— И про Бодунова поспрашивайте тоже… — попросил я.
— А вы Германа почитайте, в кино сходите… Иван Васильевич Бодунов — это ЛАПШИН!
— Что? — восклицаю я. — Не может быть! Я хорошо знаю эту книгу, помню многих ее героев: Окошкин, Тараскин, Ханин, Побужинский…
— Криничный, — подсказывает Цветков и смеется. — Я тоже их всех знаю…
3. К-7-27-84
Вернулся в Москву. Приступил к работе. Былого спокойствия в душе нет как нет. Прямо скажем, неслужебное настроение. Сижу в кабинете, обдумываю происшедшее в Ленинграде…
Я понимаю, что иду неправильным путем. Так Говорушкина я никогда не найду. Когда он героически погиб, а мне очень хотелось, чтобы он совершил неординарный поступок, подвиг, ему было всего восемнадцать лет. Сколько он мог проработать в уголовном розыске? Год? Несколько месяцев? Не знаю… Не удивительно, при столь непродолжительном сроке службы, что о нем никто не вспомнил, не написал, не назвал фамилии… Видимо, поисковый «бредень» надо забрасывать шире. Может, надо начать изучение биографии Лапшина-Бодунова. Я все время думаю о нем… Особенно не дает покоя мысль — откуда я знаю его фамилию? Где встречал упоминание о Бодунове?
Пошел в библиотеку. Взял целую кучу милицейских журналов, книг, газет. Особое внимание, естественно, уделяю тем, что читал незадолго до отпуска. Ведь встречал же я совсем недавно его фамилию… Встречал и забыл!
Листаю журналы пятьдесят пятого года. Со снимков глядят молодые люди в строгих кителях. Они несут службу, отдыхают. Часто изображается застолье — свадьба, день рождения, присвоение очередного звания… На тарелках пироги, отварной картофель, рыба, прочая снедь и, конечно же, вино, шампанское с обернутыми серебристой бумагой горлышками. Совсем недавно миновал голод военного времени — как тут не показать корреспонденту хлебосольный стол…
Читатели обсуждают в пятьдесят шестом году недавно вышедшие фильмы. Ах, какие названия! Как мало говорят они нынешнему зрителю! «Дело № 306»! «Дело Румянцева»!
А мы, мальчишки пятидесятых, летели ватагой в единственный в подмосковном городке кинотеатр и, в который раз подряд, затаив дыхание, смотрели фильм, готовые помочь полковнику Афанасьеву, капитану Мазарину ловить преступников. Жалели запутавшегося в жизни Огонька — Бернеса. И, как по команде, сжимали в ладонях оловянные пугачи и выструганные из досок пистолеты…
Добрался до шестьдесят второго… О Бодунове ни слова. Переворачиваю страницу одного из номеров и чуть не вскрикиваю от радости. В моих руках статья под названием «От Великого Октября до наших дней. Комиссар милиции 3-го ранга в отставке И. Бодунов рассказывает…»
«Мне особенно запомнились февральские дни 1921 года, когда я работал агентом Петроградского уголовного розыска. Однажды ночью всех сотрудников уголовного розыска срочно вызвали на службу. Такие внезапные вызовы были нам не в диковинку.
Появился наш начальник, озабоченный, встревоженный.
— Контра подняла голову. В Кронштадте вооруженный мятеж. Все управление милиции переводится на военное положение…
На подавление мятежа партия послала лучших своих сыновей — делегатов X съезда. Вместе с войсками на приступ крепости пошли милицейские части. Из сотрудников уголовного розыска был сформирован батальон особого назначения, который входил в 18-ю милицейскую бригаду.
Шли ночью, в пешем строю. Транспорта не было, а время упускать нельзя. Наконец мы у цели. Бок о бок с наступающими войсками наш батальон ринулся на штурм Кронштадтской крепости. По глазам ударили лучи прожекторов. Рядом разорвался снаряд. Чуть зазеваешься — и очутишься в вывороченных снарядами прорубях. Но думать об этом некогда. Надо идти вперед. Вот и город… Кажется, какое-то огромное чудовище озлобленно рвет куски полотна. Под бешеным пулеметным огнем первой цепью мы врываемся на набережную и ввязываемся в уличные бои.
Больше суток продолжалось само сражение в Кронштадте. Были забыты еда, отдых, сон. Усталые, измученные, мы продолжаем биться. Мятежники отчаянно сопротивлялись. Но победа оказалась за нами. Правое дело, преданность революции и готовность отдать жизнь за Советскую власть — вот что смело все препятствия с нашего пути…
Когда город был полностью нами занят, отряд уголовного розыска, не отдыхая, выполнил новое задание: доставил группу активных мятежников в штаб.
За проявленный героизм и самоотверженность в подавлении кронштадтского мятежа нескольких работников Петроградского уголовного розыска наградили орденом Красного Знамени. Высокой награды удостоены П. Громов, В. Шальдо, М. Алексеев, в том числе и автор этих строк…»
Так я же смотрел этот номер журнала всего месяц назад, но тогда фамилия мне ни о чем еще не говорила.
Вот так находка!
«Раз в шестьдесят втором ягоду Бодунов был жив, — решаю я, — надо проверить, вдруг эта статья не единственная. Что, если в год какого-нибудь юбилея, круглой даты он еще что-либо написал?..»
В шестьдесят третьем не было… В шестьдесят четвертом, пятом, шестом тоже…
Сомнений у меня никаких нет — статья шестьдесят второго года написана именно тем Бодуновым, который мне нужен. Но хочется еще каких-нибудь подтверждений… Нашел я их в журнале семьдесят седьмого года. Вспоминал о Бодунове его товарищ — Петр Громов.
«Отсюда, от Ораниенбаума, белое ледяное поле, кое-где разорванное черными разводьями, кажется бесконечным. Надвигаются мокрые мартовские сумерки, и сотни людей, скопившихся на берегу, напряженно вглядываются туда, где сереет Кронштадт.
— Як на ладошке окажемся, хлопцы, — вздыхает пожилой красноармеец.
— Это сколь же, однако, по тому льду шагать?.. — прикидывает, окая по-волжски, другой.
Не оторвать взгляд от крепости… Кого только не встретишь сегодня здесь, на берегу Финского залива, где сконцентрирована под Ораниенбаумом и Сестрорецком для решающего броска пехота. В наших рядах, в готовых к штурму цепях рядом с бойцами регулярных частей Красной Армии — рабочие, коммунисты. Много питерцев: революционный Петроград мобилизовал все свои силы для защиты Советской Республики от неожиданного, как удар бандитского ножа в спину, контрреволюционного мятежа.
У нас, в городском уголовном розыске, остались лишь так называемые нестроевики — одна рота. Коммунистов свели в особый отряд, куда направили и меня, хотя я и беспартийный, и моих товарищей — Бодунова Ивана, Шальдо Василия…
Поворачиваюсь к своим, лица сосредоточенны. Не слышно привычных шуток. Казалось бы, кто-кто, а уж работники уголовного розыска давно сжились с постоянной опасностью…
Однако сегодня предстоит нечто небывалое — идти под вой и разрывы снарядов, под свинцовый град пулеметных очередей — на крепость, которая никогда не сдавалась.
…Неожиданная и плотная — до боли в ушах — упала тишина.
— Слышь, ребята, — шепчет кто-то рядом. — Говорят, делегаты Десятого партсъезда в первой линии пойдут!
Ему не отвечают. Замершие цепи ждут команду. Сердце обливает холод.
А потом мы покатились вперед, волна за волной, неудержимо и стремительно. Шарахались от вспененных снарядами трещин. Падали под кинжальным огнем, и, казалось, невозможно заставить себя подняться с мокрого скользкого льда. Но живые вставали, сцепив зубы, для нового броска: добежать, ворваться в черневший вдали проем ворот.
Ворвались!.. Сломили сопротивление… Растеклись по улицам…
Здесь наш отряд уголовного розыска оказался в родной стихии. Часть бойцов осталась охранять ворота, а наш взвод всю ночь вместе с красноармейцами выбивал из казарм засевших там мятежников, тушил вспыхнувшие пожары…»
Сомнений нет — это тот самый Бодунов! Может, о нем есть упоминание в Военной энциклопедии? Достаю первый том: А—Б… Нет никакого Бодунова. Да и не может быть — это не милицейская энциклопедия, которую, кстати, за семьдесят с лишним лет так и не составили. Может, есть упоминание о «Восемнадцатой милиционной бригаде»? Тоже незадача… Раскрываю Военную энциклопедию на «Кронштадтском мятеже»… А здесь и вовсе не говорится о милиции, лишь упоминается отряд петроградских курсантов, который проявил себя в боях с самой лучшей стороны. А еще я узнал, что вместе с Бодуновым высшей награды Республики Советов по указу ВЦИК РСФСР были удостоены знаменитые командиры П. Дыбенко, К. Ворошилов, М. Тухачевский, И. Федько.
