— Нет, — резко сказал я и наклонился, чтобы поднять ее с земли.

Она тут же перестала сопротивляться и затихла. Я уже успел испытать на себе результаты уроков ее братьев и не собирался предоставлять ей шанс снова отработать на мне этот прием. Удар, нацеленный в пах, я принял голенью. Получилось больно, но не так, как могло бы. Потом я сгреб в один комок плащ, тунику и кожаную перевязь и, оторвав Дел от земли, наполовину пронес, наполовину проволок ее футов тридцать или сорок и прижал спиной к огромному валуну. Я удерживал ее единственным известным мне способом: надавив на нее всем своим весом. Дел оказалась между мною и камнем. Ей некуда было деваться.

Ни ножа. Ни меча. У нее оставались только слова.

— Ты испуган, — выдохнула она мне в лицо. — Ругай меня, если хочешь… обзывай меня как хочешь. Говори все, что приходит в голову, если тебе от этого легче. Это ничего не меняет. Я вижу страх на твоем лице, в твоих глазах… Я чувствую его в твоих руках, Тигр. Ты напуган до смерти. Из-за меня.

Вот этого я не ожидал.

— Напуган, — меньше горячности, но не меньше уверенности. — Я знаю тебя, Тигр… Ты провел последние шесть недель, истязая себя за то, что сделал. Ведь я права? Каждый день и каждую ночь последние шесть недель ты мучился, боясь, что я умерла, и боясь, что я жива. Потому что если бы я умерла, ты не смог бы жить с этим… зная, что убил свою Северную баску, — только раз она качнула головой. — Нет, не смог бы… Песчаный Тигр не такой безжалостный и бесчувственный убийца, каким хочет казаться. И ты молился — просто на всякий случай — ты молился, чтобы я осталась жива и тебе не пришлось бы ненавидеть себя. И одновременно все эти шесть недель ты боялся, что я останусь в живых. Потому что если бы я выжила и нам довелось бы когда-нибудь встретиться, тебе пришлось бы передо мной объясняться. Тебе пришлось бы сказать мне, почему. Пришлось бы придумать как оправдываться.

Я медленно разжал руки, отвернулся. Сделал два неверных шага от нее. И остановился.

Аиды, баска. Ну почему с тобой всегда так больно?

— Ну вот, Тигр, — безжалостно продолжила она, — вот мы и встретились. Пришло время для объяснений, рассказов, оправданий…

Я резко прервал ее:

— Ты за этим приехала?

— Я сказала тебе, зачем приехала, — отрезала она, ничуть не смутившись. — Никто теперь не будет танцевать со мной, тем более в Стаал-Уста… да и вообще на Севере. Здесь у женщин больше свободы, чем на Юге, но и у нас мало кто из мужчин согласится танцевать с женщиной, тем более серьезно тренироваться. А мне это нужно. Очень. Я потеряла силу, скорость, гибкость… Ты нужен мне, чтобы танцевать. Я должна убить Аджани, а для этого мне нужно быть в хорошей форме.

Я повернулся, собираясь что-то сказать, но все слова вылетели из головы, когда я увидел как она прижимается к камню. На ее лице не осталось красок, совсем никаких, даже губы побелели. Она прижимала одну руку к животу, словно внутренности вываливались и она пыталась их удержать. Она просто висела на камне.

Аиды, баска.

— Не прикасайся ко мне, — резко предупредила она.

Я застыл на полшага.

Она шумно выдохнула.

— Скажи, что будешь танцевать со мной.

Я развел руками.

— А если нет, ты не позволишь мне прикоснуться к тебе? Не позволишь мне поднять тебя на руки — еще секунда и ты рухнешь на землю — отнести тебя к костру, где есть еда и амнит…

— Скажи что согласен, — настаивала Дел, — и мы обойдемся без наглядного доказательства того, что ты не можешь поднять меня на руки, и тогда это не будет беспокоить твое самолюбие пока ты не поправишься.

— Дел, это смешно…

— Да, — согласилась она, — но мы оба в таком состоянии.

— Если ты думаешь, что я войду с тобой в круг после того, что случилось в прошлый раз…

— Просто скажи да! — закричала она, и что-то наконец сломалось. Она прижала обе руки к ребрам и крепко обхватила себя. Она держалась только на широко расставленных ногах и колоссальной решимости. — Если я не пойду за ним… если я не убью Аджани… если я не выполню свою клятву… — она съежилась, длинные пряди свисали, закрывая ее лицо, но мне хватало и прерывающегося голоса. — Мне нужно, нужно… У меня больше ничего не осталось… совсем ничего… ни родителей, ни братьев, никого… даже Калле у меня нет… нет даже моей дочери, — она болезненно, с вскриком втянула воздух. — У меня есть только Аджани. Только его смерть. В этом последние остатки моей чести.

Я на секунду задумался, с кем же она разговаривала, с собой или со мной? Но это было не главным.

— Честь не только в этом… — я собирался все подробно объяснить, но забыл что хотел сказать, кинувшись чтобы подхватить ее — ноги Дел подогнулись и она соскользнула с валуна — и обнаружил, что Дел была права: я не мог поднять ее. Так мы вдвоем и сидели около камня, проклиная каждый свою боль, скрывая ее друг от друга за приглушенными проклятиями и отрицательными ответами на выжатые вопросы.

— Потанцуй со мной, — сказала она. — Хочешь, чтобы я умоляла?

Я выдавил сквозь стиснутые зубы:

— Я не хочу, чтобы ты умоляла. Не хочу, чтобы ты танцевала. Не хочу, чтобы ты вообще чем-то занималась, пока не поправишься.

Дел сжала одну руку в кулак и слабо ударила себя в грудь.

— Все, что у меня есть… это я сама… если я не убью Аджани…

Я неуклюже повернулся к ней, стараясь не растягивать ноющий рубец.

— Поговорим об этом позже.

— Что ты делаешь? — испуганно спросила она.

— Пытаюсь раскрутить твою повязку, чтобы посмотреть на рану.

— Оставь, — сказала она, — оставь. Заживет и без твоей помощи. Думаешь они позволили бы мне уехать, если бы была опасность, что я умру по дороге?

— Да, — просто ответил я. — Телек и Стиганд? И остальные из вока? Глупый вопрос, баска… Я удивляюсь, как они не выкинули тебя раньше, в тот день, когда я уехал.

— Этим они обесчестили бы Стаал-Уста, — слабо сказала она. — Меня выбрали чемпионом…

— …что означало неминуемую смерть в круге, танцуя со мной, — закончил я. — Телек и Стиганд бросили тебя песчаным тиграм, баска, и это не просто слова. Они были уверены, что ты не переживешь танец. Твоя смерть удовлетворила бы честь Стаал-Уста, а моя победа вернула бы мне год, на который ты меня заложила. На Юге это называется «ждать от одной овцы двух ягнят»… Этого вока и хотел. В результате они избавлялись от нас обоих.

— А Калле оставалась у них, — горько сказала Дел и, отвернувшись от меня, села очень прямо, чтобы повязки не так сильно давили на рану. — И они получили что хотели. Я потеряла дочь, которой возможно судьбой было предначертано разлучиться со мной… Но еще жив ее отец. И я убью его.

— Значит мы вернулись к тому, с чего начали, — я глубоко вздохнул, но, почувствовав боль, тут же начал медленно выдыхать. — Я уже начинал тебе объяснять…

— Я проживу без твоих поучений, — Дел неловко приподнялась, с видимой осторожностью выпрямилась и очень медленно пошла к чалому.

Ее резкий тон меня ошеломил.

— Что?

Она поймала чалого, подвела его к дереву, куда не мог добраться жеребец, и привязала.

— Я искала тебя не для того, чтобы просить совета. Мне нужно танцевать.

Холодно. Совсем как старая Дел, у которой не было времени на человеческие чувства. Круг замкнулся, подумал я. Мы пришли туда, откуда начали. Но не совсем, баска. Я успел измениться. Из-за тебя — или благодаря тебе — я уже не тот человек, каким был до нашей встречи.

Я сидел на одеяле около костра, почесывая шрамы песчаного тигра, глотая амнит, и думал. Думал, что, в аиды, происходит?

Значит она хотела ехать со мной. Какое-то время. Чтобы танцевать со мной в круге, пока она не будет готова встретиться с Аджани. А значит она бросит меня как только войдет в прежнюю форму.

Следовательно она собиралась использовать меня.

Ну конечно все люди используют друг друга. Тем или иным образом.

Но Дел использовала меня.

Снова.