— Почему же? — перебил его Самуэли. — Надо радоваться, товарищ Энглендер!
Старик замолчал.
Но Самуэли и сам недоумевал. Социал-демократы и в самом деле слишком уж заискивают перед Купом. Впрочем, оно и понятно, — встав на платформу коммунистов, они с явно подчеркнутым уважением относятся к общепризнанному политическому лидеру Венгерской коммуны, призванному проводить в жизнь программу коммунистов. До сих пор еще видны шрамы и следы ударов, нанесенных Куну в тюрьме. В этом повинен даже кое-кто из присутствующих. Вот они и лезут из кожи вон, стараясь загладить свою вину.
— Так, говорите, радоваться надо? — снова заговорил старик, горько усмехаясь. И вдруг вспыхнул: — К вам-то, гляжу, не очень льнут, не превозносят до небес. Куда легче восторгаться Куном, нежели коммунизмом. Я-то знаю этих хитрых бестий! Они не прочь перед ним мелким бесом рассыпаться, лишь бы отделаться от остальных коммунистов. — Он предостерегающе поднял длинный указательный палец: — Глядите в оба! Не маскирует ли угодничество перед Куном ненависть к вам! Тактика их известна. Одного революционера куда пи шло — терпеть можно. А двух — это уж слишком много. К тому же… вы единственный руководитель компартии, которого им не удалось в свое время упрятать за решетку. Они пород вами чисты, вот им ничто и не метает ненавидеть вас… Это я говорю вам, Фюлён Энглендер, старый брюзга, склонный к левацким загибам. Вы меня пи во что не ставите, знаю, знаю. Ну, ладно! Обойдусь как-нибудь! — и вдруг добавил неожиданно спокойным топом: — Не придавайте значения тому, что я наговорил тут, товарищ Самуэли. Долго так быть не может. Не за горами день, когда мы, и только мы, возьмем власть в свои руки!
Вокруг Самуэли опять собрались коммунисты. Они, как всегда, подшучивали над Энглендером, над его страстью обличать социал-демократов. Один из них добродушно спросил:
— Кто же эти «мы», которые, как вы утверждаете, дядюшка Энглендер, скоро придут к власти?
— А конечно, коммунисты, кто еще! — воскликнул старик, снова угрожающе потрясая палкой.
— Вот тебе раз!.. А разве сейчас не коммунисты у власти?
— Стало быть, не они… во всяком случае, не левые коммунисты! — вконец рассердился Энглендер и быстро заковылял прочь.
— Ну и старик! — посмеивались товарищи. — Всегда перегибает палку. Чего только не нагородил!
Но Самуэли подумал, что в словах Энглендера есть доля правды. Опасения старика перекликались с его собственными.
— Путает, — сказал он задумчиво, — конечно, путает, но кое в чем, возможно, старик и прав.
Все замолчали.
Самуэли передали записку от Куна. «Можете снять охрану биржи. Есть договоренность, что секретариат объединенной партии будет работать здесь, в здании бывшего руководства социал-демократической партии», — писал Кун. Это принесло новое огорчение Самуэли. «Даже в этом пришлось уступить!» — подумал он и пошел в комнату, где стоял телефон, чтобы отдать необходимые распоряжения.
Когда он вернулся, зал уже был почти пуст. Первым попался ему навстречу журналист Ференц Гёндёр, редактор социал-демократического журнала «Эмбер» («Человек»),
В новом правительстве он занял пост народного комиссара но делам печати и теперь приглашал новых коллег-наркомов к себе в гости, на чашку, кофе. Мол, поболтаем, развлечемся, забудем на часок-другой о всех тревогах.
— Мне ли, оппозиционно настроенному журналисту, садиться в министерское кресло! — только что уверял он. — Непременно откажусь от портфеля наркома и буду по-прежнему критиковать невзирая, на лица!
Он подхватил Самуэли под руку и стал настойчиво приглашать к себе. Тибору не хотелось возвращаться в Приют для инвалидов войны. Там, чего доброго, узнав его настоящее имя, еще начнут чествовать… Почему бы не принять приглашение Гёндёра?..
— Покритиковать найдется кого, — сказал Самуэли. — Столько дряни налипнет… Каждый ретроград вырядится в тогу поборника прогресса…
— Но, чур, я критикую только членов правительства, — захохотал Гёндёр. — Публицист может снискать себе популярность лишь в том случае, если его отточенное перо будет разить не мелкую сошку, а высокопоставленных мужей!
Самуэли не хотелось продолжать с ним спор, и он наотрез отказался принять приглашение Гёндёра. Уж лучше закончить этот знаменательный день, предвещающий новые бурные события, здесь, на кожаном диване, по-солдатски, прикрывшись шинелью.
— Отказываешься? — обиженно крикнул вслед Самуэли Гёндёр. Он был явно задет. Самуэли еще раз отрицательно покачал головой.
Гёндёр направился к выходу в сопровождении приглашенных.
— Корчит из себя государственного деятеля, а сам еще вчера собирался возводить баррикады… — процедил он сквозь зубы.
К Самуэли подошел неказистый на вид человек.
Он держал в руке листок бумаги.
— Товарищ заместитель народного комиссара, вы ведь находились в подполье, не правда ли? Как у вас с жильем?
Самуэли недоуменно взглянул на него.
— Видите ли, — пояснил незнакомец, — на протяжении нескольких месяцев в правительство входили представители нашей партии. Так что на благоустройстве руководящих товарищей мы уже набили руку. Вот и теперь мы заботимся, чтобы члены правительства, ну, хотя бы товарищи, освобожденные из тюрьмы… были устроены должным образом. Мы. социал-демократы, не должны ударить лицом в грязь, — добавил он хвастливо. — А вам, товарищ Самуэли, отведем апартаменты в фешенебельном отеле «Рица».
Там ждет вас полный пансион и безукоризненное обслуживание. Не забудьте, пожалуйста, поужинать сегодня. У меня вот тут значится, что вы прибыли на серо-зеленом военном автомобиле. Сказать шоферу, чтобы он подал машину?..
Через четверть часа машина Самуэли остановилась возле подъезда отеля. У входа в ресторан он вдруг почувствовал сильнейший голод. В зале, сверкающем зеркалами и заставленном пальмами, сновали официанты. Метрдотель во фраке и белоснежной манишке многозначительно посмотрел на потрепанный военный френч Тибора. Самуэли смущенно оглянулся. За столиками сидели элегантные антантовские офицеры, дамы в вечерних туалетах, респектабельные господа в жакетах. Незнакомец в походной военной шинели явно шокировал их. Захмелевшие господа подпевали цыганам, исполнявшим заунывную песню. «Вот они, — подумал Самуэли, — обескураженное революцией венгерские джентри»…
Ему захотелось поскорее уйти, и он попросил принести ему ужин в номер. Через несколько минут вошел официант и на серебряном подносе принес тарелки с обильной и вкусной едой. Самуэли не предполагал, что в такое трудное время подают изысканные блюда, да еще на тарелках из дорогого фарфора. И хотя он никогда не жаловался на аппетит, ему стало и здесь не по себе. Тибор встал и высунулся в окно. У подъезда стояли на посту три красногвардейца. Подъезжая сюда, Самуэли обратил внимание на одного из них — долговязого, худого парня. В тусклом свете газовых фонарей он разглядел его и, окликнув, жестом пригласил подняться в номер.
Минуту спустя на пушистый ковер, устилавший паркетный пол, с глухим стуком опустился приклад винтовки часового.
— Прибыл по вашему приказанию, товарищ Самуэли!
— Поставьте винтовку. Садитесь за стол. Тут вполне хватят на двоих.
В начале одного из первых заседаний Правительственного Совета поднялся с места народный комиссар по иностранным делам Бела Кун и сказал:
— У меня экстренное сообщение!
Все взоры устремились на Бела Куна.
— В Австрии растет и ширится движение рабочих за провозглашение страны советской республикой, — сказал Кун. — Сегодня ночью для переговоров прибудут из Вены два австрийских товарища. Есть серьезные надежды на то, что Австрия последует нашему примеру.
В зале оживились.
— Австрийский канцлер и министр иностранных дел Карл Реннер не видит другого выхода, — продолжал Кун. — Австрийцы опасаются одного: как бы Антанта не прекратила поставки продовольствия. Вот почему Реннер решил заручиться у нас гарантиями на получение продовольствия.
