А теперь лютуют на станции, изверги!

Комбат с трудом извлек карту из разбухшего от дождя кармана и задумался. Видно, придется обходить станцию. Вступить в бой с жандармами? Нет. Это может привести к нежелательным осложнениям.

Как ни вглядывался он в карту, не мог найти обходных путей. Пюшпёкладань — крупный железнодорожный узел, обойти его не так-то просто. Придется идти через станцию.

Каблуков взмахнул рукой — и батальон двинулся дальше. С трудом шевеля посиневшими от холода губами, он отдал приказ по колонне:

— Станцию пройдем строем. Соблюдать тишину. Винтовки зарядить, но не стрелять ни в коем случае!

А в это самое время в Пюшпёкладани оперуполномоченный спецпоезда пробрался сквозь бушующую толпу в диспетчерскую и докладывал Самуэли обо всем, что творилось на станции:

— Стрельбу открыл, жандармский подполковник, бывший шеф жандармерии комитата Сатмар… Услышав крики детей и женщин, один из солдат соседнего эшелона выхватил из-за пояса ручную гранату и пригрозил жандармам. Два фельдфебеля бросились на него, скрутили проволокой руки, и подполковник на месте пристрелил несчастного.

Едва прогремел выстрел, как все жандармы выскочили из вагонов, забрались на крыши и стали целиться в однополчан убитого красноармейца. Те возмущались, бранились, но. отпора им не давали. Вмешались солдаты третьего эшелона, и снова раздались выстрелы. Красноармейцы не успели прийти в себя после гибели товарища, а тут еще трое убитых. В панике бросились к вагонам. Жандармы рассыпались цепью, заняв все пространство между путями.

Подполковник в сопровождении фельдфебеля направился к эшелону секейской дивизии. Командир дивизии поспешил навстречу гостям и на глазах у всех крепко обнял жандармского подполковника. Перепутанные беженцы бросились в противоположный конец станции. Жандармы ведут себя по-хозяйски! — закончил доклад оперуполномоченный.

— Вы сами все это видели, товарищ? Пли слышали чьи-то россказни? А может, просто выдумали весь этот вздор? — иронически спросил Бём, расстегивая желтую кожаную куртку. — Ну что же вы молчите, дорогой товарищ?

Оперуполномоченный, в упор глядя на Бома, с достоинством ответил:

— Я видел собственными глазами. И вы, товарищ Бём, не могли не слышать выстрелов.

— Несколько выстрелов — это же пустяк! Зачем поднимать панику?

— Мы все слышали выстрелы, товарищ, — вмешался Самуэли. Лицо его было бледнее обычного, глаза гневно горели. — Все ясно. Враг действует открыто, среди бела дня убивают наших людей!

Всю предшествующую ночь Самуэли не спал пи минуты. Набросив на плечи солдатскую шинель, оп вместе с оперуполномоченным несколько раз обошел станцию. Все говорило о том, что враг притаился и готовится к действиям. У нескольких красноармейцев неизвестные патрули отобрали оружие. Подозрительные субъекты запугивали солдат: мол, Советская власть пала, бегите на все четыре стороны, громко ругали начальника станции, натравливая и без того разъяренную и растерянную толпу расправиться с ним, если он не даст паровозы и не отправит эшелоны в тыл. Самуэли в это время уже услал спецпоезд с большей частью бойцов на разведку — необходимо было любой ценой добыть сведения о нахождении румынских войск.

Ночью прибыл эшелон с жандармами. Положение Самуэли еще более усложнилось. В его распоряжении находилось всего два десятка бойцов. Тогда он приказал установить пулемет в окне второго этажа вокзала.

— Спасибо за информацию, — поблагодарил оперуполномоченного Самуэли. — Пришлите Герлеи.

— Слушаюсь, товарищ командующий!

— Впрочем, погодите, не надо, — остановил его Самуэли и прошел в кабинет начальника станции.

Там, на длинном диване, а то и прямо на полу, разостлав солдатские шинели, сидели молча и дымили махоркой железнодорожники и бойцы-ленинцы в черных кожанках.

— Знаю я этих паникеров, — продолжал бубнить Бём. — Стоит солдату пальнуть в поросенка, как все истошно вопят: «Убито семь человек». А то и похлеще выдумают: стреляла, мол, сотня красногвардейцев, переодетых в жандармскую форму. Нельзя верить всякой ерунде!

Из кабинета начальника станции донесся громкий голос Самуэли. Он отдал приказ по линии, чтобы задержали и вернули спецпоезд.

Бём носком ноги в желтой краге с силой захлопнул дверь диспетчерской, давая понять, что не желает слышать распоряжений командующего.

— Значит, вам еще не ясно, что положение серьезно? — спросил его Ландлер. — Донесения и сводки, поступающие к вам в наркомат от господ фронтовых командиров, как небо от земли далеки от правды.

Бём зло покосился на Ландлера.

— Вы осведомлены лучше меня? Так и говорите обо всем прямо.

— Вы не хуже моего знаете, что сообщил ночью Ласло Самуэли. Горе-вояки из секейской дивизии, вместо того чтобы стрелять в противника, убивают красноармейцев. Контрреволюционный путч помог румынским войскам захватить Сатмарнэмети. Нечто похожее произошло и в других местах. Однако вы не придали этому сообщению никакого значения.

— Я мог ошибиться, — развел руками Бём. — Ночью, когда мы прибыли сюда, трудно было оценить обстановку. Начальник станции уверял, что все разваливается, и мне показалось, что он просто паникер. А если и в самом деле случилось что-то серьезное, почему меня не разбудили?

— Здание вокзала окружено вооруженной толпой. Мы бессильны что-либо предпринять.

— Мы в западне? — в страхе воскликнул Бём, и краска сбежала с его лица. — А знают ли они. что здесь находятся члены правительства?!

— Не знают. И это к лучшему. Ведь тут жандармы!

— Откровенно говоря…

Прямо над их головами, заглушив голос Бёма, застрочил пулемет.

В диспетчерскую вернулся Самуэли.

— Жандармы совсем обнаглели, — мрачно сказал он. — Со второго этажа видно, что они разбились на группы и занимают ключевые позиции на всей территории станции. Если они сообразят установить там пулеметы, нам несдобровать.

— Надеюсь, вы приняли все необходимые меры? — зло усмехнувшись, спросил Бём.

— Все не все, а кое-что предпринял… — спокойно ответил Самуэли. — Сейчас рота жандармов с примкнутыми штыками преследует отряд красноармейцев, отступивших за линию железной дороги.

— Ну и попали мы в переплет! — Бём нервно теребил ус.

— Зато убедились: неудачи на фронте вызваны не тем, что солдаты упали духом, как считают некоторые в Будапеште, а действиями контрреволюции, то есть офицерами секейских частей, — поправляя пенсне, подал реплику Ландлер.

— И не только секейских, — продолжал Самуэли. — Ночью на перроне солдат рассказывал, как их комиссар, бывший профсоюзный деятель, собрал солдат на митинг и предложил проголосовать: оставаться на передовой или отступить. У солдат, понятно, нет особого желания подставлять голову под пули, и вот на основании решения, принятого «демократическим путем», они во главе с комиссаром оставили поле боя.

— Головотяп какой-то, — вскипел Бём, — или дурак набитый! Но не контрреволюционер. Я направлял в действующую армию испытанных социал-демократов и ручаюсь за них!

— А надо бы посылать коммунистов, прошедших школу русской революции! — гневно бросил Самуэли. — Подобные «демократические» действия на руку контрреволюции! И это не единичный случай. Другой горе-комиссар заявил солдатам: «Мы интернационалисты, и ни к чему нам защищать границы Венгрии». Не приходится удивляться, что и эта часть покинула фронт.

Ландлер хотел было опять вмешаться в спор, но в это время в диспетчерскую вошел боец в кожанке.

— К станции подходит батальон, — доложил он. — Среди жандармов переполох, бегут к своему эшелону.

— Может, наши идут на выручку?! — воскликнул Ландлер.

— А вдруг румыны? — нахмурился Бём.

— Идемте наверх! — сказал Самуэли.

Полевой бинокль Бёма переходил из рук в руки.

— Это же интернациональный батальон! — обрадовался Самуэли, но тут же помрачнел: — Я вижу, у них много раненых…

Растянувшаяся колонна медленно двигалась к станции по узкой проселочной дороге. Первые уже приблизились к тому месту, где залегли отступившие красноармейцы. Кто-то кинулся им навстречу.