По словам Дарьи — сына Виктора она родила от секретаря горкома. Оставила малыша бабушке, как когда-то ее самою оставила мать, начала пить, сошлась с мужчиной, у которого были свои дети.

Виктор учился в четвертом классе, когда старушка умерла. Он навсегда запомнил ее похороны. Приехал сожитель матери, бабушку положили в гроб из неотесанных досок, и на такой скорости гнали машину на кладбище, что мальчик боялся — его выбросит из кузова.

Забрав Виктора к себе, мать уделяла ему не слишком много внимания. Покупала на день банку молока и немного хлеба — тем забота и ограничивалась. А когда женщина окончательно спилась — завербовалась на Сахалин, стала кладовщицей.

Сам Виктор работал с пятого класса: на материке — помощником столяра, на Сахалине устроился в военкомат. Ходил в вечернюю школу, а потом решил поступать в среднее военное училище. Вырваться из тяжелой домашней атмосферы. В комнате постоянно царил беспорядок, здесь жила собака, которая то и дело рожала щенков, а мать не позволяла их раздавать. Даже одежду Виктору утром приходилось вытаскивать из-под собак — мать подстила им его пальто, чтобы было помягче.

Зимой юноша ходил в резиновых сапогах. А деньги, предназначенные на брюки, мать и вовсе пропила. Виктор был в отчаянии — удастся ли в такой обстановке закончить восьмой класс? Учился он отлично, получал похвальные грамоты, но ведь ему не в чем было ходить в школу…

Это был умный, прекрасный молодой человек. И я видела, что военным он собирается стать только для того, чтобы уйти из дома. В душе же он мечтал о профессии хирурга.

И я пообещала ему помочь.

Купила ему пальто, полусапожки на меху, брюки, шапку. Мать его пришла и устроила скандал — что мне надо от ее сына? Она ходила и в военкомат и в горком комсомола, чтобы меня пристыдили. Меня вызывали, беседовали, а заканчивалось все одним. И военком, и молодые ребята из горкома пожимали мне руку, желали нам с Виктором никогда не расставаться и пронести свою любовь через всю жизнь.

И все же, история эта была мне настолько неприятна, что я сказала Виктору:

— Больше мы общаться не будем, только «здравствуйте» и «до свиданья».

Вы бы видели, в какое отчаянье он пришел! Встал на колени, слезы потекли по щекам:

— Единственный луч света появился в моем темном царстве — и я его теряю… Завтра же пойду в лес и застрелюсь…

И тогда я решила — будь что будет, но я его не брошу.

Мы зарегистрировались в 1952 году, перед тем как мне ехать учиться в Москву. Виктор ходил в 10 класс. Нам дали комнатку. Вначале Виктор сколотил топчан, потом уже мы купили коечку, начали обустраиваться.

После окончания школы он отправился сдавать вступительные экзамены в мединститут. В Хабаровске, в медицинский был огромный конкурс. А в Благовещенске открывался новый институт. Туда он и поступил.

Деньги я все рассылала: регулярно — маме, по праздникам — Нине, а теперь еще и Виктору. Мне оставалось 200 рублей. Поэтому по вечерам я шла трудиться рабочей, на пирс.

Рыбу доставляют, в цехах идет ее разделка, из трески делают филе, упаковывают в ящички — и в морозильные камеры. А потом уже отправляют рефрижераторами — на «большую землю».

И вот нам с напарницей надо погрузить рыбу на носилки, вывалить на стол, там вода течет — чтобы все обмывалось, было кипенно-белым… Не дай Бог какая чернота попадется внутри рыбы — это снижало сортность…

Я приду домой, и одно меню у меня было. Сварю гречневую кашу, положу в нее томатную пасту и головку лука мелко порежу. Хотелось острого. Да больше я ничего и не могла себе позволить.

Но Виктора я одела «с иголочки». Два костюма ему купила — коверкотовый, и для повседневной носки. Человек же учится…

План я выполняла на 150–250 процентов. В три смены работала. Рабочих замучила, объясняя, как стране нужны витамины.

Но стоила наша продукция дешевле горбуши, кеты, и тем более разных копчений, балыков… Капитаны не хотели ее брать — только если останется место на корабле. А места никогда не оставалось. И если уж пристроят наши витамины — то где-нибудь на палубе, а там их и смыть волной может. А оставшиеся коробочки заржавеют от брызг соленой воды.

И тогда я пошла на берег. Шторм, корабль не может подойти… До того насмотрелась я на бушующее море, что тошнить начало. Но знала, что не уйду и сутки, и двое — мне надо попасть к капитану. Наконец подошел корабль, провели меня. Сели мы в каюте — я, капитан, старпом… И начала я им рассказывать то, что нам объясняли.

Ну и что, что витамины дешево стоят… По своей значимости — они в сто раз важнее всяких там балыков. Они необходимы трудящимся. Ведь мои собеседники — коммунисты, понимают политику партии…

И капитан поверил мне. Приказал выделить лучший трюм.

Я очень серьезно с ними говорила, потому что — такие шутники на кораблях были, так хулиганили… Одну мою коллегу пригласили в каюту, открыли бутылку шампанского… Она поднимается на палубу — видит, корабль уже в море. А у нее мальчик дома один остался. Бедняга в слезы… Сошла в Холмске, оттуда поездом домой…

Так что держалась я строго, и все сладилось.

Я узнавала, когда приходит «Умба», ждала ее. Капитан со старпомом стали мне как родные. Если у меня не хватало партии на отгрузку — я не ходила их встречать. Так они сами — сядут на катер, приедут…

— Мы хотели узнать, здоровы ли вы? С корабля в бинокль смотрели — вас нет. Ничего не случилось? Будете отгружать?

— Слишком вы быстро вернулись, — говорю, — Давайте-ка я лучше в этот раз угощу вас. Попробуйте «А» — это ведь витамин молодости.

— Да нам вроде еще рано.

Старпому лет двадцать семь было. Смотрю я в его голубые глаза и говорю:

— А в прошлый раз они голубее были… Теперь цвет немного поблек. Знаете же, с возрастом… Замечали, какие бесцветные глаза у стариков… Зачем до этого доводить? Давайте, заверну вам несколько банок…

— Ну, спасибо…

…Когда я приехала из Москвы — увидела, что на складе скопилось столько витаминов… Другие капитаны не брали… Узнала я, когда «Умба» приходит, пошла. Капитан так обрадовался:

— Где же вы были четыре месяца? Давайте, сейчас все погрузим, в первую очередь…

Старпом забегался — все тут же отгрузили. Главный наш — потом другим начальникам цехов выговаривал:

— Вы балыки не сумели отправить, а витамины, которые копейки стоят — погрузили… Как это получилось, не понимаю…

В нашей комнате, когда Виктор уехал, я сама все побелила. Из Москвы привезла хорошие занавески. Покрывало. У меня, кровать как невеста была. Такая сеточка, и на ней аппликация из белых роз. И такие же накидки на подушки. Я подсинила простыни и наволочки. И как невеста — эта коечка сияла.

Коврик был из красивого ситца с яркими розами. Уютно, нарядно в комнате… Я пустила к себе девушку, Тамару.

Но когда Виктор уже учился на третьем курсе, а я готовилась сдавать экзамены в рыбвтуз, муж неожиданно сказал:

— Подавай документы в медицинский…

— Лидия Николаевна, Вы решились сразу?

— Я боялась трупов. Я до сих пор их боюсь. Морг обхожу стороной. В годы учебы шла туда по крайней необходимости, когда мы проходили судебку или патанатомию. И когда труп вскрывала — чего только не передумывала, фантазировала: как этот человек жил, работал, и какие у него трудности были. А теперь он лежит, и мы его режем…

Когда я слышала похоронную музыку, то опрометью бежала на другую улицу, чтобы не столкнуться со скорбной процессией. И Виктор мне предлагает идти в мединститут!

Да еще как назло — вошли мы с ним в институтское здание, и встретили ректора:

— Как хорошо, Витя, что ты здесь! Привезли безродный труп для анатомки, а нести некому.

Виктор и еще один парень потащили ящик, а в нем — дырочки. И я увидела, как капли темной крови падают на пол. У меня голова кругом пошла.