— Только бы не задержали, — сказал он.

— Держи наготове гранаты. На всякий случай дай мне пистолет.

— Хорошо, — ответил он.

Лошадь шла резво. В лесу их обступила полная темнота.

— Не заблудишься, Меля?

— Что ты, знаю эту дорогу с детства.

— Ночью легко заблудиться.

— Не бойся, — ответила она, натянув вожжи.

Вдруг лошадь захрапела и дёрнула в сторону, чуть было не перевернув санп. Генрпк соскочил в снег и снял с предохранителя винтовку.

— Что это?… — прошептал он.

Лес стоял угрюмый, таинственный. Между верхушками деревьев гулял ветер. Генрик подошёл к лошади, которая нетерпеливо поводила ушами и фыркала.

— Может, почуяла волка? — сказал он вполголоса. — Садись, Меля, едем дальше.

Взяв лошадь под уздцы, он провёл её несколько метров, потом вскочил в сани. В полночь они должны были быть уже в Рыголе.

— Боишься волков? — спросил Генрик.

— Ужасно, — шепнула Мелания. — Больше всего.

— А поехала…

— Да.

— Что там волки! — сказал он. — Хорошо, что не засада.

— Этого не боюсь, — ответила она бодро.

Генрик молчал и задумчиво грыз соломинку.

Эта заснеженная январская ночь означала в его жизни поворот, последствия которого нельзя было предвидеть. Он знал только, что жаждет борьбы и через несколько часов будет у заветной цели.

Партизанский патруль вырос перед несущимися санями как из-под земли. Девушка назвала пароль. Ворота во двор дома Халецких были распахнуты. Из избы вышли два партизана. Здесь обосновался командир отряда Конва. Он поздоровался с Меланией и Генриком, внимательно к нему присматриваясь. Просмотрел его документы и оружие. Несколько находившихся в избе партизан тоже разглядывали парня с любопытством. Любой новый человек всегда вызывал интерес.

После часового отдыха Мелания попрощалась с Генриком и в сопровождении двух партизан уехала в Бялогуры. Тут же, в избе Халецких, партизанам приказали построиться. Генрик повторял за Конвой слова присяги. После того как он пожал руку командиру, его считали посвящённым в партизаны. Кличку выбрал не очень поэтическую: первое слово, которое пришло ему в голову, — Клюска (клёцка).

Под утро Конва снял посты, и отряд двинулся в лесную чащу.

В лагерь прибыли, когда уже светало. Он располагался в густом, малодоступном лесном молодняке. Там стояли сложенные из ветвей шалаши, горел большой костёр, у которого грелись и варили в котлах пищу партизаны. Конва поручил командиру группы ознакомить Генрика с существующими в отряде обычаями. Новичка сразу же посвятили в секреты партизанской жизни. После продолжавшейся несколько часов беседы он узнал, что здесь можно, а чего нельзя и какие каждый имеет обязанности и права…

Немного ошеломлённый этими сведениями, Генрик кружил по лагерю, с интересом присматриваясь к людям. Не всё совпадало с недавними его представлениями. Слишком прозаично выглядели партизаны, стоящие у костра и вылавливавшие вшей в белье и верхней одежде. Со страхом подумал он, что и сам вскоре познакомится с этими насекомыми.

По ночам партизаны ходили в разведку, но Генрика, хотя он изъявлял желание добровольно идти с ними, пока не брали, и он вынужден был оставаться в лагере. Только на третий день, в полдень, в шалаш, где он сидел с товарищами, заглянул Конва. Он вкратце изложил задание, которое надо было выполнить сегодня же. Было получено несколько донесений о том, что один из жителей деревни Плочично, фашистский шпик, уже выдавший несколько человек гестапо, интересовался партизанами. В последнем донесении сообщалось, что этот шпик ездит в пущу по узкоколейке, бывает среди рабочих и выпытывает у них сведения о партизанах. Патруль должен был устроить засаду у деревни Глубокий Брод, задержать поезд, захватить гитлеровского сыщика и привести его в лагерь.

В путь отправились немедленно. Из глубины Августовской пущи до лесопилки Плочично на многие километры протянулась узкоколейка. Немцы безжалостно валили стройные сосны, вывозя в рейх тысячи кубометров ценной древесины. Партизаны иногда портили колею и пускали под откос вагоны. Дорогу восстанавливали, и хищническое истребление пущи продолжалось.

Около деревни Глубокий Брод на рельсы положили большое бревно. Вскоре должен был пройти поезд в сторону Плочично. На нём возвращались рабочие. Среди них должен был находиться шпик. Ждать пришлось недолго.

Паровозик, приблизившись к препятствию, замедлил ход и остановился у бревна. Партизаны быстро проверили документы у рабочих. Донесение, полученное Конвой, оказалось ошибочным. Шпика здесь не было, но вместе с рабочими ехал лесничий из Плочично, немец Мейер. Генрик толкнул его прикладом винтовки в спину, приказав относиться к рабочим как подобает. Ему не причинили ничего плохого и освободили. Поезд ушёл в сторону Плочично. Операция не удалась.

Не спеша партизаны возвращались вдоль шоссе в сторону деревни Махарце. Приближался вечер. Генрик и командир группы шли рядом, тихо беседуя. Из-за поворота виднелся длинный ровный отрезок шоссе. Вдруг вдали показалась едущая на большой скорости автомашина. Как говорится, сама судьба отдавала её им в руки. В одно мгновение партизаны укрылись в засаде.

Генрик, держа поставленную на боевой взвод винтовку, вышел на шоссе и поднял руку. Автомобиль был уже недалеко и резко сбавил скорость. Можно было различить сидящих в нём людей. Генрик стоял на обочине шоссе. Пространство, отделявшее его от машины, быстро сокращалось. Того, что произошло потом, никто не смог бы точно воспроизвести. Звякнуло лобовое стекло, в сторону Генрика брызнула автоматная очередь, швырнувшая его на землю. Автомобиль, взревев мотором, рванулся вперёд.

Из кустов раздались одиночные выстрелы, но было слишком поздно. Машина через несколько секунд скрылась за поворотом. После неё остался лишь шлейф из выхлопных газов.

Партизаны подскочили к Генрику. Голова и грудь его были залиты кровью, которая на снегу разлилась большим пятном. Его положили на сооружённые из винтовок и плащей носилки и быстро унесли в лес. Одна пуля из автомата вошла Генрику в левую щёку, выбив зубы, и застряла где-то у шеи. Вторая разорвала кожу на лбу и засела под волосами. Третья попала в грудь. Лагерный санитар достал пулю из-под волос обычным перочинным ножом. Наложил временную повязку. Генрик был без сознания, состояние его ухудшалось.

По приказу командира ночыо два партизана пошли к Чокайло, чтобы подготовить раненому соответствующее убежище.

Невдалеке от построек Чокайло, на лугу, стояла курная баня. Никто в неё не заглядывал. Старый Чокайло и Мелания подготовили её надлежащим образом. Партизанский патруль ночыо перевёз сюда раненого.

Тяжёлые раны и высокая температура лишили Генрика самообладания. Он корчился на полу бани, срывая мокрые от крови тряпки. Днём и ночью Чокайло, его жена Мария и Мелания ухаживали за раненым, меняли повязки. К сожалению, единственным лекарством, которым они располагали, была вода. О случившемся сообщили старому Мерецкому. Генрик нуждался в срочной медицинской помощи и лекарствах. В Сейнах жил аптекарь Анджей Домославский, имевший связь с подпольем. Бинты и лекарства немного приглушили боль раненого, но не принесли заметного улучшения.

Холод в полуразвалившейся бане ухудшал состояние раненого. Нужно было искать для него более удобное укрытие. Чокайло с Мерецким выгребли в стоге сена у коровника глубокое отверстие и здесь, ближе к дому, поместили Генрика. Несмотря на тяжёлое состояние, он не расставался с гранатами и пистолетом, так как вокруг было небезопасно. В Сейнах стоял батальон украинских фашистов и полевая жандармерия. Они постоянно обшаривали местность. Как тени, вокруг шныряли шпики.

Через несколько недель состояние раненого стало улучшаться. Спала температура, и затянулись раны, но рваные дёсны гноились. Он не мог есть, ему грозила голодная смерть. Необходима была операция. Но где, как?

У Генрика в деревне Щепки был приятель Генрик Шибинский. Он был связным партизанского отряда Романа. Шибинский, узнав о случившемся, прибыл с партизанским патрулём к Чокайло, забрал Генрика в лагерь Романа и приложил все усилия, чтобы переправить его на лечение в Сувалки.