— Тверезый был… Соседке шкаф помогал перетащить, да силы не те стали… Не удержал…
— Хватит врать! — резко, без сострадания оборвал его Утехин и пошел вдоль коридора, вглядываясь в таблички на дверях. Слова на табличках не повторялись — «Рентген», «Входить по вызову», «Хирург», «Не входить»…
Веселье царило за дверью с табличкой «Не входить». Андрей постучал и, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь. На кушетке, застеленной рыжей клеенкой, полулежал заросший до самых бровей густыми черными волосами тщедушный мужчина в дорогом костюме. Брюки в желтой грязи, похожей на глину. Шея забинтована. Мужчина между тем был весел. В руках у него — карандаши и бумага, а у медсестер — рисунки. Причина веселья стала понятной Андрею — шаржи-рисунки были удивительно похожи на оригиналы.
— Подождать не можете! — молниеносно отреагировала полная медицинская сестра в еле сходящемся на груди халате. — Я что, не вам сказала? Выйдите из кабинета!
Андрей хотел вспылить, но удержался и, глядя на толстуху, не предъявил, а прямо-таки сунул ей под нос удостоверение. Та осеклась…
— У вас человек в коридоре, наверное, умер… Кровь течет, — соврал он.
Толстуха ойкнула, посмотрела на привставшего со стула и застывшего в такой позе врача.
— Все, девочки! По местам! — пришел в себя врач. — Быстренько разберитесь там…
Прошелестели и исчезли накрахмаленные халаты — в кабинете остались трое: Андрей, врач и бородатый.
— Присаживайтесь, — торопливо предложил врач Андрею. — Я сейчас, на минуточку… — Он бегом направился к двери. — Проверить надо…
— Вы меня простите, доктор, я немного разыграл вас… — произнес Андрей. — Там все в норме. Просто я терпеть не могу, когда на меня кричат ни с того, ни с сего… А теперь расскажите, что натворил наш Михалев?
— Ну и шуточки у вас… — Врач пристально посмотрел на Андрея. — Кто такой Михалев? Я звонил по поводу… — он заглянул в бумагу, — Пиленова.
Сидящий на кушетке бородач с достоинством склонил голову, показывая, что речь идет именно о нем.
— Удар по голове с повреждением кожного покрова и попытка удушения… Видите следы на шее?
— Ну, товарищ доктор… — прервал его бородатый, пытаясь суетливыми движениями спрятать под шарфом свежую повязку. Хотя рисовать в таком состоянии он мог, самые обыденные движения давались ему с трудом. Дрожали пальцы, жесты неуверенные…
«Приблизительно пол-литра сорокаградусной… — попытался определить объем выпитого Утехин. — Если только не имел место коктейль типа пиво-водка…»
— Товарищ доктор, — просящим голосом повторил мужчина. — Мы же с вами интеллигентные люди. К чему такие сложные термины? Ну, ударился! Ну, упал!.. При чем тут милиция… — он перевел взгляд на Андрея и неожиданно представился: — Пиленов… Художник…
— Документы есть? — Андрей с профессиональной бесцеремонностью разглядывал бородатого.
— А как же! — Пиленов принялся придирчиво обшаривать карманы.
Андрей повернулся к врачу:
— Можно взглянуть на медкарту?
Тот подал торопливо заполненный бланк на грубой бумаге.
— Личные данные записаны со слов. Проверять нам некогда. А то бывает, что и этого не успеваем сделать. Потеряет сознание, и все — выясняй потом: кто, откуда…
Углубившись в изучение диагноза, Андрей понял, что с медицинской точки зрения состояние больного опасений не внушает. Можно отпускать хоть сейчас, а значит, и закрывать дело…
«Живет на Верхней Масловке», — на всякий случай прочитал он. Андрей знал этот дом, в котором жили живописцы, графики, «прикладники». Стоял он недалеко от метро «Динамо», где поблизости располагался и главный милицейский стадион страны. Ездить туда от работы было неудобно, с пересадками. Как же, спрашивается, попал сюда этот бородатый? «Чего его занесло в гости? Может, опросить, на всякий случай составить бумаги и отправить, куда следует… Подумаешь, художник, в вытрезвителе ему сейчас самое место, раз вляпывается в истории…»
— Куда они подевались? — вслух недоумевал Пиленов, ощупывая даже швы одежды. — И деньги исчезли…
— Совсем ничего не осталось? — едко улыбнулся своим предположениям Утехин. — И большая сумма была, позвольте полюбопытствовать?
Пиджак Пиленова валялся на кушетке рядом с пальто. Носовой платок, видимо, служивший и тряпкой для вытирания кистей, карманный хронометр на цепочке и какая-то красноватого цвета книжечка дополняли картину.
— Это вам! — Пиленов, пошатываясь, подошел к столу и положил документ перед Андреем, затем продолжил с неослабевающей энергией поиск. — Ничего не понимаю… Я же их сюда в конверт клал. Все девятьсот сорок два рубчика… Я сегодня за картины деньги получил, — пояснил он. — Так, понимаете, повезло — сразу две штуки купили: «Гиацинты у зеркала» и «Март».
Андрей взял в руки книжку. Ему не доводилось видеть билет члена Союза художников. «Черт побери! Кажется, отвертеться не удастся, — подумал он, тоскливо посмотрев в окно, за которым отчетливо виднелся угол родного дома. — Полчаса провозимся здесь, как пить дать, потом еще в вытрезвитель ехать…»
Андрей захлопнул книжечку и положил ее на стол рядом с медицинской картой:
— Доктор, у вас не найдется свободного кабинета, чтобы нам выяснить у пациента некоторые обстоятельства?
— Вы полагаете, он в состоянии? — врач выразительно щелкнул пальцем по горлу. — Может, отложить до утра?
Андрей криво усмехнулся — улыбка вышла жалкой.
— Как там, доктор, говорили древние? Будет день — будет новая пища?
— Древние говорили и так, по более подходит к вашей работе, мне кажется, другая формулировка: «Бис дат, кви цито дат!» Что значит — «Вдвойне дает тот, кто дает скоро!». Спешка ради итога?
— Отчетность тут ни при чем, доктор. Ваш намек достаточно прозрачен, а как насчет кабинета?
— Что ж, садитесь за мой стол, я пойду в терапию…
— Спасибо! — Андрей быстро переместился в кресло и сделал знак художнику.
Пиленов, повинуясь жесту оперуполномоченного, пересел к столу, продолжая нетвердой рукой отряхивать брюки.
— Рассказывайте! — Андрей удобно расположился в кресле, с наслаждением вытянул ноги и смотрел на художника сквозь полуприкрытые веки — так он мог просидеть до утра; уютно, тепло…
Пиленов с достоинством пригладил непослушную шевелюру, оправил ладонью бороду и, вздохнув, начал чуть охрипшим голосом:
— Утром, как я говорил, в салон поехал. Получил деньги за картины. Сделал кое-какие дела и решил это событие отметить… У нас принято некоторые моменты в жизни, например, гонорары, отмечать с друзьями. Делать это положено с шиком — не в мастерской, само собой… Там тесно, холодно, пахнет растворителями, краской… Пока пишешь, эти ароматы не замечаешь, а праздновать среди них — извините… Что за радость гулять среди багета… Встретил Толю Алексеева, Виноградова, и пошли мы в кабак. Ребята они хорошие — художники отличные, а не везет им фатально! Ну, потрясающе не везет…
— Пошли-то куда? — направил рассказ в требуемое русло Утехин.
— В ресторан! — неожиданно вспылил, досадуя на поторапливание и непонимание оперуполномоченного, Пиленов. — Еще спросите: что делали? Отвечу: ели, пили!
— Ресторанов много, — удивленно приоткрыл глаза Утехин, уловивший в голосе художника невесть откуда взявшиеся начальственные нотки недовольства, и тотчас погасил любопытство.
— В «Арбате». Напротив метро.
— Может, в «Праге»?
Пиленов посмотрел на Утехина и задумчиво почесал затылок:
— Может, и в «Праге». — И, мягко улыбнувшись, добавил: — Я не помню…
— А в этот район как попали?
— Смешно сказать, уважаемый, — он приложил руку к груди, — но если вы мне сейчас скажете, что я во Владивостоке, то я могу и поверить…
— Нет! — Андрею нравилась его самоирония, подтрунивание над собой, в нем проснулось любопытство… — Рассказывайте дальше с учетом того, что вы в Москве…
— В шесть ребята разбежались, а я остался. Хотелось еще чего-то значительного, может быть, радости не хватало… Сижу, музыку слушаю, живу, что называется, полной жизнью, и тут… Официант!
