В полночь я проснулся и увидел, что Гриша не спит, курит. Не спалось и мне, возвращение в Испанию волновало нас, мы не могли дождаться границы. Вот и Сербер в лучах ослепительного солнца. За туннелем — в городке Портбу, у перрона нас ждал Пако со своим «паккардом». Мы вновь помчались по дорогам Испании.
Еще через день я опять был в Мадриде среди бойцов отряда и слушал их рассказы о том, что произошло за время нашего отсутствия.
Случилось так, что в Испании встретились Григорий Сыроежкин и Лев Савинков, сын того самого Бориса Савинкова, борьба с которым составила одну из самых ярких страниц биографии молодого Григория.
Среднего роста, аккуратно скроенный, стройный, со строгим лицом, украшенным выразительными, немного грустными глазами, с тонко подстриженными на испанский манер усиками, Лев Савинков проявлял в работе отвагу и ум. Не без участии Григория он получил офицерский чин и с достоинством носил офицерскую форму капитана испанской республиканской армии.
Иногда втроем мы засиживались за вечерней трапезой. Я был единственным человеком, знавшим, что связывает этих двух людей.
Однажды молодой Савинков задумчиво сказал:
— О моем отце говорят разное. Но он был не из трусливого десятка…
