До фронта не доехал он, Дорогой не прошел победной. Взлетел на воздух эшелон — И стал воспоминаньем дед мой. Вот он стоит передо мной — Русоволосый, сероглазый Солдат, шагнувший в мир иной, Так и не выстрелив ни разу… Война! Ты очень далека. Но вечно близок День Победы! И в этот день я пью за деда — За моего фронтовика! Включаю телевизор: танки, грохот, Врага под корень режет пулемет… А бабушка моя тревожно вздрогнет, Вязанье сложит, в кухню перейдет, На всю квартиру — крики, рев орудий… – Куда же ты? – Да мочи, милый, нет. – Так это ж – немцев! – Тоже, внучек, люди… В борьбе с фашистским зверем пал мой дед! На фронте не убили никого! Война резка — в словах не нужно резкости: Все миллионы — все до одного — Пропали без вести. Дед летом сорок первого пропал. А может быть, ошибся писарь где-то, Ведь фронтовик безногий уверял: Мол, в сорок пятом в Праге видел деда! …Сосед приемник за полночь включит, Сухая половица в доме скрипнет — И бабушка моя проснется, вскрикнет И успокоится: дед взял на фронт ключи… На экране – круговерть, Леденящие моменты, Но ему не умереть: Впереди еще пол-ленты! Нужно милую обнять, С крутизны фашиста скинуть, Потому легко понять, Что герой не может сгинуть. Эта логика проста. Но идет на пользу нервам. В это верит даже та, Чей герой пал в сорок первом. В городе Сланцы в братской могиле похоронен поэт Г. Суворов. Каждый год издалека в его день рожденья на могилу приезжает женщина с цветами… Говорят, что она каждый год приезжает сюда, На могилу солдатскую, в городе этом неблизком, И положит цветы, и стоит, вспоминая года, Что лежат непробудно, как мертвые, под обелиском. Говорят, что покоится тут молодой лейтенант, Фронтовая любовь, ослепившая сердце когда-то. Он был весел и смел. Он имел неуемный талант И к стихам и к войне — той, что не пощадила солдата. Летней ночью в округе победно поют соловьи. Зимней ночью метель дышит с болью, как наша эпоха. Говорят, ничего нет на свете дороже любви, А они ее отдали всю – до последнего вздоха. Она его не позабудет — На эту память хватит сил. Она до гроба помнить будет, Как собирался, уходил, Как похоронку получила И не поверила сперва, Как сердце к боли приучила, Нашла утешные слова, Что, мол, у жизни — тыща граней, А нежность — разве это грех? Но был погибших всех желанней, Но павших был достойней всех. И на года, что вместе были, Она взирает снизу ввысь… А уж ведь как недружно жили: Война – не то бы разошлись. Он погиб восемнадцати лет — Затерялся в кровавых потемках. Вот его комсомольский билет, Изрешеченный, в бурых подтеках. Парень шел, выбивался из сил, Но о смерти не думал заране И свои документы носил Возле сердца, в нагрудном кармане. Значит, в сердце ударил свинец… Я стою, словно смерти отведав. Боже! Сколько пробитых сердец! Люди! Сколько пробитых билетов! А ведь мог он вернуться живой, Если б строчку в Устав дописали: «Комсомольцам, идущим на бой, Выдаются билеты из стали…» Неуемная зависть мальчишечьи души томила: Конармейцы галопом врывались в тревожные сны, А наутро ребята судьбу укоряли уныло, Что явились на свет только после Гражданской войны. Но недолго казалась война романтической сказкой — На июньской земле засыпали бойцы под дождем, И когда они видели храбрые сны о Гражданской, Говорили друзьям, что приснилось им детство и дом… Этим людям, всей грудью хлебнувшим и горя, и гари, Всем живущим по крови, по пролитой крови родным, — Я внимаю с любовью, за землю мою благодарен, Но я даже во сне — никогда — не завидую им! |
