— Хирурги срываются на операциях?

— Бывает, когда сложные случаи. Сегодня ко мне зашла медсестра — она всю жизнь проработала в хирургии, а операционной. Принесла горячий батон:

— Скушайте горбушку с чаем, Лидия Николаевна.

Подаю ей нож, а он не режет, тупой… Как она завернула, по мужски… Она всю жизнь проработала среди мужчин в операционной.

Я знаю, когда слетела лигатура, под потолок бьет артериальная кровь, каждая секунда играет роль, а сестра подает не тот инструмент — так ее шлют матом…

Я промолчала — вижу, она не замечает, что выругалась — просто выразила недовольство, что Олег не наточил нож.

— А любовь к людям у врача сохраняется — после многих лет работы?

— Врач должен быть деловым. А больной — понять, что перед ним не нянька, не артист, а специалист высокой категории…

Есть врачи, которые сюсюкают с пациентами. Есть — исключительно грамотные, но просто не способные на такие нежности.

Олег перед сложными операциями заказывает в храме молебны. Берет у отца Павла освященную воду…

Я делала по двадцать операций в день. Начинала с утра, приходила пораньше — и пар стоял: медсестры уже подготовили мне инструменты.

Хирурги сердились, что я занимаю столько мест в отделении — им некуда класть своих больных. Я бегала по всей больнице, просила найти места. После операции медсестры и санитарки вели туда больных под руки.

А потом я спешила на прием. И все равно порой опаздывала. Операции же — вещь сложная, все может обернуться непредсказуемо.

И шестнадцать лет я ездила в командировки. То в Шигоны, то в Мирный.

В Шигонах нужно было осматривать призывников. Военкомат — огромный дом в поле. Спала на столе, подстелив пальто… И другие врачи так же. Все в одной комнате. С вечера уборщица натопит — а к часу ночи уже холодно.

Столовая работала до обеда. Щи… Белая вода и кислая капуста… Идешь в магазин — берешь кефир и пряники, чтобы погасить чувство голода. И полмесяца в таких условиях.

Дети оказывались заброшенными. Олег учился в восьмом классе — и его учительница литературы однажды встретила меня, сообщила, что сын не сдал в срок сочинение. Пусть мол, нынче же принесет.

Дома Олег сидит за столом, важный как профессор. Вижу, занимается чем-то своим.

— Почему не сдал работу? — спрашиваю.

— Вдохновения не было…

И так он это сказал, с таким чувством собственного достоинства… что я не могла сердиться.

Но ведь, чтобы поступить в мединститут, нужно отлично учиться — там огромный конкурс… Как мне присматривать за сыном, обеспечить уход? Что делать? Помог случай.

У меня было множество общественных нагрузок. И вот, к Восьмому марта, женщинам — медикам выделили по три рубля, и я поехала в Тольятти, чтобы купить подарки. Говорили, что там продают капроновые платочки как раз за эту цену.

И там я встретила Нину Владимировну Полежаеву. Замечательный врач! Из Питера… Закончила аспирантуру, была отоневрологом в большой клинике, делала сложные внутричерепные операции. А все остальные манипуляции — просто играючи. Приводят ребенка, у него косточка от вишни в ухе… Извлекать очень больно, дети даже при обезболивании кричат. А Нина Владимировна — как фокусник — все делала молниеносно. И без всякой анестезии. Сверкнет инструмент — и покатилась косточка.

Но главврач к Полежаевой придирался. И дождался того, что она бросила перед ним ключи от казенной квартиры — и ушла работать в Тольятти.

Она мне сказала:

— Я ухожу на пенсию — а ты переходи на мое место, в больницу водников.

Нина Владимировна договорилась со своим руководством — и позвонила, что меня ждут. Когда я пришла — встретили замечательно. А меня интересовал лишь один вопрос — будут ли командировки? Новое начальство только смеялось:

— Если это Вас так пугает, мы Вас даже в Куйбышев на совещания посылать не будем.

Главврач Жигулевской больницы шестнадцать дней не подписывал мое заявление. Но, в конце концов, ему пришлось это сделать, я ушла к водникам и шестнадцать лет проработала там.

При всей своей занятости я старалась навести уют в доме. Купила гарнитур, зеркало, повесила ковер… В нечастые свободные минуты хваталась за домашние дела.

Росли сыновья. Старший увлекся техническими науками.

Когда-то у Вити нянькой был… шофер. Муж много ездил по своим медицинским делам. И сын с ранних лет полюбил автомобили. Окончил школу, и пошел в политехнический институт, на факультет — «двигатели внутреннего сгорания».

Так же, как и отец, Витя с детских лет много читал. Когда был еще совсем малышом — вокруг него раскладывали журналы, и он мог часами рассматривать картинки. Взрослые за это время успевали и приготовить обед, и постирать белье.

Учеба в школе давались ему легко. Я возвращалась с работы и спрашивала у тети Поли:

— Витя уроки учил?

— Знаешь, не видела… Может учил, когда я спала?

А спала она тихо, как ребенок.

Она вообще была для меня большой поддержкой. Я прибегу:

— Кушали?

— Да неужели тебя ждать будем? Иди на кухню, да сама поешь…

А там уже ждет ароматный борщ, в сковороде — с одной стороны поджаристые котлеты, с другой — картошка, еще в одной кастрюле стынет кисель. На столе — эмалированная чашка, полотенцем накрыта — там лепешечки. Недавно Алиса у меня рецепт спрашивала — лепешки эти не черствели.

И дети сыты, и живой человек в доме. Бывало, расстроюсь, рассказываю о своих неприятностях, а тетя Поля говорит:

— Я не пойму, чего ты с ума сходишь. Вот и сумашествует, и ходит… Прекращай!

Конечно, мальчикам нужно было внимание отца.

Виктор Михайлович не ходил на родительские собрания. Зачем — ребята отлично учатся, а что хулиганят порой — так кто из мальчишек не дерется?

Но как-то у Вити в дневнике появилась надпись красным карандашом — обидел девочку. Я в тот день вернулась с работы поздно, в школе было уже темно, учителей нет. Сделала Вите замечание за проступок, он ответил повышенным тоном. И тогда вышел Виктор Михайлович:

— Чтобы я в первый и последний раз слышал, что ты с матерью так разговариваешь!

В последние годы муж работал на «скорой», его болезнь позволяла это. Он, как всегда, много читал. И старший сын не отставал от него.

Я выписывала большое количество журналов — и Витя черпал из них самые разные сведения: по химии, автомобилестроению, медицине. Еще когда он был мальчиком лет пятнадцати — соседи ходили к нему лечиться. Он и диагноз поставит, и лечение назначит — нас наслушался, начитался наших книг.

До недавнего времени Витя преподавал в техникуме. Мальчишки его очень любили, смотрели, как на отца. Он и ремонты в классах регулярно организовывал, вкладывал свои деньги.

Здоровье сына нельзя назвать крепким — у него язва желудка. Помню страшную ночь. Накануне, в воскресенье, Витя весь день пролежал. А ночью зашел ко мне в комнату:

— Мам, мне плохо.

Я спросонья даже не поняла, что случилось.

— Сынок, — говорю, — Я только что уснула. Ты, наверное, за день выспался, тебе скучно…

Он зажег свет, а у него изо рта фонтаном кровь. Кровотечения — это самое страшное осложнение в медицине.

Я метнулась к Олегу:

— Посмотри…

А вот в нем, видно, хирург никогда не засыпает… Я такую скорость не видела — с какой он вскочил, брата обнял — и почти на руках, волоком — снес его в машину. И отвез к себе в хирургию. У него же дома под рукой ничего не было.

Вернулся из отделения и сказал, что кровотечение почти сразу удалось остановить.

В последние годы близкие мне люди ушли.

Тетя Поля… Я уже говорила, какой она была для меня поддержкой. За два года до смерти она сломала ногу. Лежала… Я отработаю день, потом ночь отдежурю — и еще день работы — только тогда прибегу домой. И сразу становлюсь ее купать. Клеенку подстелю, чтобы не намочить матрас, налью в таз воды, добавлю туда «белизны»…