«Я подошел к краю пруда и угрожал прыгнуть, если он подойдет ближе… Мой отец отступил». Однажды, когда Мао пересказывал эту историю, он рассмеялся и добавил наблюдение: «Старики вроде него не хотели терять своих сыновей. Это их слабость. Я нащупал их слабое место, и я победил!»
То, что проявляется в юности Мао, это конфликт между отцом и сыном и презрение к фигуре отца, что является особенностью и других левых психопатов. Учитывая, что конфуцианство сделало семью основой китайской социальной структуры, марксизм обеспечил средства разрушения этой основы, как он сделал это для многих других Старых и Новых левых.
Когда Мао исполнилось шестнадцать, как только его первая жена после устроенного для него его отцом брака, умерла, он уехал из дома, чтобы продолжить свое образование, а не последовать желанию отца, который хотел отдать молодого Мао в учение в рисовую лавку. Как и для многих в западном мире, жизнь вечного студента предоставляла человеку с отвращением к черному труду возможность много лет провести, бездельничая.
Мао позже утверждал, что, когда он был мальчиком в своем родном Шаошане, его потрясло тяжелое положение бедных крестьян. Он сформулировал легенду, что он якобы пришел к социальной ответственности под влиянием мастера мельничных жерновов П'Ана, который был казнен после подавления местного крестьянского восстания. Попытки исследователей коммунистической партии идентифицировать этого П'Ана оказались неудачными. Мао как провозглашенный лидер самого большого крестьянского восстания в истории под знаменами коммунистической партии — это чистая фантазия. Скорее Мао испытывал к крестьянству одно лишь презрение. Чан и Холлидей пишут:
«Нет никаких признаков того, что Мао выводил из своих крестьянских корней какую-либо озабоченность социальными проблемами, еще меньше признаков того, что его мотивом было чувство несправедливости. В документе того времени, дневнике учителя Мао, профессора Ян Чандзичи, профессор 5 апреля 1915 года написал: «Мой студент Мао Цзэдун сказал, что… его клан… — главным образом крестьяне, и для них легко разбогатеть» (курсив наш). Мао не проявлял особого сочувствия к крестьянам».
Мао мало упоминал о крестьянстве, даже став коммунистом. Его ссылка на крестьянство в 1917 года должна была выразить восхищение подавлением Тайпинского восстания 1850–1864 годов, и методов, с помощью которых командующий правительственными войсками Цзэн Гофань «прикончил [восставших]». Здесь, мы видим выражение Мао восхищения властью как таковой. В 1919 году Мао написал студенческое эссе о людях из различных классов, с только одним скептическим упоминанием крестьянства, но с большим вниманием к якобы тяжелому положению студентов, которые якобы жили как в «море горечи». Это типичная юношеская тревога и жалость к самому себе за воображаемые страдания, дающая привилегированной молодежи чувство мученичества, которого вовсе не существовало, черта, типичная также для молодежи, ставшей базой Новых левых на Западе и нынешних движений протеста, состоящих, главным образом, из мелкобуржуазной молодежи, кто «страдает от несправедливости» опосредовано, беря на себя дело других. В тот же год, готовя список для исследования, насчитывающий, по крайней мере, 71 пункт, Мао включил в него только один пункт, касающийся труда, и наряду с ним только один из 15 подзаголовков упоминал крестьянство.
Вхождение в революционную политику
Мао начал упоминать крестьянство и труд как абстрактные понятия только после того, как присоединился к коммунистам в 1920 году. Он не проявлял сочувствия к крестьянам, чернорабочим, или кому-либо еще. В 1921 году, спустя год после того, как он присоединился к коммунистам, Мао был в страдающем от голода округе Чанша. Один его друг описал в своем дневнике нищих, которые были похожи на скелеты, обернутые в желтую кожу. Мао, несмотря на свои утверждения об обеспокоенности судьбой страдающих крестьян, даже не упоминал об этом голоде. Если кто-то, кто живет среди таких условий, никогда не упоминает об этом, как будто это не имело никакого значения, то это указывает на отсутствие сочувствия, типичное для социопата, что мы рассматриваем как существенную черту среди ведущих левых.
Когда ему было 17, студента Мао захватила республиканская революция 1911 года, и в соответствии со студенческой тенденцией он написал свое первое политическое эссе, которое он вывесил в своей школе. Впрочем, его опыт добровольца республиканской армии был коротким, поскольку ему не нравилась муштра или рутинная работа, такая как носить воду, «потому он нанял продавца воды, чтобы тот работал за него».
После нескольких месяцев в армии Мао короткое время учился в другой средней школе. Как Маркс, вместо того, чтобы получить какую-то профессию, он приятно проводил долгие часы в провинциальной библиотеке. Его отец угрожал лишить Мао денежной помощи из дома, если он не возвратится в школу. Мао пошел в педагогическое училище. Именно здесь, в училище, основанном на западных идеях, Мао впервые услышал о коммунизме. Коммунизм мог дать ему средства, которыми он мог разрушить все то, что он терпеть не мог. Его однокурсник вспоминал, что Мао однажды предложил «одним махом» сжечь все сборники прозы и поэзии после династий Тан и Сунн. Чан и Холлидей комментируют: «Это первый известный случай, когда Мао упомянул одну тему, которая должна была символизировать его правление — уничтожение китайской культуры». Это было время, когда все подвергалось сомнению, включая само существование наций, семей, брака и частной собственности.
Социопатическая идеология
В 1917–1918 годах Мао начал изучать немецкого философа Фридриха Паульзена. Пометки Мао на полях его экземпляра книги Паульзена «Система этики» свидетельствуют о безнравственности интеллектуализируемого социопата. Холлидей и Чан пишут:
«Отношение Мао к этике состояло из одной центральной идеи: «Я» сам выше всего остального: «Я не соглашусь с представлением, что быть моральным человеком, мотивами действий должно быть приносить пользу другим. Этика не должна определяться относительно других… Люди как я хотят… удовлетворить наши души в полной мере, и при этом у нас автоматически есть самые ценные моральные кодексы. Конечно, в мире есть люди и объекты, но все они там только для меня».
Мао избегал любых ограничений, которые несут с собой ответственность и долг. «У людей как я есть долг только перед нами самими; у нас нет никакого долга перед другими людьми». «Я ответственен только за действительность, которую я знаю», писал он, «и абсолютно не ответственен за что-то еще. Я не знаю о прошлом, я не знаю о будущем. Они не имеют никакого отношения к морали моего собственного «Я»». Он явно отвергал любую ответственность перед будущими поколениями. «Некоторые говорят, что каждый несет ответственность за историю. Я не верю этому. Я обеспокоен развитием только самого себя… У меня есть мое желание, и я действую ради него. Я не ответственен ни перед кем».
Мао ни во что не верил, если он лично не мог извлечь выгоду из этого. Добрая слава после смерти, говорил он, «не может принести мне радости, потому что это принадлежит будущему, а не моей собственной действительности». «Люди как я не строят достижения, чтобы оставить их будущим поколениям…»
Мао беспокоился только о настоящем моменте, и о том, как он жил в нем. Поэтому он даже не притворялся относительно идеализма и беспокойства о будущих поколениях. Эта видимость достигла колоссального масштаба, когда он возглавил коммунистическую партию и Китай. «Великие герои» истории, писал он, подразумевая, что он сам был одним из них, не были ограничены моралью, которая «должна была быть сметена огромным импульсом в их природе». Власть этих «Великих Героев» подобна урагану, поднимающемуся из глубокого ущелья, и подобна сексуальному маньяку в страсти и в поиске любовной добычи… нет никакого способа остановить их».
