Сделав несколько мелких замечаний, в целом василевс остался доволен. Не имея собственных детей, он считал, что его дети - это его свершения на посту царя: возрождение империи, Кодекс Юстиниана, новые постройки и объединение Церкви. А к Святой Софии относился как к дочери, ласково называя Сонечкой. «Как там наша Сонечка? - спрашивал у Анфимия с Исидором. - Быстро ли растёт? Не хворает ли? Нет ли в чём нужды?» Никогда не скупился, щедро возмещал все расходы на её возведение, чем всегда заслуживал недовольство Иоанна Каппадокийца.

    Траты на строительство вообще были грандиозные. Рядом с «Сонечкой» реставрировали церковь Святой Ирины и ещё между ними - богадельню (странноприимный дом). Новым мрамором заблестела площадь Августеон - перед восстановленным зданием Сената. Создали на ней настил из камней в семь рядов четырёхугольной формы, сложенных ступеньками, на которых мог сидеть собирающийся здесь для дискуссий люд. В центре площади намечали установить колонну с изваянием Юстиниана (по примеру уже стоявших колонн императоров Константина, Аркадия и Маркиана), но пока самодержец согласия не давал, ожидая окончания Итальянской кампании. В целом же в столице и её предместьях подновили или заново подняли двадцать пять церквей. Разворачивали строительство храмов, мостов, госпиталей и водопроводов и в других важных городах. Автократор не без основания полагал, что империя в будущем снова может развалиться, Церковь расколоться, и законы, принятые им, могут устареть; уцелеют только шедевры архитектуры, в них сосредоточится его слава.

    Впрочем, и в иных направлениях действовал активно. Кодекс Юстиниана наконец был издан полностью; кстати, и здесь государь проявил новаторство: вскоре после «Ники» все свои законы начал выпускать на греческом языке, более понятном для византийцев, нежели латынь.

    И по части примирения христианской Церкви прилагал усилия. В 535 году умер константинопольский патриарх Епифаний, ярый противник монофиситов. Феодоре как монофиситке удалось посадить на святой престол своего человека - трапезундского епископа Анфимия, постника и аскета, разделявшего основные взгляды теоретика монофиситства преподобного Севира. Осмелевший Севир даже приехал в Константинополь (по приглашению василисы) и с Анфимием начал готовить новый Вселенский собор, на котором отменили бы положения предыдущего.

    Но не тут-то было. Антиохийский патриарх Ефрем написал Папе Римскому Агапиту о зреющем заговоре монофиситов. Агапит как раз приехал из Рима в Византий как посланец Теодата о мире. Прежде чем встретиться с патриархом Анфимием, написал ему грамоту, где просил ответить на единственный вопрос: признаёт ли он во Христе две природы - Божественную и человеческую - или как монофисит отрицает вторую? Патриарх испугался, ничего не ответил и, отрёкшись от своей новой должности, скрылся. Церковь осудила его действия и взгляды. Новым патриархом был избран пресвитер Мина, ортодокс до мозга костей, как и покойный Епифаний. Так победила партия Папы Агапита, а Севир убрался к себе в Александрию, а затем и вообще ушёл в египетскую пустыню для молитвы и покаяния.

    Впрочем, Феодора не была бы Феодорой, если бы смирилась с поражением собственных сторонников. Вызвала к себе евнуха Фаэтета - вроде бы по поводу летнего отдыха во дворце Герея - и спросила:

    - Как там поживает Ареовинд? Не скучает ли?

    - Не даём скучать, ваше величество, выполняет работы наравне с остальными.

    - Это правильно. Но не слишком изнуряйте его. Он не должен потерять интерес к разным удовольствиям… Ты меня понимаешь, разумеется?

    - Безусловно, ваше величество, - и скопец низко поклонился.

    - Но теперь о другом. Ты, я знаю, дружишь с Христофором - тем, что служит у нас на кухне?

    - Мы приятели с детства. Оба из Милета. И когда его отец сделался дворцовым поваром, а мои опекуны умерли, он способствовал моему приезду в столицу.

    Василиса кивнула:

    - Да, припоминаю. Человек надёжный?

    - Я ему доверяю полностью.

    - Что ж, тогда попробовать можно, - поманила служителя пальцем.

    Тот приблизился и пал пред Феодорой на колени. Женщина сказала:

    - На, возьми вот эту коробочку. Передашь её Христофору. Он, когда приготовит завтрак для его святейшества Агапита, пусть насыплет в воду порошок, что внутри.

    Ни один мускул не пошевелился на лице Фаэтета. Евнух поклонился и произнёс:

    - Сделаю по желанию вашего величества.

    - Кроме нас троих знать никто не должен, - уточнила царица.

    - Ни один человек не догадается.

    - Если Христофор вздумает болтать, то придётся укоротить ему язык. Вместе с головой.

    - Он болтать не любит.

    - Равно, как и ты.

    - Равно, как и я. Предан вашему величеству бесконечно.

    - Оттого и ценю. Отправляйся с Богом. Ибо богоугодное дело делаем. Ведь несносный Агапит вынудил нашего Анфимия скрыться и теперь поплатится. Мы умеем бороться за истинную веру.

    - Да помилует нас Иисус Христос.

    - Он поймёт и простит.

    А когда Фаэтет откланялся, государыня вышла из покоев через потайную дверцу и спустилась по винтовой лестнице в низкое подвальное помещение. Позвенела ключами, отпёрла замок и вошла в небольшую келью. Там сидел на койке, устланной серым одеяльцем, горбоносый старик в чёрном облачении инока. Посмотрел на неё испуганно. Феодора улыбнулась приветливо:

    - Здравствуйте, владыка. Это я. Как вы почивали?

    Тот вздохнул печально:

    - Как всегда, тревожно. Хочется на волю, на воздух. Может, мне последовать вслед за Севиром в египетскую пустыню?

    - Ах, оставьте, даже и не думайте об этом. Скоро всё изменится. Мы посадим римским епископом Вигилия, нашего сторонника. Он поможет сместить Мину, и опять вы взойдёте на священный престол. А Вселенский собор аннулирует все решения Халкидона, и учение наше восторжествует.

    Покивав, Анфимий перекрестился (с самого начала своего исчезновения он скрывался в тайных комнатах василисы):

    - Дай-то Бог, дай-то Бог. Мне не ясно только одно: как удастся сделать Папой Вигилия? Есть же Агапит…

    Женщина взмахнула рукой неопределённо:

    - Что-нибудь придумаем…

    Беглый патриарх поднял брови:

    - Я надеюсь, будет без насилия?

    - С Божьей помощью постараемся…

    Он затрепетал:

    - Дочь моя, поклянись, что помощники твои обойдутся без крови.

    - Я клянусь, владыка: крови избежим.

    - Вот и слава Богу. Ни один патриарший трон быть не может выше человеческой жизни.

    Феодора промолчала из деликатности.

    Между тем с Христофором вышла небольшая заминка: он, узнав о замыслах государыни, отказался подсыпать порошок в пищу Агапиту - и не из высоких соображений, и не потому, что жалел Папу Римского, а всего лишь из трусости. Объяснил Фаэтету:

    - Нас потом самих уберут как свидетелей. Делай, что угодно, только без меня.

    Евнух согласился:

    - Хорошо, подмешаю сам. Но скажи, каким образом? Посторонним на кухню вход закрыт.

    - А входить и не надо. Мы передаём блюда слугам, те несут их к покоям понтифика и передают монахам - из подручных его святейшества.

    - Но попасть в число слуг тоже невозможно - ими ведает сам куропалат Нарсес. Каждый под надзором.

    - Значит, ничего не получится.

    - Нет, не может не получиться! - заявил скопец. - Я утрачу доверие василисы, и меня сместят.

    - Лучше быть смещённым, чем мёртвым. Ошибаешься, друг: лучше быть мёртвым, чем не выполнять веления Феодоры. Если она узнает, что её приказание не осуществилось из-за твоего малодушия, то тебе не жить.

    Христофор закатил глаза:

    - Боже правый! Так погибнуть и этак погибнуть. Никакого выбора!

    - Выбор есть: если не отравим, то погибнем наверняка; если же отравим, может быть, спасёмся, может быть, она нас помилует.

    - Фаэтет, ты меня поверг в страшное смятение.