Ну, а Гелимер в последнее время жил в каком-то нервно-взвинченном состоянии - смерть Аматты и разгром вандалов при Дециме очень повлияли на его психику: он порой горько плакал, а порой сидел, уставившись в одну точку, и никто - ни шуты, ни женщины - не могли развеселить короля. Приходил Цазон - грузный, неприветливый, мрачно глядевший из-под неухоженных кустистых бровей. Говорил хриплым голосом, словно был простужен:

    - Хватит, хватит, братишка, хныкать. Мы к войне слабо подготовились - это верно. И Аматта погиб нелепо - тоже правда. Но пора приходить в себя, собираться силами и вышвыривать ромеев с нашей земли. Нас гораздо больше, чем их. А ещё у нас отряды местных мавров. Плюс отряд из перебежавших к нам гуннов. Велисария опрокинем в море!

    Гелимер смотрел на него печально. Отвечал негромко:

    - Слышал о пророчестве мавританской пифии? Предсказала, что её народу будет плохо от владычества безбородого чужестранца. Но вандалы все бородатые, значит, наше владычество в Африке скоро кончится.

    - Ерунда, - возражал Цазон. - Я не верю в бредни сумасшедших. Даже если правда, то при чём тут ромеи? Ведь они тоже бородатые.

    - Нет, не все. У ромеев много военачальников-евнухов.

    - Ерунда, не думай.

    - Не могу не думать. Я недавно начал поэму о печальной судьбе нашего народа…

    Средний брат воскликнул с негодованием:

    - Не поэмы сочинять надо, а войска, войска готовить к сражению!

    - Это твой удел. Я всегда был плохим солдатом. И кровавые битвы глубоко мне противны. Вы с Аматтой меня заставили сесть на трон. Если бы не вы, я бы оставался любящим племянником Ильдериха, сочинял бы стихи и песни, а Юстиниан не пошёл бы на нас войной. Вы во всём виноваты. Младшенький уже поплатился, а твоё и моё отмщение ещё впереди…

    У Цазона сжимались кулаки, и его голос делался совсем сиплым:

    - Гелимер, опомнись! Стань же королём, наконец! Ты погубишь всех!

    Старший брат не произносил ничего, лишь качался из стороны в сторону, как безумный, и невесело улыбался.

    А в начале декабря он призвал к себе секретаря Бонифация и проговорил доверительным тоном:

    - Вот что, дорогой… Поручаю тебе секретную миссию. Как ты знаешь, Велисарий со дня на день выступит против нас. Мы обречены, ибо Небо невзлюбило вандалов. Как бы ни ярился Цазон, дело наше проиграно. И поэтому приказываю тебе: всё моё состояние погрузить нынче ночью на подводы и везти в город Гиппонегрий. Там перенести сундуки на корабль. Если до тебя дойдёт весть о победе ромеев, отплывай немедленно и вези богатства в Италию, чтоб укрыть надёжно. Вдруг останусь жив? Это обеспечит существование и мне, и моей родне.

    - Непременно, ваше величество, - поклонился тот. - Выполню, как велено. - А себе сказал: «Ну, а если не останешься жив, все твои сокровища будут у меня… В этой ситуации как не пожелать удачи ромеям?» - и едва не подпрыгнул от удовольствия.

    Под покровом ночи шесть телег с сундуками миновали вереницей задние ворота дворца, а потом и ворота Трикамара. Путь лежал на север, к Средиземному морю, окружным путём, мимо Карфагена. Вскоре Бонифаций вместе с обозом прибыл в Гиппонегрий. Сговориться с владельцем одного из судов и перегрузить сундуки на корабль не составило большого труда. В принципе он мог бы уже уплыть, но как человек осторожный не решился на грабёж короля без зазрения совести. «Подожду недельку, - думал секретарь, - вот придёт известие о разгроме наших, и тогда, благословясь, можно будет ехать. Соблюдя формальности. Бережёного Бог бережёт». И ошибся, и продешевил, потому что события стали для него развиваться по иному плану…

    Велисарий выступил из столицы в первых числах декабря. На дворе стояла относительно тёплая зима - непроглядная низкая облачность, небольшой влажный ветер, временами моросящий недолгий дождь, никаких луж и слякоти под ногами. Это благоприятствовало походу: воевать в африканскую жару или непролазную грязь очень сложно.

    Соломона с отрядом в полторы тысячи бойцов Лис оставил в городе, Фотий с Феодосием и его людьми контролировали порт и участок побережья. В Гиппонегрии они захватили корабль Бонифация, отобрали у него все сокровища Гелимера, а секретаря с домочадцами отпустили на все четыре стороны.

    Остальные силы византийцев были брошены на вандалов у равнины Булла.

    В Трикамаре заперлись Гелимер, женщины и дети, а войсками командовал сам Цазон, взявший на себя ведение боевых действий. С братом он поссорился окончательно, обозвав его трусом и слюнтяем, а король ответил, что не отрубает ему голову за подобные оскорбления только по необходимости - а иначе армия останется без верховного командира. Словом, настроение перед битвой у обоих было хуже некуда.

    Византийцы подошли к Трикамару 10 декабря и, завидев лагерь вандалов, остановились. Окопались, выставили дозоры, разместили палатки. Ждали, как воспримет неприятель их появление. Но противник тоже не спешил напасть первым: изучал количество и качество подошедших войск, разрабатывал планы обороны.

    Наконец, рано утром шестнадцатого числа Велисарий приказал выступать. Доложили Цазону, и его дружины выступили тоже. Встали в чистом поле друг против друга - возбуждённые, злые, несколько уставшие от гнетущей неопределённости. Армянин Иоанн со своей кавалерией оказался как раз напротив конницы Цазона. Крикнул:

    - Эй, Цазон! Почему ты медлишь? От медвежьей болезни всё седло в дерьме?

    Тот ответил громко:

    - Как бы самому на надуть в седло, грязный манихей! Пожалеешь, что тебя не кастрировали в детстве, потому что вандалы оторвут тебе яйца!

    - Тоже - напугал! Без яиц прожить можно, а без головы, которую тебе оторвут ромеи, долго не протянешь!

    - Ну, иди, попробуй.

    - Сам попробуй, христопродавец!

    Поругавшись ещё немного, обе стороны наконец бросились в атаку - порубились немного и отступили одновременно, чтобы отдышаться. Иоанн снова крикнул:

    - Что ж ты прячешься за спины рядовых воинов, Цазон? Видимо, робеешь выйти со мной на кровавый поединок?

    Командир вандалов заверил:

    - Нет, считаю ниже своего достоинства.

    - Это не достоинство, а всего лишь трусость. Ты труслив, как заяц! Хуже твоего изнеженного братца!

    И опять обе конницы поскакали лоб в лоб, сшиблись и разъехались быстро, побоявшись обильных жертв.

    Перепалку возобновил Цазон:

    - Эй, армянский ублюдок, ты умеешь ли вообще биться? Или у армян лучше получается задницу ромеям лизать?

    - Кто кому задницу сегодня полижет, это мы сейчас выясним!

    Что ж, как говорится, Бог Троицу любит: в третий раз поскакали друг на друга всадники, и рассерженный Иоанн налетел на родича Гелимера со всего маха, щит пробил копьём, и его древко пропороло Цазону шею. У вандала кровь пошла изо рта, он упал лицом в гриву лошади, а затем и вовсе полетел из седла на землю. Войско неприятеля, потеряв командира, стало уносить ноги. Гунны, перешедшие до этого к врагам, тут же возвратились к ромеям. Воодушевлённые византийцы с ходу взяли лагерь противника и лавиной двинулись к городу. Долго штурмовать не пришлось: хилые ворота были снесены в считанные мгновения. Трикамар пал бесславно, полностью отдавшись воле победителей. Больше остальных зверствовали федераты: убивали всех мужчин без разбора, а детей и женщин, предварительно изнасиловав, уводили в рабство. Велисарий к утру еле усмирил этих варваров.

    Ночь прошла в оргиях и безумствах. Пили за свержение Гелимера, за восстановление римского владычества в Африке. По докладам разведки, жалкие остатки вандалов вместе с королём откатились в сторону горного массива Папуа. Лис определил:

    - Думаю, они уже не опасны. Утром Иоанн пусть поскачет следом. Закрепившись в городе, я приду к нему с подкреплением.

    Распорядился также: тысяче бойцов во главе с Кириллом плыть на Корсику и Сардинию, предъявить тамошним вандалам голову Цазона и установить правление византийцев. Остальным командирам точно так же занять все прибрежные города вплоть до Гибралтара («Геркулесовых столбов»), острова Минорики, Майорики и Эбуса.