- Мне жаль, Мекистей, что всё так получилось, - печально вздохнул Фемистокл. - И неприязни к Спарте у меня нет.

- Поздно сожалеть, Фемистокл, - бросил эфор-эпоним. - Отныне у лакедемонян нет тебе веры. Я даю три часа на то, чтобы ты покинул Спарту. Прощай!

Так же под стражей Фемистокл вернулся в дом Эвенета.

Стражники, молчаливые и грозные, сопровождали Фемистокла и Сикинна до городка Фарис. От Фариса до гавани Лас с ними поехали несколько конных воинов-периэков, а спартанская стража вернулась домой.

Приезд Фемистокла совпал с возвращением афинского флота от берегов Геллеспонта.

Если Ксантиппа афиняне чествовали как храброго и упорного полководца, то Фемистоклу были оказаны почести за личное мужество и спасение государства.

Тут же начались разговоры, что афиняне теперь вполне обойдутся и без поддержки пелопоннесцев. Мол, пускай спартанцы и их союзники сами отвоёвывают у персов Кипр. Афинянам же важнее захватить проливы в Пропонтиде, значит, и флот должен идти к Геллеспонту, а не на Кипр.

Выступая в народном собрании, Фемистокл высказался резко против таких настроений. Он считал, что Спарта и Коринф необходимы Афинам, покуда продолжается война с персами. Только сплочёнными усилиями эллинам удастся победить такого могучего врага, как Ксеркс.

Авторитет Фемистокла был столь велик среди афинян, что никто не осмелился оспаривать его мнение…

В середине лета объединённый эллинский флот отплыл от острова Эгина и взял курс на остров Кипр. В составе находились и афинские корабли, но командовал ими не Ксантипп, возбудивший к себе ненависть лакедемонян, а Кимон, сын Мильтиада. Кимон был сторонником лаконского воспитания, поэтому спартанцы благоволили к нему. Вторым предводителем афинян был Аристид, сын Лисимаха.

Во главе всех эллинских сил стоял Павсаний, сын Клеомброта.

Во время похода на Кипр заносчивость Павсания внесла раскол в общеэллинский союз. Во-первых, он свысока общался с эвбеянами, поскольку среди них немало было таких, кто оставался в стороне, когда персы бесчинствовали в Элладе. А город Карист на Эвбее и вовсе признал власть Ксеркса. Павсаний называл всех эвбеян «трусливыми овцами», хотя знал, что эвбеяне из Халкиды и Эретрии, а также стирейцы храбро сражались у Артемисия и при Саламине. Спартанец же негодовал на эвбеян за то, что они не участвовали в битве при Платеях.

Такое же отношение было у Павсания к пелопоннесским ахейцам, войско которых подошло к Платеям, когда персы были уже разбиты.

Но особенно грубо он вёл себя с ионийцами, так как те не только признали власть варваров, но и сражались на их стороне. Всех ионийцев Павсаний называл не иначе как «рабами персов». С начальниками ионийцев Павсаний разговаривал всегда сурово и сердито, простых же воинов за малейшую провинность наказывал палками или заставлял стоять целый день с железным якорем на плечах. Никому из ионийцев не разрешалось раньше спартанцев набрать соломы на подстилку, принести сена коням или подойти к источнику за водой - ослушников слуги лакедемонян гнали прочь плетьми.

Когда однажды Аристид с упрёком заговорил об этом с Павсанием, желая его усовестить, тот, нахмурившись, сказал, что не желает вести об этом разговор: мол, есть дела поважнее.

Справедливость Аристида и доброта Кимона на фоне заносчивости Павсания делали их ещё привлекательнее для ионийцев и прочих эллинов.

Вскоре полководцы хиосцев, самосцев и лесбосцев стали тайно приходить к Кимону и Аристиду, уговаривая их принять главное командование. Аристид ответил союзникам, что это предложение подлежит рассмотрению только после освобождения Кипра от персов.

Однако полностью освободить Кипр в то лето не удалось.

Павсанию в конце концов стали известны тайные переговоры с Кимоном и Аристидом. Уже не помышляя о сражениях с врагом, Павсаний принялся слать обвинительные письма в Афины, настаивая на замене их другими военачальниками. Военные советы превратились в сплошные споры и во взаимные обвинения между спартанцами и афинянами.

Едва наступила осень, из Спарты пришёл приказ о прекращении войны на Кипре.

Теперь споры афинян и спартанцев кипели в синедрионе. Афиняне настаивали на принятии в Коринфский союз ионийских городов. Этому противились представители Спарты, понимавшие, что тогда большинство голосов перейдёт к союзникам Афин. Позицию лакедемонян поддерживали коринфяне, эгинцы и некоторые из пелопоннесских союзников. На стороне Афин выступали эвбеяне, платейцы, феспийцы и мегарцы.

При голосовании с минимальным перевесом возобладало мнение спартанцев о непринятии ионян в Коринфский союз.

- Ныне ионийцы сражаются против персов, - заявил Павсаний, председательствующий на синедрионе. - Но в недалёком прошлом они воевали против нас на стороне Ксеркса. Этого забывать нельзя. Кто знает, может, завтра ионийцы снова переметнутся к персам.

В эти дни многим эллинам стало очевидно двуличие лакедемонян, которые не столько не доверяли ионийцам, сколько не желали главенства Афин в войне с варварами.

Не желая ожесточать афинян своей неуступчивостью, спартанцы объявили, что следующим летом общеэллинский флот пойдёт в Пропонтиду, дабы развить успех Ксантиппа, отнявшего у персов город Сеет.

В афинском народном собрании после выступления многих ораторов было принято решение и дальше вести войну с персами под началом лакедемонян.

Особенно на этом настаивали аристократы, издавна связанные узами дружбы со знатью Коринфа, главного союзника Спарты.

Внезапно слово взял Фемистокл, объявивший, что хочет дать народу совет, полезный и даже спасительный для государства, но не подлежащий огласке. Афиняне велели Аристиду одному выслушать совет Фемистокла и высказать своё мнение.

- Что у тебя за совет, дружище? - спросил Аристид, со вздохом облегчения опустившись на стул.

Фемистокл и Аристид удалились из народного собрания в здание городских стражников, стоявшее неподалёку на склоне Пникса.

Прежних неприязненных отношений между Аристидом и Фемистоклом больше не было. Они теперь общались запросто, даже дружески споря друг с другом.

- Ты знаешь, что флот пелопоннесцев стоит у Саламина, - заговорил Фемистокл, глядя на Аристида заговорщическим взглядом. - А ветер дует с моря. Если пустить по ветру в бухту Саламина несколько старых посудин, нагруженных смолой и сухим хворостом и запалить на них огонь, то можно сжечь весь стоящий на якоре флот пелопоннесцев. Оставшись без флота, Спарта и её союзники не смогут помешать нам захватить проливы в Пропонтиде, закрепиться на Кипре и на побережье Фракии. Это не просто выгода, Аристид. Это великая удача! Подумай, стоит ли нам упускать её?

Аристид слушал Фемистокла с неудовольствием.

- С одной стороны, это, конечно, удача, - хмуро промолвил он, - ас другой - отменная подлость! Нас осудит вся Эллада.

- Опять ты со своей щепетильностью! - рассердился Фемистокл. - Думаешь, спартанцы стали бы колебаться, подвернись им такой случай?

- Не знаю, - ответил Аристид. - Но рвать союзнические отношения таким вот способом, по-моему, есть верх гнусности и неблагодарности!

Вернувшись в народное собрание, Аристид сказал, что дело, предлагаемое Фемистоклом, для Афин самое выгодное и в то же время самое несправедливое.

Услышав это, народ велел Фемистоклу отказаться от своих замыслов.

Спартанская знать, поддерживающая Павсания в его захватнических устремлениях, стремилась не допустить полного господства афинян в Пропонтиде. Потому-то следующим летом общеэллинский флот, возглавляемый Павсанием, оказался под стенами Византия, запиравшего пролив Боспор Фракийский со стороны Геллеспонта.

Византий был основан мегарцами. Это был самый большой эллинский город на европейском побережье Пропонтиды.