Сразу же за воротами начиналась одна из главных улиц Константинополя - Меса. Справа высилась семиглавая церковь Святого Георгия, слева располагались портики Евдома. Все постройки каменные, многие, в подражание античной архитектуре, с мраморными колоннами, расписными фронтонами. А вокруг - сады, сады с буйной зеленью.

    Миновали вторую оборонительную стену - Константина [3] - и оперлись в собор Святых апостолов, где обычно хоронили всех почивших в Бозе монархов Романии. Рассмотрели высокий акведук Валентина, по которому вода из реки Ликос попадала в центральную часть столицы. Задержались у форума Тавра: на одной половине площади шли торги скотом, на другой - рабами. Там и сям кипела многоцветная жизнь: в портиках работали мастерские, у дверей лавчонок выставлялся товар - ткани, продукты, вина, на конях ездили гвардейцы эпарха (градоначальника), наблюдавшие за общественной безопасностью, то и дело мелькали вывески юридических консультаций и ростовщиков, похоронных бюро, книжных магазинчиков и харчевен. А вокруг бурлили толпы народа - иноземные моряки, нищие, бродяги-монахи, уличные артисты, ездили вельможи в паланкинах и бричках с охраной, бегали мальчишки-посыльные и разносчики, предлагали себя гетеры… Тихая Сердика по сравнению с древним Византием выглядела медвежьим углом, краем света! Велисарий смотрел на Константинополь и с тревогой думал, что, возможно, не уживётся в этом людском муравейнике, гомоне и шуме, убежит восвояси и пойдёт по стопам родителя - будет преподавать гимнастику, проведёт жизнь в глуши и покое. Разве мыслимо стать своим человеком в Царьграде да ещё пробиться в какие-нибудь верхи? Уж не замахнулся ли он слишком широко?

    После площади Тавра повернули направо и, не доезжая форума Быка, оказались на улице Мирилеи. Здесь, в красивом особняке с колоннами, проживал Юстин со своей женой и племянником. Путников впустили, приняли радушно, конной охране отвели общую комнату во флигеле для прислуги (переночевав, воины должны были возвратиться обратно в Сердику), молодого же господина и Кифу пригласили в главные палаты, проводили в гостевые апартаменты, предложили умыться с дороги и передохнуть в ожидании хозяев - те вернутся со службы под вечер. Наконец Велисария позвали в трапезную, именуемую триклинием.

    По античной традиции ели полулёжа - на продолговатых кушетках, установленных перпендикулярно к общему большому столу, но у каждого едока был и собственный столик, возле изголовья кушетки. Слуги разносили яства и вина. На высоких треногах полыхали светильники. Пахло мускусом и сандалом.

    Сам Юстин был уже в летах - сильно за шестьдесят, лысый и морщинистый с глазками-щёлочками, из-за дряблых отёчных век. Негустая серая борода выглядела ухоженной. Толстые короткие пальцы шевелились вяло.

    Справа от него возлежал племянник Пётр - небольшого роста тридцатипятилетний мужчина, пышущий здоровьем, и с весёлой улыбкой на пунцовых губах. Он почти не ел и сверлил прибывшего серыми пронзительными глазами. Это сочетание ясности улыбки и колючего холодка в глазах - несколько смущало.

    Слева от хозяина находился тоже молодой человек, старше Велисария года на четыре - с несколько всклокоченной шевелюрой и такой же буйной бородой; он не походил ни на грека, ни на римлянина, ни на славянина и скорее принадлежал к малоазийскому племени исавров - с крупными надбровными дугами, чуть покатым лбом и большими оттопыренными ушами. Звали юношу Сита, и его представили как помощника и оруженосца Петра.

    Пригласив приезжего вместе с ними отужинать, дядюшка Юстин грубовато спросил:

    - Ну, рассказывай, рассказывай, как там старый дьявол Коста? Всё ещё коптит небо?

    Эти слова - «старый дьявол» и «коптит небо» - покоробили гостя, но высказывать возмущение у него не хватило смелости; Велисарий деликатно ответил:

    - Слава Богу, здоров. После смерти маменьки сильно поседел, но старается разгонять тоску бесконечной работой.

    Дядя произнёс:

    - Да, я помню его жену - в молодости была настоящей нимфой.

    Пётр подтвердил:

    - Я застал её уже в зрелом возрасте, но, признаться, и тогда она удивляла всех своим обаянием и чудесным голосом - пела замечательно!

    Сын с поклоном поблагодарил за такие тёплые слова о его покойной родительнице.

    Пожилой хозяин продолжил беседу:

    - Ну, а сам? На каком поприще есть желание проявить себя? Мы в Византии люди не последние и поможем, чем сможем, в твоём продвижении.

    - Я весьма польщён, кир Юстин, вашим добрым отношением ко мне, недостойному. И скажу откровенно: ни к юриспруденции, ни к коммерции, ни к искусствам не расположен. С детства мне хотелось сделаться военным. Слава Александра и Цезаря вдохновляет на великие ратные дела.

    Дядя рассмеялся; как и сам его хрипловатый голос, смех звучал чуть надтреснуто:

    - «Слава Александра и Цезаря»! Эк, куда хватил! Впрочем, это правильно: в юности нельзя не мечтать о многом. Пятьдесят лет назад я с моими друзьями - Дитивистом и Зимархом - в драных тулупах из козьего меха и с гнилыми сухарями в котомке вышли из нашей родной деревни Вердяни близ Сердики. И отправились искать лучшей доли в Царьград… Тоже мечтали завоевать белый свет! Но товарищам счастье не улыбнулось: Дит погиб в битве за Антиохию, Зим скончался от моровой язвы. У меня тоже были мгновения - думал, что конец. Нет, Фортуна не отказала мне в милости. И теперь я на самом верху империи, третий человек, если не второй…

    - И вполне могли бы сделаться первым, - льстиво ввернул племянник.

    Тот поморщился:

    - Прекрати крамольные речи, Петра. При живом-то монархе…

    - Чуть живом, как известно каждому. Скоро его величество нас покинет… Чёртов евнух выпрыгнет из кожи, лишь бы возвести на престол Феокрита. А у нас иная задача - помешать этим гнусным планам и короновать дядюшку.

    - Прекрати, сказал! - в самом деле рассердился Юстин. - Кто-нибудь услышит и донесёт. Не хватало ещё кончить дни в тюрьме. Или же насильно постриженным!

    - Замолкаю, дядя. Вы, конечно, правы: надо соблюдать осторожность. Затаиться и выжидать. До решающего, рокового момента… - Он с улыбкой повернулся к приезжему: - А ответь, Велисарий, ты хотел бы служить вместе с нами - мной и Ситой - в страже его величества? Безусловно, первое время надо будет побегать в рядовых воинах и стоять в простых караулах. Но при нашей с дядей поддержке и твоей исполнительности, думаю, что получишь скорое заметное повышение.

    Юноша расплылся в улыбке:

    - Был бы рад, как никто другой.

    - Жить придётся в казарме при большом дворце, но условия там вполне сносные. На казённых харчах и в казённой экипировке. Раз в неделю отпускают домой, если нет тревоги и чрезвычайного положения. Жалованье хорошее. Сита, подтверди.

    Молодой исавр кивнул взлохмаченной головой:

    - Более чем хорошее, ваша милость. Жалоб не возникает ни у кого.

    Снова заговорил Юстин:

    - Ты пока остановись у меня - места в доме много, и стеснений никаких быть не может. А когда освоишься, денег поднакопишь - если пожелаешь, купишь или снимешь себе жилье; если не захочешь, то живи и дальше, я не прогоню.

    Сын учителя гимнастики весь расцвёл от счастья и не мог подобрать нужных благодарственных слов.

    А затем, лёжа у себя в комнате, долго не засыпал от обилия сегодняшних впечатлений - и от города, и от тёплого приёма в доме новых его друзей. Всё пока складывалось отменно. Но загадывать наперёд было страшно - ведь удачу легко спугнуть сладкими фантазиями. Повороты судьбы - и хорошие, и плохие - надо принимать стойко, со спокойствием мужчины и воина. Так его учил мудрый Коста.

    Первые недели выдались нелёгкие: надо было привыкать к строгой дисциплине военной службы, быстро исполнять приказания командиров, сохранять присутствие духа, даже если трёт ремешок на сандалиях, ноют икры после беготни по ступеням оборонительных башен, а товарищи то и дело подтрунивают над твоими промашками. Велисарий терпел, прикусив губу. Он не отличался вспыльчивостью характера и не лез в драку по любому поводу; можно, конечно, дать по морде обидчику - но последствия? Скажут - забияка, башибузук; перестанут доверять, не поручат ответственного задания. Нет, уж если служишь, принимай условия игры: «Я начальник - ты дурак, ты начальник - я дурак». Рядовым проявлять чувства не положено. Вот назначат командиром - другое дело.